Страница 17 из 21
– Позвольте… Но ведь люди так жили миллионы лет, без этих ваших… идей и без вашего Ленина.
– Миллионы лет люди жили и не зная грамоты… Человек растет, господин полковник. Еще сто лет назад люди терпели оспу… Мы с вами люди культурные, но стоим на разных ступенях культуры.
Алеша вытащил из кармана записную книжку и перелистывал ее.
– Вот: «Россия» – «полное географическое описание нашего отечества, настольная книга для русских людей». Обратите внимание – для русских. Том шестнадцатый, Западная Сибирь. Страница 265. Такая себе книга добросовестная, наивная и весьма патриотическая.
– Знаю.
– Знаете? Хорошо. Алеша подошел к лампе.
– От марксизма это очень далеко. Ну, слушайте, три строчки:
«В самом характере самоеда (общее название ряда северных народов царской России. – С.К.) больше твердости и настойчивости, но зато меньше и нравственной брезгливости, – самоед не стесняется при случае эксплуатировать своего же брата, самоеда». Алеша закрыл книжечку, спрятал ее в карман… Полковник молчал. Алеша опять положил подбородок на руки и заговорил:
– Как счастливо проговорился автор, просто замечательно. Дело коснулось людей некультурных, правда? И сразу стало очевидно: чтобы эксплуатировать своего брата, нужно все-таки не стесняться. Не стесняться – значит отказаться от чести. Здесь так хорошо сказано – «нравственная брезгливость». Представьте себе, господин полковник: этот самый дикарь, у которого нет нравственной брезгливости и который не стесняется эксплуатировать своего брата, вдруг заговорит о чести. Ведь правда, смешно?
Троицкий застегнул шинель и почему-то опять опустился на табуретку. Алеша продолжал: – А о чести, поверьте, я больше вашего знаю. Я был в боях, был ранен, контужен. Я знаю, что такое честь, господин Троицкий. Честь – это как здоровье, ее нельзя придумать и притянуть к себе на канате… Кто с народом, кто любит людей, кто борется за народное счастье, у того всегда будет и честь… Решение вопроса чрезвычайно простое…»
Макаренко устами поручика Теплова очень точно определил суть понимания чести советским человеком. Тот, кто не стесняясь, считая это в порядке вещей, живет за счет или эксплуатации других, или за счет обслуживания эксплуататоров, в том числе и интеллектуального обслуживания, чести иметь не может – как бы он себя и окружающих ни уверял в обратном.
А вот теперь – о сталинских Судах чести.
ХОТЯ, пожалуй, перед этим надо сказать и еще кое-что…
Николай Байбаков, как и многие из его коллег по работе на высших этажах государственной власти, остался в истории страны фигурой неоднозначной. И в этом – вполне типичен. Родившись в 1911 году, он вступил в ряды ВКП(б) в 1939 году и в ноябре 1944 года, тридцати трех лет от роду, стал наркомом нефтяной промышленности СССР. Однако в сталинское деловое окружение плотно входил и до этого.
Уже в 90-е годы московский фотожурналист Дмитрий Чижков вспоминал при мне, как Байбаков рассказывал ему об одном ответственном сталинском поручении. В 1942 году Сталин направил Байбакова в Грозный для контроля нефтепромыслов. Немцы подходили к ним все ближе, и Сталин – по словам Байбакова – приказал тогда, чтобы нефтепромыслы врагу не достались целыми пи в коем случае. «Не взорвешь вовремя, расстреляю, – предупредил Байбакова Председатель Государственного Комитета Обороны. – Но если взорвешь раньше времени, тоже расстреляю».
Нефтепромыслов немцы не получили… Байбаков же вскоре стал наркомом. Подтверждение этого изустного рассказа я позднее нашел в документах, однако и без этого достоверность его у меня сомнений не вызывала.
И в этом эпизоде – как и во многих других крупных и мелких державных делах до войны, во время войны и после войны – Байбаков проявил себя достойно. А то, как он через десятилетия отозвался о Сталине, тоже достойно уважения.
