Страница 46 из 67
Он совсем и не собирался кричать на взрослых, но как-то все получилось само собой. И он не ожидал, что сразу наступит тишина, что Тая перестанет смеяться и взглянет на него с уважением, а тетка так пронзительно ахнет, будто ей прищемили дверью ногу.
Тяжело дыша, Елена Карповна отступила к двери, словно ее больше всех испугала Володина угроза, и прошептала на всю комнату:
— Лебеденочек! — но тут же снова выпрямилась и по-прежнему грозно прогудела, указывая на Володю: — Вот перед кем я в ответе!
Володя растерялся: почему она считает его самым главным и почему все здесь вдруг послушались его и примолкли? Может быть, они испугались дяди Васи? Но ведь никто не знает, кто это дядя Вася.
А Еления повторила:
— Перед тобой, Володимир, отвечу за все. Как твой дед наказывал, так и отвечу.
Дядя снова сел на сундук и проворчал:
— Ясно, он всего дедова имения наследник.
— Ты даже не понял, Гурий, какие верные слова ты сейчас сказал, — прогудела Еления. — Он — наследник. И Васька наследник. И вот, — она указала на Таю, — тоже наследница.
— Эх ты, куда отпрыгнула, — засмеялся дядя, — слыхали мы эдакие-то слова на агитпункте.
— Разве тебя агитпунктом прошибешь?
— Это наследство умственное, как вроде царство небесное.
— Ах, да все равно тебе не понять!
— Где там, мы люди серые…
— Не ломайся. От Капитошки научился. А ты пойми, я все свое собранное им оставлю. Пусть владеют. А ты что оставишь?
И снова Володя не выдержал и вставил свое слово:
— Нам сейчас надо, а не потом. А вы все в темницу свою прячете. Зачем?
— Вот вопрос! — так и взвился дядя, стремительно срываясь с сундука. — Молодец, племянник! Давай ее, давай!
— А ты бы не подскакивал, Гурий, — посоветовала Еления и, глядя на Володю, невесело закончила: — Сказала — отвечу, придет время, ничего не утаю.
Наверное, время, которое наметила она для ответа, еще не пришло, потому что она повернулась и тихо пошла к Двери. Но не успела Еления Карповна открыть ее, как в прихожей послышались уверенные шаги, голоса и прозвучал чей-то короткий, открытый смех. Этот смех сразу успокоил Володю, но все остальные вдруг притихли и со страхом оглянулись на дверь.
КОНЕЦ СУМАТОШНОГО ВЕЧЕРА
Дверь распахнулась, на пороге стоял лейтенант Василий Андреевич. У него было такое веселое лицо, что всем сразу стало ясно, кто это там смеялся.
— Твоя квартира, Володя? — спросил он.
— Наша с мамой.
— Разрешишь войти?
— А то! Я что ли собственник?
— Правильно! — сказал Василий Андреевич и подмигнул всем присутствующим, словно собираясь рассказать что-то очень смешное.
— Ну, Гурий Валерьянович, давай казну делить. Пошли в твою квартиру. Севастьянов, — обратился он к милиционеру, — проводи хозяйку, помоги ей.
В дядиной комнате Василий Андреевич усадил всех по местам и начал считать деньги. Ему помогала Елена Карподна и еще один знакомый Володе, дедушка Филипьев из дома напротив.
Дядя сидел в переднем углу и все время так громко вздыхал, будто из футбольного мяча выпускали весь воздух сразу. А тетка, тихонько подвывая, совалась, как слепая, из угла в угол и неизвестно для чего переставляла с места на место табуретки, вещи на комоде и цветы на подоконниках.
На Володю с Таей никто не обращал никакого внимания, и они смирно посиживали на пороге и только опасливо поглядывали на милиционера Севастьянова. Но он на них и не смотрел, а просто сидел себе в сторонке и о чем-то думал.
Василий Андреевич, не торопясь, считал деньги и тоже ни на кого не смотрел. Он и на тетку не посмотрел, когда она схватила голубую кадушку с пальмой, пытаясь и ее куда-то переставить.
— Севастьянов, — сказал Василий Андреевич, — подсоби хозяйке.
Милиционер встал, взял кадушку, осторожно поставил на пол около своего стула и опять уселся на свое место.
Дядя выпустил из себя весь воздух, а тетка ушла подвывать за печку.
