Страница 11 из 45
— Мне, пожалуйста, «Байами сан», — робко обратился он к цаплеобразной девице.
Не глядя, девица протянула в окошко толстую пачку, сложенную вдвое.
— Благодарю, мисс.
Катиль пробрался к свободному столику. Ему все время казалось, что его изучают настороженные взгляды. Торопливо усевшись в поливиниловое кресло, он закрыл лицо газетой. Буквы прыгали перед глазами. «Случайность или диверсия?..» — вопрошал жирный заголовок. «Президент заинтересовался байамским происшествием». «Может ли природа совершить злодеяние?» — философствовал какой-то газетчик. Это неинтересно. А вот… Холодный пот выступил на лбу Револьса. Красные буквы заголовка зловеще выделялись на газетном листе: «У нас есть нить», — заявляет шеф полиции». «Встревоженное общественное мнение требует найти и покарать преступника, — гласила статья. — Мы не можем допустить, чтобы жизнь лучших, благороднейших сынов народа подвергалась опасности. Общеизвестно, что Гуго Парчеллинг всегда заботился о нуждах народа. Он давал работу десяткам тысяч людей. Его чуткость и отзывчивость общеизвестны…» «Да, Гуго забрал у меня автомобиль довольно чутко и отзывчиво», — подумал Катиль. Дальше следовала реклама зубной пасты. Где же нить, о которой говорит шеф? Каталь нервно перевернул несколько листов. Рука его дрожала. Ага, вот… Страница четырнадцатая. «Среди личных вещей пострадавшего нами найдены важные улики. Данные лабораторного анализа подтвердили наши догадки. К сожалению, я сейчас не могу говорить об этом подробней: причины понятны. Мы найдем преступника, и правосудие восторжествует!»
Что это за важные улики, о которых говорит шеф полиции? Смешно. Ведь он, Катиль Револьс, отлично знает, что никаких улик быть не может: ведь это же ясно! Но почему на него так смотрит этот господин в котелке? Катиль осторожно покосился влево. Полный господин, глядевший на него в упор, поспешно отвел глаза. «Так и есть, — мелькнуло у Револьса, — сыщик! Господи, откуда у них могли взяться подозрения? Надо бежать. Может быть, еще не поздно. Если он не пойдет за мной — значит, еще не все потеряно».
Осторожно, с бьющимся сердцем, заставляя себя идти медленно, двинулся Катиль к выходу.
— Молодой человек! — послышался тенор толстяка. Катиль, вздрогнув, остановился. «Бежать бессмысленно», — мелькнула мысль.
— Вы чемоданчик забыли, — толстяк благодушно кивнул в сторону столика.
— Ах, благодарю вас.
Поспешно схватив чемодан, Катиль выскочил из читальни.
— Удивительно бледный молодой человек, — обратился толстяк к супруге.
— Да, странного вида.
— И чего он так испугался, когда я его окликнул? Чудак! — заключил толстяк.
Кое-как Револьсу удалось убить оставшееся время. Он старался никому не попадаться на глаза. Сначала Катиль направился в насквозь пропыленный железнодорожный скверик. Там он выбрал поломанную скамейку в самой дальней аллее. Когда же мимо него несколько раз прошла парочка, показавшаяся ему подозрительной, Катиль поднялся и поспешно ушел. Остаток времени он провел на перроне. Катиль старался держаться поближе к динамику, из которого непрерывным потоком лилась информация о прибывающих и отходящих поездах. Ах, наконец-то! Ледяной голос женщины-диктора звучал в его ушах, как музыка: «Трансконтинентальный воздушный экспресс «Конец века» подается для посадки ко второму тоннелю».
Револьс бросился к поезду. Тоннель встретил его упругим потоком кондиционированного воздуха и гулкими голосами пассажиров, спешащих, как и он, к поезду. Экспресс стоял на ровной бетонированной дорожке, терявшейся вдали. Стройный и легкий, он напоминал гигантскую вытянутую каплю с тупым носом и вытянутым хвостом.
В купе никого еще не было. Вздохнув облегченно, Катиль пристроил чемодан под скамьей и без сил опустился на мягкое сиденье.
«Не пройдет и часа, — подумал он, — как я буду на другом конце континента. И надо же было мне ехать в этот проклятый Байами! Как будто нельзя было выбрать лучшего места для отдыха». Правда, Катиль и самому себе не смел признаться, что на его выбор — куда поехать отдохнуть — решающим образом повлияла газетная заметка под броским заголовком: «Наша Мэрилин едет в Байами».
