Страница 3 из 13
Двое их сыновей росли крепкими, горластыми и весьма шустрыми. Иной раз даже хотелось, чтобы они оказались малость поспокойнее. Но это только иногда, когда пацаны учиняли очередную шкоду или принимались делить какую-нибудь игрушку.
— А малые где? — вспомнив про отпрысков, поинтересовался Матвей.
— Да гдесь по улице гасают, — отмахнулась Катерина. — Их же дома не удержишь. Ништо, оголодают, сами прибегут.
— Святослав ножи с собой не брал? — озадачился Матвей.
— Вроде нет. Так побежал. А чего? — насторожилась Катерина.
— Не хочу, чтобы он их ради хвастовства с собой таскал.
— А неча было дарить. Говорила, рано ещё, — тут же поддела его жена.
— Опять за своё? — насупился Матвей. — Сказано, вои у нас растут, а не крестьяне лапотные.
— Не серчай, Матвейка, — тут же включила Катерина заднюю. — Ну, я ж баба. А какая баба за чадо своё не волнуется?
— И я волнуюсь. Потому и начал его так рано к оружию приучать. Тут ведь как. Чем быстрее он привыкнет с оружием ходить, тем раньше оно ему родным станет. Вроде как руки продолжением. Тогда он и сам защитится и других защитить сумеет. А от службы ему всё одно не уйти.
— Да уж, судьбина наша такая, — вздохнула Катерина, снова прижимаясь к мужу.
— Вот-вот. Я потому и хочу, чтобы они науку воинскую с младых ногтей понимали. Тогда, глядишь, и сумеют всякие неприятности пережить, — поспешил добавить Матвей. — Так сказать, с дальним прицелом смотрю. Ну не будем же мы их всю жизнь у подола твоего держать.
— Да понимаю я всё, — отмахнулась Катерина. — А всё одно, бабье вперёд меня лезет. Ты уж не серчай, Матвей.
— Господь с тобой, милая, — тихо рассмеялся он. — И не собирался.
Он нежно чмокнул жену в нос и уже собирался повторить, но теперь уже, как положено, в губы, когда предметы их разговора, с разбойничьим визгом перемахнув тын, влетели во двор. Оглянувшись, Матвей первым делом отметил про себя, что портупеи с ножами на старшем не имеется, и, едва заметно улыбнувшись, громко поинтересовался:
— И где вас носит, пострелята?
— На околицу бегали, бать. Там Трифон давеча похвалялся, что на холме степняков видел. Вот мы и бегали посмотреть, — бодро доложил старший, крепко держа младшего брата за руку.
— А малого чего за собой потащил? Он же ещё и бегать толком не умеет, — проворчал Матвей, окидывая сыновей задумчивым взглядом.
— Так я помогаю, бать. А не возьмёшь, он орать примется. А ты после на меня ворчать станешь, — развёл Святослав руками. — К тому же за околицу мы и не выходили.
— Это вы правильно сделали, — одобрительно кивнул Матвей, уже не зная, плакать или смеяться, слушая рассудительную речь первенца. — Добре, ступайте мыться и в дом. Обедать пора.
— Бать, а можно я после опять ножи покидаю? — тут же последовал вопрос.
— Поглядим, — отозвался Матвей, пряча улыбку.
То, что старший сын так старательно учился управляться с оружием, не могло не радовать. Понятно, что мальчишке семи лет от роду это интересно, но ведь далеко не каждый станет уделять этому занятию по нескольку часов каждый божий день. И это без учёта всех остальных тренировок и занятий. Ведь, помимо физической подготовки, Матвей уделял особое внимание и школьному обучению сына. Чтение, письмо и счёт Святослав уже знал. Не так сильно, но уверенно.
Во всяком случае, в церковной школе считался одним из первых. Поп, который и вёл эту школу, то и дело придирался к мальчишке, но не сильно. Понимал, что папаша его за подобное отношение может и шею свернуть, не оглядываясь на духовное звание. Это противостояние с попом возникло давно. С самого первого дня появления Матвея в станице. И успело перерасти в вялотекущее состояние. Поп не желал воспринимать факт выживания парня после удара молнией как случайность или Божье провидение, подозревая в том дьявольские козни.
