Изящная месть

Хелен перестала смеяться. Ее взор затуманился. Она учащенно дышала. Ее хриплые стоны заставляли Риса, сжав зубы, двигаться все быстрее, делая мощные толчки. Хелен, его Хелен, была так прекрасна, так изящна и хрупка, что у Риса перехватывало дыхание от любви к ней.

Сладкая истома разлилась по всему телу Хелен. Ее ладони, гладившие его спину, легли на крепкие ягодицы Риса. Она прижала его бедра к своим, и толчки Риса сделались еще мощнее. Огонь страсти охватил Хелен. Она чувствовала, что находится на грани экстаза.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но из ее груди вырвался только стон, похожий на всхлип. Рис любовался ее раскрасневшимся лицом, бездонными от страсти глазами, высоким лбом, на котором выступила испарина. Он утратил контроль над собой и стал неистово, словно одержимый, входить в нее. Крик Хелен слился со стоном Риса. По их телам, превратившимся в единое целое, пробежала мощная судорога.

И когда обессиленный Рис упал на нее, Хелен не испытала никаких неприятных ощущений, хотя раньше жаловалась, что задыхается под тяжестью его тела. Однако Рис вспомнил былые жалобы жены и скатился с нее прямо на пол, заваленный бумагой, увлекая за собой Хелен.

— Рис! — смеясь, воскликнула она, но он поцеловал ее, не дав ничего сказать.

— Тише, дорогая, — промолвил Рис голосом, исполненным такой нежности, что Хелен чуть не разрыдалась.

Прижавшись лицом к его плечу, она притворилась, что засыпает.

Но Рис чувствовал, что творится у нее в душе.

— Я был таким дураком, Хелен, если бы ты только знала, — прошептал он, зарывшись лицом в ее волосы.

Она закусила губу.

— Честно говоря, я никогда по-настоящему не хотел Лину, — продолжал он. — Думаю, Том прав. Я превратился в негодяя только потому, что наш отец много лет назад предсказывал мне такую судьбу. Думаешь, я получал удовольствие, когда развлекался с русскими балеринами?

— А разве нет? — удивленно спросила Хелен, поднимая голову и устремляя на него полный сочувствия взгляд.

Рис был, как никогда, серьезен.

— После того как ты ушла из дома, я целый месяц беспробудно пил, осушая в день по две бутылки бренди. Но мне это не помогало. Девицы, танцевавшие на моем столе, тоже не могли отвлечь меня от мрачных мыслей. Я не понимал, почему у меня так скверно на душе.

Хелен слушала мужа, затаив дыхание.

— Только теперь до меня дошло, что я всегда любил тебя, — продолжал Рис. — Но я не мог признаться в этом ни тебе, ни себе. Я попытался избавиться от тебя, выжить тебя из дома, но мне стало еще хуже.

— Я люблю тебя, — прошептала Хелен. — И всегда любила.

— Но как ты могла любить такого негодяя, как я? — искренне удивился Рис.

Хелен улыбнулась:

— Наверное, все дело в том, что я дуреха.

— Это верно, — согласился Рис. Он помолчал, а потом вдруг спросил, запинаясь: — Ты продолжала любить меня даже после того, как я поселил в твоей комнате Лину?

— О, тогда мне казалось, что любовь прошла. Я постоянно внушала себе мысль, что ты мне безразличен. Но все равно мне было больно.

— Прости…

— А ты был… влюблен в нее? — спросила Хелен, не скрывая своего волнения.

Рис покачал головой:

— Нет, я никогда не был влюблен в Лину. И она это знает. Я обожаю ее голос. Уже год я не переступаю порог ее спальни. Мы оба утратили интерес друг к другу.

— Вспоминая прошлое, я сожалею, что делала тебе много жестоких замечаний, — промолвила Хелен. Теперь она навсегда перестала ревновать мужа к Лине и русским балеринам. — Я хочу признаться, что люблю твою волосатую грудь.

— А я не просто люблю твою грудь, я без ума от нее, — промолвил Рис. — Хочешь, я напишу канцонетту, воспевающую ее?

— Боже, какой ты глупый, — нежно сказала Хелен, целуя мужа, а потом продолжала серьезным тоном: — Мне не следовало так безжалостно критиковать твои произведения.

— Мне тоже не следовало с таким презрением относиться к твоему творчеству, — промолвил Рис.

Хелен помолчала.