Когда деньги были сосчитаны и убраны, Севастьянов, ни слова не говоря, поставил на стол пальму и приподнял ее за ствол вместе с землей.
— Есть, — сказал Василий Андреевич, заглядывая в кадушку. — Вы, Гурий Валерьянович, просто фокусник.
И вытащил из-под пальмы сверток, обмотанный прорезиненной материей. В свертке тоже оказались деньги.
Но дядя сидел и, казалось, ничего не видел и не понимал. Он окончательно обалдел и немного пришел в себя только тогда, когда все уже было кончено и все ушли.
И Володя совсем уже собирался уходить, но тут как раз явился Капитон. Его толстое, красное лицо так налилось горячей кровью, что казалось, будто оно светится.
— Что здесь было? — прохрипел он.
— Конец жизни.
— Под метелку?
— Разделили. Им деньги, мне подписку о невыезде.
Капитон сел к столу и, мотая жирной головой, мутным голосом простонал:
— Ох, Васька, попадись он мне… ноги выдерну!
Володя, стоя около двери, сказал:
— Ну да, как же!
Но никто даже не посмотрел в его сторону. Ни дядя, ни Капитон. Они сидели по сторонам большого стола, похожие на двух друзей, которые случайно встретились в пивной и уже здорово нализались по этому поводу. Между ними на столе — совсем как в пивной — находилась пальма. Она стояла так лихо накренившись в своей кадушке, словно и ей перепало ради этой незабвенной встречи.
А из угла над ними склонился темнолицый бог. Он хмуро, как официант, которому надоели пьянчужки, смотрел на друзей и, подняв два пальца, как бы сердито спрашивал:
— Еще пару, что ли?
Подошла тетка, всхлипнула и, взявши пальму за ствол, придала ей правильное положение.
— Дура, — гукнул дядя, — сама им деньги подсунула. Погоди, нечистый твой дух!
Тетка, истово глядя на грозного бога, словно это он, а не дядя, пригрозил ей, проворно закрестилась и зашепелявила:
— Да господи же! Да я-то что? Васька все, Васька — нехристь. Он милицию привел. Господи-и…
— У-ух, попадись он мне! — замотал башкой Капитон.
Володя снова сказал:
— Как же!
И опять никто ничего не ответил, словно им не хотелось даже разговаривать с ним. Володя обиделся, да и устал от всех этих переживаний, которые свалились на него в один вечер. Пожалуй, этого очень много для одного человека. Вот именно для одного, для одинокого.
Он открыл дверь и вышел.
В темной прихожей, слабо освещенной мутными расплывчатыми пятнами радуги, ему стало очень жалко себя — всеми покинутого человека. Ваоныч, наверное, все еще не пришел, Еления спит в своей комнате. Спит, наверное, вполглаза, как Змей-Горыныч, стережет свое добро. И томится там за тремя замками лебеденочек, заколдованный злой силой, ждет, кто его выручит.
ОТКРЫТИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
А утром, когда Володя еще лежал в постели, он услыхал в первой комнате распевный голос Елены Карповны. Она говорила тетке:
— Ваших дел я не касаюсь, и вы куда не надо не лезьте. Ты тут прибери, ишь нагадили деньгами своими. Молчи, божья лампадка. Я в доме не хозяйка, а ты и подавно. И еще запомни: Капитона и на порог не пускать. Я ему и сама скажу.
Вспомнив Змея-Горыныча, стерегущего несметные свои сокровища, Володя подумал, что и он, кажется, попал в число этих сокровищ и что теперь его тоже собираются стеречь.
И тут явился перед ним сам Змей-Горыныч в своем сером холстинковом платье с красивой самодельной набойкой и трубным голосом подтвердил Володины опасения:
— Встаешь, Володимир? Ну, будь здоров.
— Здрасьте, — поежился Володя под одеялом.
Разглядывая фонарь, прорубленный в потолке, она приказала:
— Как соберешься в школу, ко мне зайдешь.
— Зачем?
Она не ответила на его вопрос, но снова приказала:
— И каждый день так будет. Пока мать не вернется. Понял?
Володя ничего не понял, но сделал все, как она велела. Перед тем как идти в школу, он постучал в ее дверь. Просто ему было интересно — зачем. Это он так внушал себе, будто ему интересно. А уж какой тут интерес, когда ничего не понимаешь, что делается вокруг.