Страница 3 из 45
Борис подпустил старика еще ближе, присел — и рванул броском, придав себе этим дополнительное ускорение. Желтые его пятки так и замелькали. Травы, склонившиеся на тропу, под ноги, рвались. И отлетали.
А вот и ветер.
Он дул от леса и пах хвоей. И зеленый лес не так уж далеко. Он не синий. Значит, лиственный, густой, с глухими, тайными местечками. Наверняка там есть овраги и глухие логи. Не здесь, так у тех дальних сосен.
Борис взбежал на очередной холм и перевел дыхание.
Местность широко раскрылась ему: мерцали шары домов, синели круглые водоемы. Туда-сюда пролетали суетливые, поспешливые утки. На горизонте рычали продуваемые двигатели ракет. Это походило на приближающуюся грозу.
Гм, гм, значит, гравитацией так и не овладели…
Собаки (выскочив из травы, они без лая гнались за Борисом) теперь легли рядом с ним. Высунув языки, они ласково вертели хвостами. Они добродушно посматривали на Бориса, моргая желтыми ресницами.
На усах собак были прилипшие обрывки паутины, и Борис догадался, что собаки охотились за ночным зверем, барсуком.
Они совали носы в его нору и лаяли, подцепив эту паутину. Затем пошли домой, он, бегущий, попался им на глаза, и собаки кинулись догонять его с предвкушением веселой игры.
Прогнать их, что ли, чтобы не помешали?..
Собаки, наверное, бежали из лесу. Это значит, в лесу есть барсучьи норы и глухие уголки. Как бы ни был утренний барсук нагл и бесстрашен, не будет он жить открыто, не та у него натура.
А до космодрома не добежать, это ясно. Ведь до него полсотни километров, не менее. Значит, в лес!..
Борис сбежал вниз с холма (по другой его стороне взбегали старики). Борис криво усмехнулся — чудаки бежали следом за ним. А могли бы забежать навстречу и окружить.
Затявкали собаки, нежно хватая Бориса за ноги. Он закричал:
— Я вас!..
Собаки с визгом кинулись в травы. Исчезли. Бегать бы, как они…
«Это хорошо, что гонятся за мной не долгоногие серьезные дети, — думалось Борису, — а старики с их коротким дыханием».
…Лес поднимался перед ним. Высоко. Ноги уже не несли Бориса, он не бежал, а шел. Зато и старики отстали. Их ярко-цветная толпа скатывалась с последнего перед лесом холма. До него метров двести или триста, и Борис уже не боялся стариков. Он сейчас хорошо спрячется от них и отсидится. А ночью уйдет на космодром или вернется обратно, там будет видно.
Борис еще раз оглянулся и вздрогнул — старики не бежали, летели. Их толпа редела. Один за другим они поднимались в воздух и неслись к нему.
Быть того не может!.. Но они летят, он чувствует их приближение и по надвигающемуся странному жару.
Ужас охватил его, и Борис вошел в лес, пошатываясь.
— Черт побери, — сказал он. — Черт все побери!..
Лес был ухоженный, чистый. То, что казалось издалека густодремучим лесом, было редкой, просторной, свободной от кустов лесопосадкой.
Попробуй спрячься… Борис искал и не находил укромного места, только пугал зверье — шарахнулась в сторону косуля, сердито хрюкнула кабаниха, прогуливавшая полосатых поросят.
Поздно прятаться — старик в красной одежде, тот, крючконосый, извилисто пронесся в промежутках деревьев. Увидев Бориса, он круто повернул к нему — и стал снижаться.
За ним планировали другие старики. На одних были легкие трико, на других — развевающиеся тоги.
Проклятые старики!.. Что он сделал им?.. Или они сумасшедшие?.. Или нарушен им какой-нибудь неписаный запрет? Ведь старики естественные хранители запретов.
А то, что они провели свою молодость, сажая леса… Не один же он их истреблял…
Что такое один!.. Он, правда, и не боролся, помалкивал, сам брал что мог, охотился, рвал дикие цветы… Бежать! Скорее от них!
Борис сидел, прислонясь к березе спиной. Муравей вполз за воротник, а достать нет сил.
Муравей щекотался, бурундук смотрел с нижней ветки, и солнце посеребрило зверька, горело в каждой его шерстинке…
Раскинув руки, подлетали старики, опускались на землю и садились рядом, ничего ему не говоря.
