Приказано убить

Мои нервы опять взбунтовались, и мне не захотелось возвращаться в Беллерофон. Я рассказала Филлис о пожаре и моих трудностях, и она тут же предложила мне свою пустующую спальню. Потом она отвезла меня к дяде Стефану, который чувствовал себя настолько хорошо, что уже заскучал в больнице. К моему облегчению, доктора решили подержать его еще несколько дней – дома за ним некому присматривать.

Когда мы приехали, с ним был Роберт Стритер, младший брат. Он рассказал, что около полуночи кто-то пытался проникнуть в палату. Джим, бывший в это время на посту благоразумно не преследовал этого типа, так как тогда пришлось бы оставить дядю Стефана одного. К тому времени, когда он поднял больничную охрану, преступник успел скрыться.

Я беспомощно покачала головой. Еще одна проблема, с которой я не могу справиться. Когда мы уезжали, приехала Лотти. При виде Филлис ее густые темные брови поползли вверх.

– Вот как! Вик и тебя втянула в свою игру?

– Лотти, нам надо поговорить! – резко сказала я. Она оценивающе посмотрела на меня.

– Не возражаю... Вся эта канитель с охраной – твоя или его идея?

– Позвони, когда придешь в себя! – бросила я и вышла.

Филлис была слишком воспитанна, чтобы поинтересоваться, в чем дело. Мы говорили мало, но прежде, чем вернуться на Честнат-стрит, неплохо поужинали в маленьком ресторанчике на Ирвинг-парк-роуд.

Табачный дым пропитал постельное белье. Этот запах да еще нервное напряжение полностью лишили меня сна. В три я встала и начала читать, а потом обнаружила, что Филлис сидит в гостиной с биографией Маргарет Фуллер[15] в руках. Мы дружески проболтали несколько часов, после чего я заснула и спала до тех пор, пока не вошла Филлис, чтобы попрощаться со мной, – она отправлялась на занятия к половине девятого. Филлис пригласила меня снова остаться на ночь. Несмотря на спертый воздух, я с благодарностью согласилась.

Я подумала, что безопаснее будет взять машину напрокат, так как моя уже известна каждому чикагскому бандиту. По пути к полицейскому участку я заехала в прокат машин, где мне дали «тойоту», которой пользовалась, наверное, американская команда тяжелоатлетов при подготовке к Олимпийским играм. Мне сказали, что ничего более подходящего по размеру у них нет и потому либо я беру эту, либо оставляю их в покое. Я, ворча, согласилась – у меня не было времени возиться с машинами.

Когда я приехала на Рузвельт-роуд, лейтенанта Мэллори на месте не оказалось. Я сделала свое заявление детективу Финчли. Не обремененный, в отличие от Бобби, никакой предысторией наших отношений, он спокойно записал все, что я сообщила, и вернул револьвер. Фримэн Картер, сопровождавший меня, сказал, что официальное слушание дела состоится сегодня утром и что моя характеристика безупречна – ни одного акта насилия за последние три года.

В поддень я добралась до древнего портного на Монтроуз. Он закончил мое одеяние. Сидело оно великолепно: нормальные рукава, не жмет в плечах. Я горячо поблагодарила его, но он только проворчал что-то насчет молодых леди, которые ничего не могут планировать заранее, – из-за меня он работал все воскресенье.

Потом мне пришлось заехать в Беллерофон, чтобы забрать остальные аксессуары. Миссис Климзэк, задыхаясь, появилась из-за конторки с моими туфлями. Она бы никогда не взяла их, если бы знала, что ей придется нести за них ответственность в течение целых двух дней. И если я и дальше буду столь же безответственной, она не уверена, долго ли сможет терпеть мое присутствие. И уж конечно, она не позволит мне развлекать по ночам мужчин.

Я было повернулась, чтобы идти наверх, но последнее обвинение носило весьма конкретный характер и потому заинтересовало меня.

– Каких еще мужчин?

– О, не пытайтесь изобразить невинность, мисс Варшавски. Соседи услышали шум и позвонили ночному дежурному. Он вызвал полицию, и ваш приятель ушел. Не притворяйтесь, что не помните этого.

