Во власти наслаждения

— Алекс!

— Поклянись!

— Нет, я договорилась с месье Карэмом, что через два часа буду у него.

— Я отвезу тебя, — хриплым голосом пообещал Алекс. — Я отвезу тебя в фаэтоне.

Он явно собирался целовать ее дальше и ниже.

— Клянусь, — наконец выдохнула Шарлотта.

Но муж не слушал ее. Убедившись, что в холле нет лакеев, Алекс ловко оттеснил жену к стене. Шарлотта и слова не успела сказать, как он прижал ее, коленом раздвинув ее ноги, и смотрел в ее глаза с игривой усмешкой.

В следующую секунду жена с негодованием оттолкнула его, хотя Алекс с удовлетворением заметил, что руки у нее дрожат, а щеки раскраснелись.

— Алекс! — рассерженно сказала Шарлотта.

Она юркнула в гостиную, где оставила Софи. Софи спокойно ела лимонные вафли и пила чай. Увидев Шарлотту, она громко рассмеялась. Волосы Шарлотты будто сильный ветер растрепал — даже причудливость модной стрижки месье Памплемусса не оправдывала такой вид графини.

Алекс, похоже, не собирался следовать за женой, поэтому Софи осталась с Шарлоттой. В это время Алекс изучал райских птиц, украшавших обои в холле. Эти узкие панталоны никуда не годятся, мрачно думал он. По крайней мере для такой неукротимой страсти, какую он питал к своей жене. Чуть заметная улыбка скользнула по его лицу.

— Он хорошо целуется? — спросила Софи. — Знаешь, я заслуживаю ответа уже за то, что ты просто бросила меня.

Алекс немного подвинулся к открытой двери. Безусловно, это не называется подслушиванием, поскольку предмет разговора так для него важен.

Шарлотта изумилась, но затем рассмеялась.

— Да, хорошо, — ответила она. — Стоит ему поцеловать меня, как я… — Она умолкла, пожав плечами.

— Что — ты? — спросила Софи.

Софи знала множество тонких шуток об эротике, но на деле имела слабое представление о плотских наслаждениях.

— Ну, я просто таю, вот и все.

— Похоже, это так неприятно, — заметила Софи. — Видишь ли, я не совсем понимаю, как это происходит. Но пожалуйста, не думай, что ты обязана мне рассказывать. Я уверена, что моя мать никогда не соберется объяснить мне всю правду. Когда-нибудь я приму предложение одного из этих болванов, что ухаживают за мной, и — не сомневаюсь — он объяснит мне, что такое это неприятное и неприличное дело.

Шарлотта, насколько это было возможно, еще больше покраснела.

— Ну, это неприлично, но в то же время прекрасно.

Софи посмотрела на нее с любопытством:

— Моя мать говорила мне, что супружеские отношения крайне неприятны, но их следует терпеть ради положения в обществе.

— Это не так… с Алексом это не так.

— Мне не повезло, — мрачно заметила Софи. — Ты забираешь единственного мужчину в Лондоне, имеющего представление о том, как сделать это дело приятным, а я остаюсь со стариной Брэддоном. Уверена, он все объяснит мне на примере своих конюшен. Иногда я думаю, он смотрит на меня как на первоклассную чистокровную лошадь, точно такую же, как его лучшие кобылы.

— Это больше, чем приятно, — вырвалось у Шарлотты. Она умирала от желания с кем-то поделиться, но не могла же она обсуждать это со своей матерью. — Это по-настоящему прекрасно. Иногда я весь день думаю только об этом, — призналась она.

Софи смотрела на нее широко раскрытыми глазами.

— Может быть, мне не следует выходить замуж за Брэддона, — наконец произнесла она. — Я абсолютно уверена, что никогда не буду думать о нем целый день, как бы он ни целовался. Твой муж целует тебя лучше, чем это делает — или делал — Уилл Холланд?

Шарлотта снова покраснела. Софи думала, что речь идет о поцелуях, а она говорила о… Ей, вероятно, не следовало обсуждать подобное с незамужней женщиной. Софи только казалась искушенной.

В холле Алекс прислонился к стене. Не было никакой надежды, что он сможет присоединиться к ним в гостиной. Услышав признание Шарлотты в том, что она думает о любви весь день, он почувствовал, что становится тверже камня. Застонав, он направился в свой кабинет. Ему не помешало бы просмотреть оставшуюся корреспонденцию.

