Страница 35 из 50
— Видимо, все очень сложно…
— И этим объясняется, между прочим, почему на нас никто не обращал внимания! Разве ты сам, придя в музей, смотришь на тех, кто ходит рядом по залам? Разве пробуешь с ними заговорить, особенно если видишь, что они не знают твоего языка? Все они считали, что мы тоже прилетели сюда, к камням…
— Да, это объясняет…
Дуглас и Грант вдруг разом замолчали и посмотрели друг на друга. Оба почувствовали, что с их плеч словно упала огромная тяжесть, которая мешала ходить прямо. Оба знали, что если и не разобрались во всем полностью, то уж, во всяком случае, не во многом ошибаются. Здесь, пожалуй, действительно не подходила ни одна другая гипотеза. И до чего же хотелось верить, что так все и есть!
А вместе с тем взамен одной тяжести на плечи легла другая. Сознание того, как мало еще продвинулся вперед человек. Лишь случай позволил ему прикоснуться к ценностям, которыми владеют другие. Да он и не понял, по сути, ничего толком. Вполне вероятно, их рассуждения и догадки действительно сродни представлениям пещерного человека, доведись тому услышать Бетховена, Все, видимо, было неизмерно сложнее, тоньше, глубже.
Они снова опустились в свои кресла. Впереди был долгий путь к ближайшей из систем, освоенных человечеством, которая на самом деле была бесконечно далеко от Солнца Матроса Селкирка, от планеты Хуан-Фернандеса с ее камнями, созданными неизвестно кем и когда и каким образом. Зато налицо то, что уже сейчас может дать сотворенное ими человеку…
Поймав изумленный взгляд Мартелла, Дуглас ему подмигнул.
— Лувр, — повторил он уже спокойно. — Мы все, Мартелл, только что побывали в Лувре. Только в Лувре очень далеких будущих времен, до каких мы пока еще не доросли.
— Вы не устали? — прозвучал в карантинной камере неуверенный голос Стингла. — Может быть, вам лучше отдохнуть? Поговорить у нас еще будет время.
Дуглас пошевелился в кресле.
— Конечно, устали, — согласился он, вытягивая длинные ноги. — У нас ведь была такая продолжительная экспедиция! И без экскурсовода!
"Торнадо" все дальше улетал от Солнца Матроса Селкирка.
Форпост
Форпост (косм.), вошедшее в обиход название стандартной исследовательской станции на неизвестной прежде планете. Как правило, на таких станциях исследователи-разведчики работают, сменяя друг друга.
Лицо у Степанова было виноватым, и это выражение мало вязалось с его мощной фигурой, Степанов был без форменного кителя, от чувства своей вины он даже немного сгорбился, а Маккиш, одетый по форме, стоял напротив и старался догадаться, что это может значить. Наконец он решил протянуть командиру руку помощи и, стараясь, чтобы голос прозвучал возможно суше, сказал:
— Так от недели отдыха мне предстоит отказаться?
Степанов шумно вздохнул и задвигался за столом. У Маккиша промелькнуло сравнение: задвигался не человек, а ожила гора мышц. Или вулкан мышц, это, пожалуй, точнее. И вот сейчас то, что еще не высказывалось, выплеснется наружу. Произойдет извержение. Правда, спокойное, потому что командир был спокойным человеком.
— Ты говори, не стесняйся, — сказал Маккиш. — Я угадал?
Лицо Степанова перестало быть виноватым. Раз все было угадано, и угадано верно, можно было переходить к делу. В конце концов, он был вправе и приказать… Но как он мог приказывать Маккишу?
— Угадал, — хмуро ответил Степанов. — Ты что не садишься?
Маккиш пожал плечами и сел в тяжелое, массивное кресло, которое казалось совсем неуместным в каюте звездолета, но командир любил старину. Даже стол его украшала старинная лампа из фарфора, мало вязавшаяся со стоящей тут же тонкой моделью «Астролябии».
— Я думал, разговор будет коротким, — ответил Маккиш, стараясь, чтобы голос оставался сухим. — Мне ведь предстоит отправиться на Лигейю, так?
Степанов выпрямился и кивнул.
