Страница 41 из 50
— Есть существенная разница…
Очень быстро, так, словно решение было принято им уже давно, Степанов сказал:
— Я буду у тебя через девять часов. Вылетаю прямо сейчас. Но… может быть, ты хочешь вернуться?
Маккиш покачал головой и коротко ответил:
— Нет! Я тебя жду.
Здесь и в самом деле нужен был опыт еще одного человека, подумал Маккиш, и, наверное, даже не одного; здесь происходило что-то такое, чего не переживал еще ни один из разведчиков. Хорошо, что здесь будет именно Степанов, потому что как ни говори…
Экран погас. Маккиш снова остался наедине с непонятным. Теперь ненадолго. Впрочем, если все будет по-прежнему, еще одну галлюцинацию он переживет в прежнем одиночестве. Третью.
Сначала Маккиш занес рассказ о том, что происходило, в магнитный дневник. Потом надел скафандр и вышел из форпоста наружу.
Ветер, заметно усилившийся, гнул ветки с голубыми листьями и поднимал маленькие барханы на островках песка. Красное солнце поднималось в зенит, и причудливо колыхавшиеся тени деревьев заметно укорачивались. Проходя мимо одного из деревьев — оно было остроконечным, — Маккиш подумал о том, что тень его похожа на стрелку компаса: показывает как раз на то место, где растут в виде римской цифры IV три дерева и где, как привиделось ему во время галлюцинации, упал летательный аппарат. Он шел и думал о том, что галлюцинация оказалась поразительно реальной — местность перед ним была точно такой же, в самых мельчайших деталях, как и увиденная им во время… во время чего? Он знал, что там, куда показывает указательная тень-стрелка, он, конечно, не найдет ничего, и все-таки продолжал идти вперед; и снова его мысль словно билась о невидимую преграду.
Он дошел наконец до места, где росли три приметных дерева, и остановился. Это было поразительно: совпадение галлюцинации и реальности оказалось абсолютным. Это было невероятно, невозможно, и все-таки было именно так. Вот клочок голубой травы, запомнившийся потому, что он был идеальной треугольной формы, словно так и задумал какой-то неведомый садовник; вот сломанная порывом ветра упавшая с одного из деревьев ветка, вертикально воткнувшаяся в песок… И разница была только в одном — в видении, которое посетило Маккиша некоторое время назад: вот здесь, рядом с равносторонним треугольником травы, лицом к нему лежал человек, которого он хотел спасти; и у подножия трех одиноких деревьев дымились обломки его летательного аппарата.
Он медленно побрел назад, к форпосту.
Так что же все это могло значить?
И прежде всего почему вторая галлюцинация так отличалась от первой, в то время как галлюцинации Данилевского были все одинаковы? Данилевский все время сражался с птицами и терпел поражения.
А он, Маккиш, победил.
Он резко остановился.
Он победил, и поэтому вторая галлюцинация была у него другой. Данилевский терпел поражения, и поэтому был обречен снова и снова сражаться. А если бы Данилевский тоже хоть раз победил?.. Но он проигрывал раз за разом, и галлюцинации у него повторялись. Повторялись, как будто кто-то ждал, когда же он все-таки найдет оружие против птиц, а решение было таким простым, требовалось только немного воли, стойкости, мужества.
Маккиш помотал головой. Нет, это все-таки было невозможно Но… ничем другим это тоже невозможно объяснить… Значит какой бы невероятной она ни казалась, надо достроить эту гипотезу до конца. Итак…
Он опустился на песок и, чувствуя, как сильно бьется сердце стал развивать эту невозможную, невероятную, фантастическую и вместе с тем все объясняющую мысль.
Галлюцинации — искусственного происхождения. Они вызываются, например, каким-нибудь излучением. Испытуемому дается задача — сначала бой с птицами. И, хотя испытуемый остается во время вызванной галлюцинации в неподвижности, в мозгу его происходит работа, которая кем-то и как-то фиксируется и оценивается. Мозг принимает решение, определяющее поведение человека в заданной ситуации. Разные люди ведут себя по-разному. Мозг Данилевского никак не мог решить предложенную задачу, и поэтому задание все время повторяли. А он, Маккиш, победил, и тогда ему дали другое задание.
