Любовь под луной

К тому же, судя по всему, и самой Оливии тоже не помешало бы это сделать...

Она любила Доминика. Любила страстно, до безумия... и страдала. Любовь причиняла ей одну муку. В те дни, когда отчаяние Оливии дошло до предела, она приняла нелегкое решение: нельзя подвергать страшному риску психику Эмили. Она еще слишком слаба, к тому же страдает. Если она хотя бы заподозрит, что старшая сестра влюблена в Доминика – а Эмили никогда не забудет о том, что в его жилах течет цыганская кровь, – то страшно подумать, что может случиться. Нет, стиснув зубы, подумала Оливия, она не имеет права рисковать здоровьем и счастьем сестры.

А то, что случилось между ними... что ж, дело прошлое, с горечью подумала она. Как говорится, было и быльем поросло.

Впрочем, у нее, кажется, и не было иного выхода. Все эти дни она почти не видела Доминика, как-то раз она куда-то спешила вместе с Шарлоттой и в коридоре столкнулась с ним. Холодным кивком он приветствовал их обеих. В другой раз они встретились на лестнице, и тоже случайно. Доминик посмотрел будто бы сквозь нее и прошел мимо, не сказав ей ни слова. Его ледяная холодность поразила ее в самое сердце. Наверное, Доминик до сих пор разгневан, покаянно думала Оливия. А может... может, он просто использовал ее для собственного удовольствия, а потом она ему надоела? Думать об этом было невыносимо...

Во всяком случае, вот и еще один веский довод в пользу того, чтобы окончательно выкинуть его из сердца. Забыть навсегда... При мысли об этом в душе Оливии все перевернулось. Забыть... Но как, если каждую ночь она видит его во сне? Только прошлой ночью ей приснилось, что она целует его... целует так же, как когда-то целовал ее Доминик. Наслаждаясь прикосновением его мускулистых бедер, сжимающих ее тело, она приоткрывает губы и кончиком языка будто пробует на вкус его рот. И словно бы одного этого было недостаточно, чтобы лишить ее покоя, в следующий миг ей привиделось другое: они лежат в постели, и она, оседлав Доминика, упирается ладонями ему в грудь, с дразнящей улыбкой смотрит на него и вбирает в себя восставшую плоть его.

Оливия проснулась с бешено колотившимся сердцем. Кровь толчками билась ей в виски, во рту пересохло, в самом низу живота разливалась томительная и сладостная боль. Оливия не знала, что и думать. Собственное тело предавало ее. Она и представить не могла подобной непристойности, и... и однако достаточно было вспомнить об этом, как вся она трепетала. Неужели такое бывает, гадала она. Но больше всего ей хотелось знать, остался ли он доволен. Испытал ли хотя бы половину того наслаждения, что доставил ей?..

Именно об этом думала Оливия в тот вечер, когда поднялась в библиотеку вытереть пыль. Комната, казалось, была пуста. Оливия облегченно вздохнула и вдруг застыла: у окна, удобно устроившись в кресле, обитом бархатом, читал Доминик. У Оливии подогнулись колени. Мало того, что он был здесь, но он еще и читал! Нет, потрясенно убеждала она себя, это невозможно! Он ведь не умеет читать...

Наверное, что-то подсказало Доминику, что в библиотеке он не один. Доминик недовольно вскинул глаза и увидел ее. Шумно захлопнув книгу, он поднялся и, поколебавшись, поставил книгу на полку у себя за спиной, а затем повернулся к ней.

– Мисс Шервуд, – проговорил он, – именно вас я и хотел видеть.

Но Оливия даже не поняла, что он сказал. Сделав глубокий вздох, она кивнула в сторону книжной полки.

– Могу я узнать, сэр, что вы делали? – задыхаясь, прошептала она.

Густые черные брови Доминика поползли вверх.

– По-моему, не так уж трудно догадаться, мисс Шервуд. Я читал.

От возмущения Оливия забыла, что она всего лишь горничная в его доме. Забыла обо всем, кроме того, что он в очередной раз обманул ее! Глаза ее гневно сверкнули.

– Но вы ведь говорили, что не умеете читать!

– Я? Бог с вами, мисс Шервуд. Я никогда не говорил ничего подобного!

– Нет, говорили! Вы рассказывали, что то и дело убегали из школы. И к тому же... Помните, вы попросили меня прочитать вам вслух письмо от вашей... от вашей любовницы?