Маккиш помолчал, припоминая последние передачи с Лигейи. С Данилевским, дежурившим там, начинало происходить что-то неладное, и это все знали. Причиной, видимо, было переутомление, каким-то чудом укрывшееся от врачей. Дежурного надо было срочно менять.
— Десять минут назад, — сказал Степанов, — Данилевский попросил его заменить. Ты понимаешь, что, когда об этом просят, значит, из ряда вон… А недельный отпуск прибавишь к следующему отдыху.
— И проведу в каюте размером два метра на три не одну неделю, а целых две, — ответил Маккиш с улыбкой. — Вот тогда я и начну писать мемуары. Отправная точка — наша с тобой первая экспедиция, когда ты тоже еще был разведчиком.
Он встал, пожал руку, которую протянул командир, и направился к выходу. Степанов за его спиной молчал. Молчал так, как будто он сказал не все, но сейчас скажет. Маккиш обернулся.
— Володя, — сказал Степанов и встал. — Это, может быть, и не так, но что-то говорит мне: дело здесь не в самочувствии Данилевского. Что-то мне говорит, что там, на Лигейе…
— Да, тебе что-то говорит? — переспросил Маккиш. — Какие-то особые условия? Что-то странным образом действующее на психику и вызывающее симптомы, что наблюдаются у Данилевского? Так?
Степанов кивнул.
— Такого, правда, еще нигде не было, но ты же знаешь: ко всему надо быть готовым. Я не допускаю, чтобы врач мог прохлопать переутомление в такой степени.
Маккиш усмехнулся.
— Что ж, благодарю за доверие.
— Удачи тебе! — сказал Степанов. — Но если там что-то не так, прошу, не считай для себя зазорным немедленно вернуться.
Маккиш знал: если на Лигейе в самом деле имеют, место какие-то особые условия, что-то такое, что выходит за пределы накопленного пока опыта, он не вернется, пока не выяснит, в чем там дело. Впрочем, Степанов это тоже знал. Маккиш осторожно высвободил руку из командирской длани и повернулся на каблуках. Разговор был окончен, теперь предстояло как можно скорее собраться и отправиться. Говоря по правде, он ничего не имел против, потому что… потому что он действительно был прирожденным разведчиком.
Закрыв за собой дверь — он знал, что Степанов смотрит ему вслед, — он оказался в длинном и широком коридоре. Все-таки когда он жаловался, что дни отдыха приходится проводить в тесной каюте, то был, конечно, не прав. На борту «Астролябии» было куда пойти: не говоря о прекрасной библиотеке, спортивном зале, кают-компании, на звездолете есть даже приличных размеров оранжерея с идиллическими скамеечками, разбросанными там и сям под сенью милых земных деревьев. Там хорошо проводить время с книгой в руках; туда же, кстати, можно было пригласить на прогулку биолога-брюнетку Розу Редкоус — разумеется, когда у нее тоже выдавалось свободное время.
Проходя мимо биологической лаборатории, он немного поколебался, но потом все-таки толкнул дверь. Роза прильнула к окуляру микроскопа, ее голова была повернута к Маккишу точно в профиль, а профиль у биолога был точеный, безупречный. Но прежде чем она подняла голову, Маккиш быстро сказал:
— Роза, простите, но сегодня вечером я буду занят. Я лечу на Лигейю и вернусь, когда закончу дежурство. Подождете?
Он закрыл дверь, не дожидаясь ответа. Роза не любила, когда ее отвлекали от ученых занятий, хотя, возможно, здесь немного кривила душой. И Маккиш двинулся дальше, но из другой двери вынырнул маленький, кругленький толстячок Никольский.
— А, голубчик, вас-то я искал. У меня к вам обычная просьба, Володя, вы ведь всегда…
— Снова "Вести "Астролябии"? — спросил Маккиш. — Нет, в этом выпуске я не смогу помочь. У меня срочное задание, я должен заменить Данилевского.
Толстячок остался позади. Потом издали донесся его голос:
— Так я, Володя, рассчитываю на вашу помощь в следующем выпуске? Нужна, знаете ли, небольшая юмористическая сценка из корабельной жизни. У вас это получается.
— Рассчитывайте, — пробурчал Маккиш. Вернувшись, он действительно поможет редактору корабельной видеорадиогазеты подготовить очередной выпуск. Он любил это делать, хотя это разве было серьезной работой?..