Но вот вагон дрогнул. Послышалось характерное шипение: это сотни пневматических быстродействующих насосов начали накачивать воздух под ровный, без всякого признака колес, пол экспресса. Через минуту на воздушной подушке в несколько миллиметров толщиной поезд помчится со скоростью, которой совсем недавно, какой-нибудь десяток лет назад, достигали разве что реактивные турболеты…
Дверь отодвинулась, и в купе вошел человек в черной сутане.
— Добрый день, — сказал он Револьсу, вытирая пот. — Ну и жара сегодня!
— Добрый день, отец мой, — ответил Катиль.
Оставив саквояж, человек вышел.
«Слава богу, что попутчик у меня священник», — подумал Катиль.
Он вынул карманную Библию, с которой не расставался ни при каких обстоятельствах, и погрузился в чтение.
— Похвально, сын мой, — услышал Катиль. Священник в полосатой шелковой пижаме неузнаваемо преобразился.
— Это… вы? — только и сумел сказать Катиль.
— А что? Не узнать? — Довольный произведенным эффектом, человек захохотал. — Что ж, давайте знакомиться. Чарли Кноун, актер.
— Актер? — поразился Катиль, неуверенно пожимая дружелюбно протянутую руку. — А как же…
— Что, это? — рассмеялся Чарли, указывая на небрежно брошенную сутану. — Это всего лишь маленький камуфляж, не более. Иначе просто отбою нет от поклонников, а особенно от поклонниц. Ну а к духовному лицу присматриваются меньше, к тому же можно закрыть значительную часть лица, не вызывая подозрений. Итак, моя маскировка отброшена, — сказал Чарли, садясь напротив Револьса. — Но тогда, может быть, ни к чему и ваша? — Кноун притронулся к Библии, лежащей на коленях Катиля.
— Это не маскировка, — отрезал Револьс, отворачиваясь к окну. Собственно говоря, никакого окна не было: поезд мчался в глубоком тоннеле. Но в каждом купе железнодорожная компания установила по экрану, на котором сменялись различные картины, часто весьма далекие от пейзажей, открывавшихся на поверхности, под которой мчался воздушный экспресс. Сейчас экран изображал сценку из античной жизни, в которой участвовали четыре девицы, одетые довольно рискованно. Сценка была посвящена рекламированию нового сорта душистого мыла.
— Простите, — после небольшой паузы сказал Кноун, — если я оскорбил ваши чувства. Но в наше время так редко можно встретить человека верующего…
— Ничего, я не в обиде, — ответил Катиль.
— Ну а если так, — заявил Кноун, — то вы должны распить со мной бутылочку. И не вздумайте отказываться, — добавил он, заметив протестующий жест Катиля. — Надеюсь, бог не будет возражать: это отличное вино из Испании.
Минут через пятнадцать Катиль и Чарли были уже друзьями. Вино, очевидно, оказалось не таким уж легким. Во всяком случае, они уже успели даже выпить на брудершафт.
— Нет, ты мне все-таки объясни, — упорствовал Чарли, — как это ты, образованный человек, инженер, можешь верить в бога! Ведь это же бессмыслица. Ну, я еще понимаю — верить для других. В чем-чем, а уж в недостатке ханжества наше общество трудно упрекнуть. Но ты… Ты ведь веришь искренне!
— Ты слишком примитивно смотришь на вещи, — сказал Катиль, допивая вино, — все сверх меры упрощаешь, так не годится.
— Упрощаю? Но уж лучше упрощать, чем усложнять, — запальчиво произнес Чарли.
— Видишь ли… Люди часто применяют понятия, не вкладывая в них никакого смысла, или — что еще хуже — чудовищно искажая этот смысл. Вот ты говоришь — бог… бога нет… А что такое бог? Разумеется, я не стану рисовать тебе этакое всемогущее и вездесущее существо, которое все видит, все знает и все может. Мало ли наивных россказней умерло вместе с древними легендами. Это были детские годы человечества.
— Но человечество давно уже вышло из детского возраста, вставил Кноун.
— Вот именно. И ты хочешь, наверно, сказать, что космические корабли, бороздящие пространство, до сих пор нигде не встречали бога?.