– Помню. Кажется, в тот день я выпил лишнее, так что выбросьте это из головы.

– Но... вы же сами говорили, что ваш отец был просто вне себя оттого, что вы так и не научились читать. Вы рассказывали, сколько раз ваш наставник жаловался ему на вас, сколько раз вам попадало именно за то, что вы не желали слушать его объяснения, отказывались читать, и научить вас чему бы то ни было казалось просто невозможным!

– И вы, стало быть, решили, что я так и не научился ни читать, ни писать? – с легким удивлением осведомился Доминик.

– А разве это не так? – поспешно спросила она. – Вы умеете читать и писать?

– Ну разумеется! Иначе как бы мне удавалось вести дела?

Оливия подавленно молчала. Какой же глупой она оказалась! Жаркий румянец выступил на щеках. От стыда она не знала, куда девать глаза: у нее не было сомнений, что граф так и остался неграмотным!

– Я вовсе не хотела унизить вас, – прошептала она с трудом. Губы отказывались ей повиноваться. – Зачем же так поступать со мной?

– Мне это и в голову не пришло бы. А вот вы, Оливия... не станете же вы отрицать, что всегда были обо мне не очень лестного мнения?

– Но... вы же сами заставили меня поверить в это!

– Насколько я помню, ни о чем таком я никогда не говорил. – В глазах Доминика сверкнул огонек. – А вы и не спрашивали.

Оливия не нашлась, что сказать. Крепко стиснув зубы, она повернулась и направилась к двери. И чуть не налетела на Доминика: непостижимым образом он оказался между ней и выходом. Высокий, невероятно сильный и мужественный... и в то же время отвратительно самодовольный. Оливия гордо вздернула подбородок.

– Пропустите меня!

– И не подумаю. По крайней мере, пока вы злитесь! – Все с той же ленивой усмешкой на твердо очерченных губах он встал между ней и дверью и демонстративно повернул ключ в замке. Потом, скрестив на груда руки, взглянул на Оливию. – Итак, моя дорогая, если уж у кого-то из нас и есть причина злиться, так это у меня.

– У вас? – вспыхнула Оливия. – Вот уж, право, не понимаю почему!

– Кажется, у вас короткая память, Оливия. Но я... я не так легко забываю, поверьте. Не далее как несколько дней назад мне не было даже позволено войти к вам в дом... а его... его вы принимали у себя. И вели себя при этом довольно свободно.

Весь ее гнев пропал. Побелев как простыня, Оливия разом сникла. Ей не приходило в голову, что придется оправдываться! К тому же упрек Доминика попал в цель. Оливия отвела взгляд в сторону.

– Я не понимаю, о чем вы говорите...

– Да? А мне кажется, что прекрасно понимаете. Что ж, придется освежить вашу память, раз она вас подводит. – Усмешка сползла с его губ. Доминик стиснул зубы. На скулах его вздулись желваки. – Меня вы попросили уйти. Зато Уильяма Данспорта встретили с распростертыми объятиями! Почему? Почему вы выставили меня за дверь? И почему ничего не имели против его появления? Почему вы вообще впустили его в дом?

– Потому что думала – это вы! – выкрикнула она, прежде чем успела сдержаться.

Глаза Доминика сузились. Дыхание его пресеклось, сердце вдруг ухнуло вниз. А что, если он ошибся и ей все-таки не все равно? – мелькнуло у него в голове...

– Почему же вы попросили меня уйти?

– Потому что просто не знала, что делать! Господи... Хорошо, я расскажу вам все. Помните, я рассказывала, что нашего отца убил цыган?

– Конечно. Но какое это имеет отношение к нам?

– Самое прямое, и вы сейчас сами поймете. В тот вечер, вернувшись домой, я сразу поняла: с Эмили случилось что-то ужасное. – Теперь слова лились сами собой. Задыхаясь от волнения, Оливия выложила ему все: и то, как Эмили отдала свое сердце молодому человеку, которого никогда не видела; и как она внезапно прозрела; и какой удар настиг ее, когда она вдруг обнаружила, что ее возлюбленный – цыган.

Доминик был поражен, наверное, ничуть не меньше, чем сама Оливия, когда узнала от Эмили о ее встречах с Андре. Она с мольбой подняла на него глаза.