И все же в словах Байбакова об отношении к указаниям Сталина усматривается одно показательное обстоятельство. Байбаков и слишком многие его сотоварищи по руководству наркоматами и министерствами, заводами и фронтами, республиками и областями воспринимали указания Сталина как указания Сталина. В то время как Сталин ожидал от них и не раз подчеркивал, что они должны и обязаны воспринимать указания Сталина как указания Родины!
В августе 1930 года Сталин в письме Шатуновскому, в самом его конце, заметил:
«…8) Вы говорите о Вашей «преданности» мне. Может быть. Это случайно сорвавшаяся фраза. Может быть… Но если это не случайная фраза, я бы советовал Вам отбросить прочь «принцип» преданности лицам. Это не по-большевистски. Имейте преданность рабочему классу, его партии, его государству. Это нужно и хорошо. Но не смешивайте ее с преданностью лицам, с этой пустой и ненужной интеллигентской побрякушкой…»
Впервые это письмо было опубликовано в 1951 году в 13-м томе Собрания сочинений Сталина, и я думаю, что Сталин поместил его туда не случайно.
Говорят о культе личности… Сталин был выдающейся личностью, и уже поэтому ни в каком культе его личности внутренне не нуждался. Иначе он не был бы личностью. Но не мог же он снимать с работы каждого редактора, чья газета грешила перебором по части употребления имени «Сталин». Тем более что Сталин всегда старался подчеркнуть, что воспринимает восторженные слова в его адрес не более как форму прославления страны, им создаваемой.
Даже бесталанный, а уж тем более талантливый художник всегда выражает дух своего времени, пусть порой и безотчетно. При этом дух времени хорошо выражается в песнях… Достаточно услышать песню со словами, скажем: «Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец…», чтобы узнать многое, если не всё, о времени, ее родившем… Как и о его «героях», его «лидерах»…
Вспомним слова выдающихся песен сталинской эпохи… «Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой!»… «А ну-ка, девушки, а ну, красавицы, пускай поёт о нас страна… «Лейся, песня, на просторе, не грусти, не плачь, жена, штурмовать далёко море посылает нас страна»…
Или вот такие песенные строки: «Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход, когда отдаст приказ товарищ Сталин, и нас в атаку Родина пошлет!»
Или такие: «Артиллеристы, Сталин дал приказ… Артиллеристы, Родина за нас… Под грохот сотен батарей за слезы наших матерей, за нашу Родину, вперед, вперед!»
Приказ Сталина – это не его прихоть, каприз или личная воля. Приказ Сталина – это приказ Родины! Сталин раз за разом подчеркивал это словом и делом. Он порой говорил об этом прямо, порой действиями своими напоминал: вы служите не Сталину, а под руководством Сталина служите Советскому Союзу, как ему служит сам Сталин.
На сталинских боевых знаменах было написано «За нашу Советскую Родину!». И в бой шли прежде всего за Родину! Но также – и за Сталина! Не за «царя» Сталина, а за верного сына Родины – Сталина.
Между прочим, первый создатель новой России, Петр Великий, которому сам Бог, казалось бы, велел всецело поддерживать культ его божественной личности, обращаясь к войскам перед Полтавской битвой, призывал их: «Не за Петра, а за Отечество, Петру врученное…»
Так что верное понятие о чести и долге не было чуждо истинным патриотам России и в царские времена. Однако ко времени одряхления царизма относится уже формула: «За веру, царя и Отечество!» Номер Отечества здесь был, как видим, третьим.
Сталин же – как создатель и олицетворение эпохи, дал народу иную, подлинно и единственно патриотическую формулу: «За Родину!» А уж Родина дополнила ее вторым членом формулы, тогда ставшей двуединой: «За Сталина!»
Вот как смотрел на дело Сталин, и как он хотел, чтобы смотрели на свой долг и на свои обязанности другие.
Но все ли даже в ближайшем сталинском окружении, сформировавшемся из тех, кто родился в десятых, а то и в двадцатых годах двадцатого века, имели то понятие о чести и долге, которого добивался от них Сталин?
Тот же Николай Байбаков до тех пор, пока был жив Сталин, жил понятием долга. И пока был жив Сталин, сердце сталинского наркома Байбакова было живо для чести. И он посвящал Отчизне если не «души прекрасные порывы» – в СССР Сталина душевные порывы наркомов приветствовались не очень, то все силы души.