Сам же Матвей, будучи изначально человеком, верящим в Бога и не особо доверяющим всяческим служителям культа, относился к его завихрениям с пофигизмом и некоторым презрением. В церковь хожу, святой воды не боюсь, так чего тебе ещё, собака, надобно? Однажды он так и спросил, едва не теми же словами. С тех пор поп старательно искал способ доказать, что Матвей не тот, за кого себя выдаёт, и что служит он не Богу, а его антиподу.
В станице об этом противостоянии знали и над попом откровенно посмеивались, отлично понимая, что в деле этом если и имеется чей-то след, то никак не дьявольский. Старые казаки ещё помнили, кто являлся их покровителем прежде и чьим попущением Матвей выжил после удара молнией. В станице, несмотря на полное засилье православия, пращура почитали и, как могли, старались поддерживать культ старых богов.
Как говорится, царствие небесное, оно то ли есть, то ли нет, а пращур вот он, и в бою защитит, и в работе поможет. Потому как он роду защитник, а значит, чем простому человеку легче жить, тем ему лучше. Философия вроде и незамысловатая, но жизненная. Впрочем, молодые казаки всё-таки от прежней веры отходили, что и стало для самого Матвея ещё одной головной болью. Ведь старый культ у церковников был под серьёзным запретом.
О том, что вскоре что-то произойдёт, Матвей понял за день до поступившего известия. Ровно сутки его чуйка ныла и свербела, давая понять, что пришло время готовиться к неприятностям. Привыкший доверять этому чувству, Матвей проверил оружие, амуницию, осмотрел коня и, убедившись, что к срочному выходу всё готово, отправился к семье. Катерина, извечным женским чутьём уловившая, что грядут проблемы, не отходила от мужа ни на шаг.
Помня, что родить она должна считай со дня на день, Матвей старался быть с женой особенно ласковым и внимательным. Мальчишки, словно почувствовав их настроение, также принялись жаться к отцу. Посадив сыновей на колени, а рядом жену, Матвей старался сделать так, чтобы его внимания хватало на всех. Так они просидели до самой темноты, а утром, едва рассвело, станицу поднял колокольный звон. Не набат, но строевые казаки поспешили на церковную площадь.
Увидев у коновязи перед общественной хатой коня, к седлу которого была приторочена пика с вымпелом посыльного, бойцы принялись негромко переговариваться, строя предположения, что это может быть и с кем теперь придётся воевать. Матвей, быстренько прикинув местную географию, уже собрался было высказать версию, что предстоит поход в Персию, когда из общественной хаты выскочил молодой казак и, вскочив на коня, рысью погнал его к околице.
Следом за ним из хаты вышли старшины, и все разговоры разом стихли. Макар Лукич, как самый старший из выборных, выступил вперёд и, оглядев собравшихся станичников, громко объявил:
— Значит так, казаки. Приказ пришёл. Должны мы явиться конно и оружно на большой сбор казачьего воинства. Пришёл срок, казаки, государству послужить.
— А где сбор-то, Лукич? — послышалось из толпы.
— Ну, окрестные станицы в Екатеринославе собираются, а уж оттуда куда пошлют, одному богу известно, — вздохнул старик, нервным движением оглаживая бороду.
— А с кем воевать-то станем? — послышался следующий вопрос.
— Не знаю, — угрюмо мотнул казак седым чубом. — Нет ничего в приказе. Я так мыслю, после сбора в Екатеринославе приказ расскажут. А наше дело туда явиться.
— Когда выезжаем? — не удержавшись, спросил Матвей о самом для себя главном.
— Через две седмицы от сего дня. Идти придётся одним конём с обозом. Так что готовьтесь, казаки. Чует моё сердце, непростой это поход будет, — дрогнувшим голосом закончил Лукич.