Но кто и зачем?
Зачем? Да просто для того чтобы узнать цену существу, появившемуся вдруг на Лигейе. Для того, чтобы определить, чего от него можно ждать, достоин ли он внимания…
Данилевский испытания не выдержал, а сам он решил задачу с первой попытки. Возможно, ему просто повезло, возможно, у него лучше реакция, больше выносливости, чем у Данилевского, и это определило те решения, которые принимал его мозг во время вызванной галлюцинации. Вероятно, первое испытание — бой с птицами — было испытанием на смелость и находчивость. Тогда второе — на доброту, сострадание, готовность помочь…
Он снова покачал головой. Если галлюцинации действительно были испытаниями, не слишком ли жестокими они оказались? Данилевскому они измотали нервы… хотя, возможно, он сам виноват, раз так быстро сдавался. И почему, собственно, испытания были жестокими? Ведь на самом деле ни Данилевскому, ни ему самому не грозило никакой опасности. Все было воображаемым, все было похоже на тренировочный полет, когда для курсанта имитируются различные экстремальные ситуации, а на самом деле он работает на тренажере.
И все-таки… И все-таки, если какая-то цивилизация встречает представителей другой цивилизации, нужны ли вообще какие-то испытания? Ведь такие встречи, должно быть, невероятно редки, у землян, во всяком случае, не было еще ни одной такой встречи…
Он усмехнулся и, как маленький мальчик в песочнице, стал струей сыпать на ладони песок. А как, собственно, вели бы себя мы сами, если б на Землю вдруг прилетел разведывательный корабль из неизвестно каких далей вселенной? Бросились бы к ним с радостью, как об этом чаще всего писали, представляя себе такой момент, писатели-фантасты, или же все-таки прежде всего проявили бы разумную предосторожность? Последнее, наверное, было бы вернее…
Ну а что же теперь? Второе, испытание, надо полагать, он тоже выдержал. Придя на помощь неизвестному, он, по-видимому, показал ИМ, что он, пришелец, способен на доброту и понимание.
Он встал. И тогда сразу же маленькое окошко в сплошной стеклянной преграде на пути его мысли вдруг снова захлопнулось. Потому что то, о чем он думал, было невозможно. Лигейя была пуста, автоматы не могли не заметить хоть каких-нибудь признаков разумной жизни. Две другие планеты системы тоже были необитаемы, и, значит, некому было проверять земных разведчиков галлюцинациями.
Маккиш медленно возвращался в форпост, и под ногами мягко шуршал раскаленный песок. На мгновение красное солнце закрыла тень: в небе, громко перекликаясь, спешили куда-то несколько четырехкрылых птиц.
Когда очередной восьмичасовой отрезок времени стал подходить к концу, Маккиш понял, что начинает нервничать. До этого он работал: встретил вернувшихся «черепах» и выпустил на работу других. Занимался микробиологическими исследованиями. Внес собранную автоматами информацию в магнитный дневник. Но за полчаса до того, как, судя по всему, должен был начаться третий сеанс наваждений, Маккиш поймал себя на том, что третий раз диктует в дневник одну и ту же фразу. Тогда он резко нажал клавишу и остановил ленту.
Степанов был теперь совсем близко. Пройдет час, может быть, чуть больше, и его космокатер опустится рядом с форпостом. Правда, это будет уже после нового сеанса галлюцинаций, которые или все прояснят, или запутают все еще больше.
Лицо Степанова появилось на экране, как только Маккиш подумал о нем, командир словно был наделен даром телепатии. Лицо Степанова казалось хмурым и озабоченным, но, приглядевшись, Маккиш заметил в нем и какие-то неуловимо новые черты, каких на корабле никто никогда не видел. И он вдруг понял: да ведь Степанов попросту рад, что летит на работу в форпост и что его ждет загадка, с какой, пожалуй, еще никто из разведчиков не сталкивался.
— Идеи есть? — спросил Степанов.