Нет сил… И старики устали — потные, дышат тяжело… Ах, если бы это был сон!.. (Борис твердил про себя: «…сон… сон…»)
Стариков становилось все больше. Они прилетали стаями, будто птицы, они теснились вокруг него. Борис зажмурился и услышал их общее движение. Посмотрел — теперь старики стояли, загородив свет, и глядели на него.
Где их злоба?.. Они улыбались ему ласково, эти чертовы непонятные старики. Подошли крючконосый и утренний старики. Сейчас они что-то сделают с ним. Он бы не дался. Силы… Их нет…
— Ну, — сказал он. — Давайте кончайте. Скорее…
— Встань, — велел ему утренний старик.
Борису помогли подняться.
Теперь он стоял, держась за дерево. Шершавое, теплое.
— Ну! — сказал он.
Старик в красном взял его правую руку. Борис не давался — тот потянул руку к себе. Поднял. И все старики, вся их толпа трижды прокричала:
— Победитель!.. Победитель!.. Победитель!..
Хриплые их крики унеслись и вернулись эхом.
— В чем же? — спросил Борис шепотом.
— В состязании. Ты сказал, что не догоним. И не догнали, пришлось левитировать.
— Ура!.. Ура!.. Ура!.. — кричали старики.
— Увенчать его!
И Борис понял, что сейчас и будет страшное.
— Мы устроим торжественное шествие, — сказал ему крючконосый старик.
— Разведем костер!
— Сыграем в индейцев!
— Будем говорить, говорить, говорить. Расскажем, почему после ста двадцати мы играем, а детьми были выдержанными и работящими.
— Споем наши песни…
И Борис познавал отчаянье… Что может быть страшнее? Он на четыреста лет старше каждого из них, этих долгоногих, борзых стариков. Надо же быть таким дураком, чтобы напугаться их и бежать. Не станет он жить со славой дурака!
Он закусил губу. Сердце его ныло от усталости и обиды. Он улетит, улетит. Немедленно! А ребята — философы и математики? Они умнее и старше его. Ах, как стыдно!..
— Спасибо, — сказал он и наклонил голову, чтобы спрятать выражение лица.
Старики обрадовались. Они ликовали и хлопали его ладонями по плечам.
— Вставай, соня, — будил его Александр. — Тебе чаю или кофе?
— Кофе, — сказал Борис, оттягивая маску. Снял ее и потребовал: — Побольше кофе, покрепче! Заспался…
— Итожу, — чеканил слова Бенг и при этом взмахивал рукой.
— Тысячелетия изнурительного мускульного труда, пот, мозоли… Так пусть же теперь машины всю работу делают, а человек думает. Но для работы головой нужны покой и тишина. А также города с их столкновениями и обменом мыслей.
Александр тряс головой:
— Нет, нет, нет, только нарядные толпы и веселые встречи. Пусть будет непрерывная радость, мы заслужили ее, все люди заслужили…
— Проповедуешь безделье?
— Спорите? Ну, ну, — сказал Борис. Он налил кофе в кружку и стал пить. Озирался, почти не веря себе, так был рельефен его сон. Здесь же прежнее, обычное: аквариум, баллоны сжатого кислорода. И друзья спорят без конца, гадают о будущем. Чудаки…
— Примитивно судите о будущем, други мои, — сказал Борис.
— Скоро Земля.
Бенг включил радио на полную мощность. Ракета наполнилась густым тяжелым голосом:
— Я — «Плутон», я — «Плутон», — ворочался он. — «Жаннета», отзовись. (Это работала станция поиска.)
— Подлетаем!
Александр побледнел от радости и застегнул ворот рубахи.
— Я — «Жаннета», я — «Жаннета», — говорил Бенг. — Идем в секторе Б-1927, скорость вторая.
— Я — «Плутон», я — «Плутон», вход разрешаю. Сейчас начинаю обратный отсчет, «Жаннета», я начинаю обратный отсчет. «Жаннета», ты готова?
— Я — «Жаннета», отсчет можете начинать.
— …Будущее, будущее…
— И что?
— Фантазии мало, а мозгу слишком много, — усмехнулся Борис.
Бенг оглянулся на него, поднял красиво изломленную бровь. Александр покачал головой и сказал:
— Это сигва.
— Кстати, как она там? — спросил Борис. — Покормить ее не догадались? Так ведь?