Страница 3 из 83
Лёнька… Значит, так тут меня кличут. Ну, понятно, если тебе лет 12–13, трудно рассчитывать на обращение «уважаемый Леонид Иванович!» Милый Леонид Фомич! Или, как там зовут моего нынешнего родителя? Илья? Значит, Леонид Ильич. «Дорогой Леонид Ильич!» Ха-ха-ха!
Я кивнул, стараясь изобразить слабую улыбку.
— Ничего, обошлось. Синяк только.
— А мы, с Гнаткой, думали, ты совсем плох! — вмешался второй, повыше, посветлее, в очках на носу (очки в то время — редкость!). — Говорят, ты без сознания лежал!
— Вчера очухался, — подтвердил я. — А вы чего… по улицам шастаете? Стреляют ведь.
— Теперь уже можно, как коммунистов прогнали. Так комендантский час сразу и отменили. Да уж почти не стреляют, Лёнька! — затараторил Гнатка. — Григорьевцы теперя в городе! Комиссары утекали — аж подмётки сверкали! Коська подтвердит!
— Ты вот лежишь, и не представляешь даже, что творится! — кивнув, перехватил рассказ Коська. — Ужас! У нас на Новых планах, рядом с домом Ароновых… Ты ж помнишь Розу Аронову, дочь аптекаря?
Я неопределенно кивнул. Откуда мне помнить Розу Аронову?
— Так вот! — Гнатка понизил голос до шепота, глаза его испуганно расширились. — Вчера вечером казаки к ним в дом вломились! Говорят, григорьевские… Вытащили на улицу отца ее, мать, братьев… И прямо там, на улице, шашками зарубили! Всех! С криками: «Бей жидов, спасай Россию! Жидовское отродье!». А потом дом их грабить стали… Спирт весь в аптеке, говорят, вылакали, да всё марафет искали! Мы с Волькой и Оськой из-за забора смотрели!
Я сидел и тихо офигевал, чувствуя, как холодеет внутри от этого будничного рассказа об этих зверствах.
Слушавшая это рядом мать в ужасе приложила ладонь ко рту, будто не могла от потрясения вымолвить и слова.
— Гнатка, а Розу… Розу видели? — спросила она первого мальчика.
— Нет, Наталья Денисовна, Розки там не было… Небось, убежала куда, спряталась? — Гнатка поежился. — Жутко, Лёнька… А Костик вон видел, как они управу брали. Расскажи давай, что всё я, да я?
Тот, которого звали Костя, поправил на обгорелом конопатом носу круглые очочки и значительно сказал:
— Да, брали вчерась дом Клунникова, там где Совет этот заседал… Эти григорьевские как с поезда соскочили, тотчас стали всех пытать: где да где, мол, у вас тут Совет чи Ревком, мы щас всех из окон повыкидываем. Ну, сразу набежали, да как давай палить по окнам! Кричат: «Сдавайся, комиссарская сволочь!». Шум, гам, вся площадь в осколках! Оттуда тоже вроде стреляли, но недолго. Потом флаг красный сорвали, свой повесили — желто-голубой с черным…
— А лавку Гинзбурга разгромили! — подхватил третий мальчишка, имени которого я пока не знал. — Тот, что ювелир, торговал на проспекте… Витрины побили, все товары на улицу выкинули, растащили! Самого Гинзбурга не видать было, может, сбежал заранее, умный… А лавки больше нет! Голяк!
Они наперебой делились страшными новостями, увиденным и услышанным. Хаос, насилие, погромы… Обыденность Гражданской войны представала передо мной во всей своей неприглядности.
— Пойдем, Лёнька, пройдемся? — предложил Гнатка после паузы. — Узнаем, как там остальные наши? Как Козлик Зданович? Как другие ребята с Нижней колонии? Хоть посмотрим, что в городе делается.
Пройтись… Увидеть все своими глазами? Это было рискованно, но и необходимо. Мне нужно было понять, где я, что представляет из себя это Каменское, эта жизнь.
— Пойдемте, — согласился я, вставая из-за стола.
— Куда⁈ — строго спросила мать, преграждая мне дорогу. — Лежать тебе велено! На улицу — ни ногой! Отец сказал! Слышал, что творится⁈
— Мам, ну я осторожно! Мы недалеко! — попытался возразить я.
— Никаких «осторожно»! Сиди дома! — отрезала она тоном, явственно дававшим понять: спорить бесполезно. Друзья разочарованно вздохнули и, пообещав зайти завтра, ушли.
Я проводил их взглядом, а потом решительно направился в свою комнату. Мать, решив, что я смирился, вернулась к своим делам. Я подождал несколько минут, прислушиваясь. Улица за окном казалась притихшей. За стенкой вновь заревел Яшка, мать начала его утешать… Сейчас!
Быстро натянув штаны и рубаху, что висели на стуле, я подошел к окну. Оно выходило на заросший бурьяном переулок. Окно находилось совсем невысоко от земли.
Я осторожно приоткрыл раму. Скрипнула! Я замер. Тихо… Тогда я перекинул одну ногу, потом другую и легко спрыгнул на землю. Момент — и я уже за сараем, крадучись пробираюсь к калитке на улицу. Свобода! Опасная, неизвестная, но такая необходимая сейчас свобода познания нового мира. Друзья, наверное, уже ушли далеко, но я их догоню. Или просто пройдусь сам. Пора было начинать жить эту новую, чужую, страшную, но такую многообещающую жизнь.
* — плавни — поросшие осокой и тростником топкие берега рек.