Яблоко для тролля

— Пока не выведал. Он только назвал сто сортов вин в алфавитном порядке, спел про какую-то Магридию и восемнадцать раз сругался.

— И все? Ты ему груз к ногам привяжи, пусть проникнется. Жена-то молчит?

— Как не молчать? Молчит, конечно — ей рот заткнуть пришлось, верещала непотребное про его светлость герцога. И про вас тоже. Связать еще пришлось — дерется. Может, ей виску для начала прописать, чтоб не рыпалась? Только рот лучше не развязывать — другие клиенты разволнуются, мысли им разные в головы полезут, непедагогично получится. Не до раскаяния им будет.

— Подвесь-ка ее рядышком. Пусть друг на друга полюбуются, голубочки. Ишь, какие стойкие!

Ничего, через недельку в ногах ползать будут. Если смогут. А потом и праздник устроим — костерок.

Двойной, жаркий, долгий. Вы, магистр, недельку у нас погостите?

— Нет, дела зовут. Со своими еретиками вы и сами хорошо управляетесь. А мне в Палестину пора, тамошних жечь. Братья заждались, волнуются. Что, племянничек, может, пойдем обедать? Славные у тебя люди работают, душой за дело болеют. Оборудование, конечно, устарело, с этим я помогу породственному, у меня в церковной мастерской свои люди есть в отделе распределения, подкинут парочку новинок. Но кое-что вы и сами можете улучшить. Вот кровь с еретиков у вас куда, между прочим, стекает? Ага, под ноги, на пол прямо. Не модно это сейчас, не современно. Продвинутые инквизиторы желобочки специальные в полу прорубают, наклонные такие, кровь по ним из всех помещений в один резервуар бежит. Канализация, называется. Очень удобно: ноги не скользят, обувь чистая. Да, и колпаки на служащих Богу — черт знает, что такое, а не колпаки. Теперь другой фасон носят: верхушка длинная, вытянутая, на конце узелочек завязывается. А так — по-деревенски получается. Я-то ладно, знаю, что главное — содержание, а не форма, а кто другой приедет — оконфузитесь. Покушать бы, а?

Отправились покушать. Староватого священника оставили покорять подъем, сами бодро, повоенному, вползли наверх. В зале уже ждал обед. Отъев, удалились вздремнуть. Пока хозяин честно вздремывал, гость спустился во двор проведать личного алхимика и астролога, а также (в первую очередь) чудесного повара, тешащего в тяжких походах утонченный вкус магистра ярчайшими образчиками яств покоряемых народов. За долгие годы путешествий с герцогом старикашка-алхимик здорово поднаторел в готовке, набрался тщеславия и наглости, научился лихо прятаться от инквизиторов — короче, приобрел массу полезных навыков. Единственное, что у него никак не получалось — а очень хотелось! — сделать золото из чего-нибудь другого. Что только не закидывал ученый муж в послушные колбы, с чем только не смешивал! Цветочную пыльцу с тиной, лягушек со свинцом, алмазы с навозом — золото не появлялось. А хозяин и покровитель требовал результатов. Орден хотел кушать и одеваться, безразлично на каким способом добытые деньги.

Магистр Дюренваль подошел к ничем не отличающейся от других кибитке. Лишь он и алхимик знали, что это не только кухня, но и походная лаборатория. Рыцарь задумался, вспоминая чудное имя ученого. У того был пунктик: на все другие имена он не отзывался. Хоть жги. Дюренваль пробовал.

— Никомунедамус! — тихонько позвал дядюшка. Нет ответа.

— Необижумамус! Недогаудеамус! — нет ответа. Вздорный алхимик господский зов игнорировал. Вот тщеславная тварь! Магистр озлился.

— Черттебяпобрамус! Ногиобломамус! Кожуобдирамус!

— Козанострадамус!!! — визгнул старикашка в черной камизе, вылезая-таки из повозки. Он лязгал зубами, с уголков губ стекала красная пена. Обиделся, что ли?

— Пусть твоя бабушка помнит это глупое имя! Кто только его придумал мне на горе? Делать больше нечего — абракадабру всякую разучивать! Я и так за тебя тружусь, мало того, что от инквизиции спасаю, так еще и твои обязанности выполняю, рецепты достаю! Рецепт философского камня кто принес? Я!

Мало ли, что свойства не те, камень-то образовался, что еще надо? Вот еще рецепт. Как золото приготовить. Наколдуешь два фунта этого к утру! — рыцарь сунул трясущемуся от злости алхимику пергамент, украденный в кунсткамере. — Понял?