Прошел еще месяц. Лондонский сезон заканчивался. В жизни Алекса и Шарлотты сложился определенный, удобный для всех распорядок. По утрам Шарлотта занималась живописью. Она начала портрет одной из судомоек — крупной сухопарой девушки по имени Молл, выросшей около уэльской границы. Сначала графиня и судомойка настороженно присматривались друг к другу: уверенность Молл в том, что ее хозяйка — сумасшедшая, не делала обстановку сеансов более непринужденной. Но Шарлотта упорствовала. С первой же минуты, когда однажды утром она увидела лицо Молл, подкладывавшей дрова в камин, она загорелась желанием написать ее портрет. Через некоторое время они подружились, и Шарлотта узнала все о семерых братьях и сестрах Молл и даже кое-какие сплетни о слугах. Например, дворецкий Стэпл оказался настоящим тираном. И если она правильно поняла Молл, говорившую с сильным валлийским акцентом, он к тому же неподобающе вел себя с молодыми служанками. В тот же вечер Шарлотта уволила Стэпла, который, кажется, намеревался ей перечить. Но Шарлотта была дочерью герцогини Калверстилл. Она выпрямилась и, высоко подняв голову, посмотрела не него властным и гневным взглядом своей матери герцогини. И Стэпл молча ретировался.

Шарлотта направила записку мистеру Макдугалу в замок Данстон. Не хотели бы он и миссис Макдугал перебраться в Лондон? Их приезд весьма желателен, поскольку в Шеффилд-Хаусе сейчас как раз нет экономки, Шарлотта назначила жалованье, намного превосходившее то, которое получал Стэпл.

Пока она занималась живописью, Алекс работал в своем кабинете. Первое время после возвращения в Лондон он часто заходил к ней в студию и, если в этот день Молл не позировала Шарлотте, читал там книгу. Но вскоре Шарлотта запретила ч ему приходить — не только потому, что не могла сосредоточиться в его присутствии, но и потому, что он постоянно отбрасывал книгу и накидывался на нее.

— Как тигр на добычу, — жаловалась Шарлотта.

— Я не виноват, — хватая «добычу», оправдывался Алекс. — У тебя чувственные глаза. Ты взглянешь на меня из-за своего мольберта, и я вижу, что ты без слов просишь моей ласки.

— Если ты делаешь это только ради меня, можешь себя не утруждать, — обижалась Шарлотта. — Я думала о работе, а не о тебе.

— Меня ты не обманешь! Я видел, какими чувственными становятся твои губы.

— Почему бы тебе не пойти пофехтовать с Люсьеном? Вот с ним ты можешь играть в свои игры!

— Потому что, — грозно заявлял муж, — я люблю собственные игры, в собственном доме. В этом доме.

С этими словами он отнес ее в угол комнаты на старый диван, и еще одно утро было потеряно. Поэтому она запретила ему появляться в студии, и он стал каждое утро заниматься фехтованием с Люсьеном.

— Должен же я что-нибудь делать! — жаловался Алекс.

Но Шарлотта знала, что он любил грубую мужскую атмосферу фехтовальных залов. Он всегда возвращался домой разгоряченным — и готовым увлечь ее в спальню.

Днем Шарлотта играла с Пиппой, а по вечерам они с Алексом посещали балы. И хотя Шарлотта иногда принимала вошедший в моду вид утомленной искушенности, она наслаждалась балами, как никогда раньше. Ничего не было более восхитительного, чем неожиданно встретить в холле собственного мужа и услышать, как он шепчет на ушко обещание, от которого целый час будут пылать щеки. Или во время вальса муж прижмет ее к себе так сильно, что люди начнут шептаться. «Но мы женаты», — успокоит ее Алекс. Или он улыбнется заговорщически и скажет: «Давай сделаем что-нибудь, чтобы поддержать мою репутацию!» — и поцелует ее тут же, во время танца.

Шарлотта была замужем четыре месяца, и к этому времени она твердо знала две вещи. Во-первых, она все еще не была беременна, а то ей бы пришлось сообщить об этом выдающемся событии своему мужу и тем самым ограничить их приятные и отрывающие пуговки еженощные занятия. И во-вторых, она влюблялась или уже без памяти влюбилась в своего мужа. Когда она видела его, ее сердце радостно билось; когда его не было рядом, она чувствовала себя обездоленной. Когда они занимались любовью, признание в любви готово было сорваться с ее уст, но она сдерживала себя. Что он сказал, когда просил выйти за него замуж? Любовь строится на доверии. И она не была уверена, что он ей уже доверяет. В ее голове мелькали путаные, трудно объяснимые причины, почему она не должна сделать ему такое признание. Но истинная причина крылась в том, что ей было немного страшно. Тогда он напрямик заявил ей, что не любит ее. Шарлотта чувствовала смущение и свою уязвимость и… что Она предпочла бы не первой произнести: «Я люблю тебя». Что, если Алекс подумает, будто она пытается заставить его забыть, как она скрыла от него, что не была девственницей?