Трикстер

Наконец они дошли до неказистой дверцы в три четверти нормального человеческого роста. Семионович проюркнул очень свободно, а Хединг зацепил теменем о притолоку и хотел выругаться, но вспомнил, что Трикстер — мастер психологической игры и может использовать для своих целей любое вырвавшееся слово — ему только зацепку дай.

— Не бойся, можешь пока облегчать душу, — сказал Семионович. — Связь отключена.

— А зачем всех эвакуировали? Он ведь не взорвется.

— Этого не знает никто, — бесстрастно сказал Семионович, и Хедингу показалось, что вокруг стало жутче.

— Он предмет саморазвивающийся и самосовершенствующийся. Да, вот этот тумблер включает связь с ним.

И не успел Хединг простонать «не надо», как Семионович протянул жирную волосатую руку и щелкнул тумблером. Не раздалось ни звука.

— Не хочет, — объяснил Семионович. — Да и разве не обидно, когда тебе то разрешают, то не разрешают высказываться. А всех увести отсюда затем, — вспомнил он первоначальный вопрос Хединга, — чтобы понизить вероятность обмана. Чем меньше людей, тем меньше дураков, а чем меньше их, родимых, тем меньше вероятность побега Трикстера. Но одного все-таки для пригляда нужно держать.

Высказав таким неявным образом сомнение в умственных возможностях Хединга, руководитель тихо направился к двери.

— Я боюсь! — остановил его истерический голос. — Не оставляй меня одного!

Семионович, пылая язвительным гневом, обернулся: Хединг ошарашенно смотрел на него. А из сетчатого динамика, вделанного рядом с тумблером, продолжали вырываться истошно-животные крики:

— М-м-э-э! Миленький, родименький Мозес Семионович! Не оставляй меня одного с этим ужасненьким Трикстером! Он меня скушает! Слопает! Снямает! Ай-ййй!!!

Хединг побурел.

— Хватит, Трикси! — цыкнул Семионович. — Это уже не смешно. Побереги свои шуточки и уловочки. Они тебе еще оч-чень пригодятся. Ну, я пошел, Христофор. Скучно тебе не будет. И ничего не будет, если ты приспособишься раскидывать мозгами в течение суток. И еще прошу — не проявляй своих комплексов. От них один вред.

Он вышел в низкую и оттого мрачную дверь. Христофор Хединг переломился в коленях, пояснице и напряженно сел. Прислушался. Слышались только одинокие гулкие шаги Семионовича, затихающие по направлению к лестнице. Даже несущая частота не шипела во включенном динамике. Все как-то раздражало, угнетало Хединга: и эти дурные дежурства по очереди всех сотрудников, и отключенные по всему Центру лифты. Они-то каким образом могли помочь Трикстеру сбежать? Еще соображение: если работы по формированию кибернетического шута завершены, то зачем его задерживать на Земле? Все программы науськивают его на полет в сторону Кимперии, зачем мучают беднягу Трикстера? А что это он молчит? Зеленая лампочка тускло светилась, свидетельствуя о включенном канале связи. Не буду говорить, решил Хединг. Стоит только заговорить — и ты уже начинаешь строить себе западню.

Виртуозно сплетенной сетью диалога он поймает тебя и заставит работать на себя, и облапошит…

Сколько времени? Полвторого. Стоит человеку остаться одному, как время совсем обнаглеет: то сжимается, то растягивается. Сначала Хединг, расхаживая, напевал сквозь зубы «ту-ту-ту, ру-ру-ру» и прочее, потом он снова переломился в коленях, пояснице, сел, закинул ногу на ногу, зевнул, щелкнул челюстью, закурил, потушил сигарету — вспыхнул голографический транспарант: «Кури, самоубийца, пироман! Недолго с табаком продлится твой роман. Коли от карцера копыта не откинешь, торжественно в Аид после пожара сгинешь». Хединг от неожиданности выругался негромко. Наверное, это шуточки докторессы.

— Неформальный подход к подчиненным, видите ли, — сказал он себе под нос.

— Психология женская позапутаннее кимперийской, — откликнулся Трикстер.

— Ты думаешь? — восхитился Хединг, но, спохватившись, сжал губы и посмотрел на пол перед собой.

— Вот анекдот о психологии кимперийца, — сулящим тоном сказал Трикстер и сделал томительную паузу. Хединг набычился и удвоил внимание к пластиковому полу. Одна плитка его почему-то резко выпадала из общего фона — ну чистый малахит! Почему? Прораб, наверное, подхалтурил.