— Этого? — желчно переспросил старикашка, проглядев листок.

— Вот именно! — поставил точку начальник, раздосадованный тем, что ученый опять вывел его из себя, развернулся и ушел к племяннику продолжать наслаждаться ролью гостя.

— Будет сделано! — крикнул вдогонку вредный дед и скрылся под навесом.

Недолгой летней ночью рыцарь грезил, крутясь на огромной пышной кровати. Его верное Ордену тело грызли клопы, но не они беспокоили его верную Ордену голову, гнали робкий, ненавязчивый сон.

Мысли ели душу, мысли. Сделает Боганепродамус золото, принесет Дюренваль презренный металл Великому Магистру и скажет: «Жертвую на нужды Святой Церкви!» А Великий Магистр прижмет его к груди (вместе с золотом), утрет слезу и растроганно шепнет на ушко: «Ай, молодец!», а потом отодвинется, посмотрит вдаль, на страны, стонущие под копытом дьявола, и крикнет: «Держись, ребятушки! Скоро и вас спасем!» И вздохнут, окрепнут надеждой будущие христиане и возблагодарят Господа и слугу его Дюренваля.

Тут на слугу Господа рухнул балдахин со всеми клопами и тараканами, нападавшими на него за ночь с потолка. Мечты растаяли. К тому же, просыпалось утро. Дюренваля ждали вредный старикашка и два фунта золота. Для начала.

Магистр опустил стылые конечности (надо полагать, нижние) в туфли, вздел на себя рыцарское облачение, выгреб из немытой гривы клопов. Воняли те гадостно. «Создал Господь этакое непотребство!

Терпению учит», — догадался он и втер мерзость обратно в прическу. Клопы радостно зазавтракали.

Дюренваль бойко зашлепал по холодным каменным плитам залов и виражам лестниц к выходу наружу.

Дорога пролегала через кухню. Замковая челядь еще спала — герцог-племянничек пробуждался не ранее полудня, и кухня, так чтимая магистром, ждала, безлюдна и холодна, аки желудок доброго католика в страстную субботу. Но откуда-то извне, из неведомых райских трапезных кущ просачивался в возбужденный нос пса-рыцаря и, конечно, являлся знамением, чудный, наивосхитительнейший амбр.

Ближе к выходу во двор аромат усиливался — Господь указывал слуге, что товарищ идет правильной дорогой. Так, следуя усиливающемуся запаху, герцог и проследовал к повозке… как его? Имя снова вылетело из головы. В нетерпеливом мозгу возникало гастрономическое: Куроощипамус?

Свинозажарямус? Гусеосожрамус? все не то! Герцог плюнул, перекрестился и бухнул наудачу:

«Козанострадамус!» — и попал. Бог в беде не оставил. Занавесь повозки заколыхалась, отодвинулась, амброзиоподобный запах вынырнул из глубин походной лаборатории, свалил рыцаря на привычные к чудесам колени, старикан-ученый возник в проеме в клубах дыма и аромата, держа в руках блюдо с… С колен было не видно, чем.

— Готово?

— Сделано! Точно по рецепту. Язык древний, ирландские руны. Еле прочел. Здесь ровно два фунта.

Полфунта перетягивало, крылышко пришлось самому съесть, — немного смазав концовку, торжественно изрек дед, суя под нос Дюренвалю блюдо с куропаткой. Запах достиг апогея, скрутил магистра, поднатужился и кувыркнул рыцаря в незапланированный восторженный обморок. «Что ж! — подумал герцог, уносясь из реальности, — с золотом опять прокольчик, так хоть позавтракаю». Очнувшись, он так и сделал. И сделал бы еще и еще, но птичка кончилась. Тут он вспомнил нечто, заставившее желудок тревожно заныть: автора рецепта сего чуда еды в настоящий момент доламывают на дыбе, или — о, ужас! — он уже вовсе помер, и ничего столь же восхитительного больше никогда не создаст. Ноги вдруг ожили, распружинились, понесли, из глотки хлестанул крик: «Сто-ой!» Кому следовало стоять, было не ясно.

Сам магистр, наоборот, бежал — и пребыстро — в сторону пыточного подвала, маша огрызком птичкиной ляжки. Сейчас его не остановил бы и сам Господь, не то что Архангел Гавриил. Золото из грез пожало плечами и скрылось в мире снов, скорбя о собственной несъедобности.