Не дослушав ее, я галопом понеслась вверх по лестнице. У меня еще не было времени привести в беспорядок мою маленькую обшарпанную квартиру. Кто-то сделал это за меня. К счастью, разбрасывать было особенно нечего. Никаких книг, кроме Библии. Никакой еды. Только одежда, спальный матрас «Мерфи» и кастрюли на кухне. У меня перехватило дыхание, когда я бросилась к венецианским бокалам. Но кто бы здесь ни побывал, он не был законченным вандалом! Бокалы стояли нетронутые на маленьком столике.

– О черт! – закричала я. – Оставьте меня, наконец, в покое!

Я кое-как привела в порядок свои вещи. И если говорить честно, дело не только в том, что у меня не было времени – просто мне не хотелось убираться. Что мне действительно хотелось, так это на неделю улечься в постель. Хотя постели у меня тоже не было, по крайней мере – своей.

Я втащила тяжелый матрас обратно на кровать и улеглась на него. Трещины на потолке образовывали сложные переплетения, точь-в-точь мои бессвязные мысли. С четверть часа я мрачно смотрела вверх, пытаясь справиться с жалостью к себе и обрести способность думать. Вероятнее всего искали документы, подтверждающие то, что я сказала вчера Кэтрин Пасиорек. Неудивительно, что она не хотела встретиться со мной в тот же день. Она приказала кому-то выследить меня и найти те бумаги, которые оставила Агнес. Очень хорошо. Это поможет мне заставить ее разговориться, когда я увижусь с ней сегодня вечером.

Я перестала думать о Кэтрин и обыске. Теперь, когда я снова начала мыслить, мне это удалось. Переодевшись в джинсы и ботинки, я положила свое одеяние в пакет с остальными маскарадными принадлежностями, которые обнаружила в разных углах комнаты.

Я засунула кобуру под ящик в платяном шкафу и теперь никак не могла отыскать ее. На это ушло чуть ли не полчаса. Я нервно поглядывала на часы, не зная точно, сколько времени мне отпущено, и боясь, что осталось его очень немного. А мне еще надо остановиться, чтобы купить патроны – в моем положении, вещь совершенно необходимая. Пока все эти неприятности не рассосутся, я даже в ванную не войду без оружия.

Глава 22

Странствующий монах

В магазине на Линкольнсвуд мне продали три дюжины патронов за двадцать пять долларов. Что бы ни думали противники оружия, не так уж дешево убивать людей. Кроме того, это отнимает еще и уйму времени. Было почти три. На ленч времени не оставалось, если я намеревалась попасть в монастырь к началу службы. Притормозив у овощного магазинчика на углу, я купила яблоко и съела его за рулем.

Яркое зимнее солнце, отражаясь от снежной поверхности, разбивалось на тысячи многоцветных бриллиантов, слепящих глаза. Мои темные очки, неожиданно вспомнила я, остались в ящике платяного шкафа на старой квартире. Без сомнения, они превратились в комок пластмассы. Я постаралась прикрыть глаза солнцезащитным щитком и левой рукой.

Оказавшись в Мелроуз-парке, я ездила по улицам, ища, куда бы приткнуться. Наконец, свернув с основной дороги, я остановилась, сняла куртку и прямо поверх джинсов и рубашки напялила белую мантию, стянув ее посередине черным кожаным поясом. Справа прикрепила к поясу четки. Вид не очень-то естественный, но в полумраке церкви сойдет.

К тому времени, когда я подъехала к монастырю и припарковала машину позади основного здания, было почти половина пятого, время вечерних молитв и мессы. Я подождала до тридцати пяти минут пятого и вошла в холл.

Аскетичный молодой человек был погружен в свое обычное занятие. Он бросил на меня быстрый взгляд, а когда я направилась к лестнице вместо часовни, заметил:

– Ты опаздываешь на вечерню, брат мой, – и снова углубился в чтение.

Сердце неистово билось, когда я добралась до широкой площадки, откуда мраморная лестница вела в личные покои монахов. Здесь уже начиналась территория, закрытая для посторонних, и у меня появилось такое чувство, будто я совершаю святотатство.

Я рисовала в воображении длинное открытое помещение, словно в больницах девятнадцатого века. А вместо этого попала в тихий коридор с дверями по обеим сторонам, совсем как в гостинице. Двери были закрыты, но не заперты. Рядом с каждой дверью – маленькая табличка с аккуратно напечатанным именем, что значительно облегчало мою задачу. У каждого монаха была своя комната.

15

Фуллер Маргарет – американская писательница, литературный критик, одна из пионеров феминистского движения, погибла в 1850 г. вместе с семьей в кораблекрушении.