— Считаю, что ты согласился слушать, — продолжал Трикстер. — Приходит кимпериец и видит вазу, стоящую вверх дном. Кимпериец очень удивился, подошел к вазе, осматривает: «Странная ваза, без отверстия». Взял ее осторожно, несет к сокустнику. В Кимперии, как выяснилось недавно, два способа размножения: кустовой и половой, — пояснил Трикстер (Хединг что-то буркнул).

«Смотри, — говорит кимпериец сокустнику, — какая странная ваза — без горлышка». Сокустник берет вазу, переворачивает, изумляется: «И дна нет!»

Хединг стал меньше бычиться и, в третий раз переломившись в коленях и пояснице, уселся поближе к забранному золотистой сеткой динамику. Зеленый маячок индикатора то притухал, то разгорался, следуя какой-то сложной закономерности.

Потом Трикстер выдал байки о кимперийце и пьезоминерале, о кимперийце в период кущения, о кимнераторе с расстроенным речевым устройством. То ли он их где-то слышал, то ли вычленил их инвариантную схему и поставил производство анекдотов на поток — этого Хединг не знал. Да ему сейчас и не хотелось ничего знать. Он чувствовал только облегчение — Трикстер, пока, видимо, его не обманывал. Он выстреливал анекдоты строго периодично, с паузами в тридцать секунд, — это Хединг засек по наручным часам и удивился: уже четверть пятого. Беседа сокращает дорогу.

Трикстер внезапно сделал паузу посреди анекдота.

— А дальше? — с разлету спросил Хединг. Трикстер продолжал, а ученый, свесив свои большие плечи, расслабив губы, слушал. Он внимательно таращился в сторону круглой золотистой решетки с мерцающим под ней зеленым огоньком. Огонек мерцал то медленнее, то быстрее, то в каком-то сложном, неизъяснимом ритме, совпадающем с ровными повышениями и понижениями трикстерова голоса. Хедингу стало хорошо: ведь не нужно никого теперь бояться, ведь бедный кибермошенник скучает, поэтому пусть болтает, я его всегда смогу выключить. Чтобы подтвердить себе эту возможность, Хединг протянул руку к красному продолговатому тумблеру. «…Ну тогда я пока закругляюсь, Христофор», — сказал Трикстер, и это тронуло Хединга. Он щелкнул тумблером вправо, зеленый огонек потух, стало тягостно, зевотно. Весь мир мерзко обнажился вокруг него: малахитовый квадрат, нелепо вклеенный посередине комнаты, пыль и затхлость — не работали климатизаторы (кто отдал такое идиотское распоряжение?), утомительный свет, царапины на пульте, складывающиеся в неизбежную надпись: «Здесь был Леон». Хединг торопливо крутанул тумблер влево и одновременно выключил свет. Зеленый огонек успокоительно замигал из тьмы, вокруг него мягко стал виться уже знакомый голос Трикстера, плетущий были и небылицы.

— Слушай, а что же ты меня не обманываешь? — спросил Хединг.

— Да вот… Основной блок трикстеристики отключен.

— То-то ты сейчас такой нехитрый.

— Ты не представляешь, как неполноценно я себя чувствую. Это можно сравнить с блокировкой какогонибудь мозгового участка у человека, скажем, высокочастотным током.

И стало жаль Хедингу эту умную полуживую машину. Хотя все это вредные сантименты.

Временами Хедингу казалось, что Трикстер находился здесь, в этой затхлой комнате, и можно дотронуться до этого мозга, оплодотворенного усилиями миллионов людей со всех материков.

Разумеется, Трикстер находился за девятнадцать километров отсюда, погруженный в титанопластовую капсулу, и его медленно и ласково омывала питательная жидкость. Так что Хединг никак бы не смог до неги дотронуться. Ученый ухмыльнулся собственному желанию.

— Кимпериец вышел на стационарную орбиту… — пел Трикстер, зеленый огонек неонки дружелюбно подмигивал в темноте. Хединг блаженно вытянулся в кресле. Пел Трикстер, мигал огонек, кресло плавно подалось в одну, другую сторону, плавно завращалось. Вот и голос кибервраля это подтвердил: «Спокойно, так и должно быть… До конца дежурства далеко, следует отдохнуть… Кресло потихоньку поворачивается, это в порядке вещей… Зеленый уголек разгорается и угасает… Он успокаивает тебя… Все мышцы расслаблены, тело наливается теплой тяжестью…» Чудесно! Все так и делается. Сильнее и сильнее вращается неподвижно стоящее кресло, теплее и теплее внутри, теплее вроде бы и в комнате, тяжелее и ленивее тело.