— Знаешь, — вдруг сказала она, — я думаю, что теперь мы оба будем лучше писать, помогая друг другу.

Рис обнял жену.

— Я не сомневаюсь, что твоя помощь будет мне очень полезна, Хелен. Но я сам вряд ли смогу привнести что-то новое и ценное в твое творчество. Ты — блестящий музыкант. Я уверен, что ты больше одарена, чем я.

— Нет, ты ошибаешься, — возразила она. Рис поцеловал жену в щеку.

— Когда ты рядом, я чувствую вдохновение и пишу на пределе своих возможностей. О чем еще я могу мечтать?

— У каждого из нас особый талант, — задумчиво сказала Хелен. — Ты гениально выражаешь в своих произведениях мир чувств и создаешь яркие образы, Рис. А я пишу музыку без всякого сюжета. Ты помнишь историю с моим вальсом? Я даже не вдумывалась в смысл слов, которые положила на музыку.

Рис засмеялся:

— Именно во время совместной работы над вальсом я начал задумываться о том, что, возможно, ты навсегда останешься в моем доме.

— Я опростоволосилась, да? — с улыбкой спросила Хелен.

— Хуже, чем я со своими балеринами, танцующими на столе, — сказал Рис и вдруг запел: — «Позволь, красавица, тебя обнять. Я твой жених, а ты — моя невеста».

Но тут он вынужден был замолчать, чтобы поцеловать ее.

— «Лицом к лицу с горящими щеками», — прошептала Хелен, когда он прервал поцелуй.

Она не видела лица мужа, потому что он стал осыпать поцелуями ее тело. Насытившись ласками, они снова опустились в изнеможении на нотные рукописи. Прижавшись щекой к груди Риса, Хелен слышала, как бьется его сердце. Ей казалось, что это звучит голос ее собственной жизни, ее будущего.

Постепенно она задремала. Рис тоже уснул. Озаренные тусклым светом мерцающих свечей, догорающих в стоявшем на фортепиано канделябре, граф и графиня мирно спали на партитуре новой оперы.

Утром в комнату для занятий музыкой вошел Лик. Однако Риса и Хелен там уже не было. Если бы дворецкий не был хорошо знаком с обычаями, установившимися в доме лорда Годуи-на, он, пожалуй, не заметил бы ничего странного в обстановке гостиной. Но Лик давно служил у графа и хорошо его знал. Поэтому он долго смотрел на пустой диван и разбросанные вокруг него листы партитуры. Потом он заметил белый шелковый халат, валявшийся неподалеку от фортепиано.

Улыбка заиграла на лице старого слуги. Подняв халат, он аккуратно перекинул его через руку и размеренным шагом вышел из комнаты.

Глава 42

СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

18 января 1816 года

Из письма графини Пендросс леди Патриции Гамильтон: «…Уверяю, моя дорогая, что я удивлена не меньше вас. Но это истинная правда. Граф Годуин действительно осыпает свою жену знаками внимания. Подобная галантность со стороны такого человека, как он, выглядит по крайней мере странно. История с оперной певичкой теперь уже в прошлом. Ходят слухи, что графиня Годуин ждет ребенка, поэтому, возможно, внимание, которым граф окружает ее, связано с его желанием иметь наследника. Мужчины, как известно, порой бывают одержимы идеей воспроизводства своего рода. Однако, может быть, его внезапно вспыхнувшие чувства к жене вызваны тем, что она принимала участие в создании новой оперы Годуина, которая уже идет на сцене театра. В газетах пишут, что опера имеет бешеный успех, но я, к сожалению, еще не выбралась послушать ее. Я заявила Пендроссу, что если мы не сходим в театр на этой неделе, то мне будет стыдно появляться в обществе. Представьте, дорогая, все только и говорят об этой премьере. Иногда я завидую вашей тихой уединенной жизни вдали от городской суеты. Тем не менее вы непременно должны послушать оперу „Юная квакерша“ (так она называется), как только снова вернетесь в Лондон. Эпизод, в котором звучит вальс, вызвал настоящий скандал. Скажу по большому секрету, что этот вальс написала сама графиня Годуин.

Я согласна, что первые выезды милой Патриции в свет принесли одни разочарования. Но не надо отчаиваться. Такое часто случается в последнее время. Кавалеры начинают замечать молоденьких девушек на второй-третий год, поэтому советую вам…»