Страница 24 из 28
Поистине, если бы судили боги родиться в этой жизни Фараоном, слава бы о нем пронеслась до отдаленных краев вселенной.
Завистники, которых и в те времена было немало, вливали в божественные уши Сына Неба клевету на Рахотепа. Шептали и злословили вслух, будто бы вьет он петлю измены, за личиной кротости и послушания таит вероломство.
Фараон отсылал злоречивых наушников в окраинные номы, чтобы там, в мрачных пустынях, в глухих горных ущельях, клевета сгинула вместе с ними.
Беспредельно умножил Фараон милости к своему слуге. Дворец, что подарил он Рахотепу, можно было бы назвать чудом света, если бы таким чудом не был сам царский дворец.
70 комнат и коридоров насчитывалось во дворце Рахотепа. Парадный зал, покои хозяина, оружейная, зверинец, библиотека, комнаты жены и детей. Стены и полы дворца расписали лучшие художники. Картины битв с врагами Фараона, охоты на Ниле на гиппопотамов, уборки урожая и молений богам украшали его.
В саду, что был позади дворца, в рощах акаций, финиковых пальм и сикомор резвились шаловливые обезьянки, порхали оранжевые хохластые удоды. На лужайках, среди цветов, распустив веером пышные, радужные хвосты, гуляли павлины, а ночью меж деревьев бесшумно, как тени, появлялись в свете луны и исчезали длинноногие, угольно-пятнистые сторожевые гепарды.
Посреди сада раскинулся великолепный пруд. В нем цвел лотос и лилии, плескались красногрудые гуси и крякали утки, вышагивали розовоногие фламинго, а в просторных садках бродила густыми стадами лакомая, отборная рыба. Пруд был так велик, что когда ночью богиня Нут надевала свой темный плащ, то ее дети-звезды все до единой отражались в нем.
Как чаша, была полна сокровищница Рахотепа. В ней багровели рубины и небесно сиял лазурит, рядом с ярким изумрудом темнел нефрит из далекого Китая, индийские алмазы затмевали своим блеском солнце.
Но сокровищем, которым больше всего на свете дорожил Рахотеп, были не слитки золота, не жемчуг, который доставали ныряльщики из пучин аравийских морей, не резные перстни из халцедона, яшмы и сердолика, дороже всех богатств была для него жена — прелестная Анхесенпаатон.
Волосы ее, как золотистые лучи восходящего солнца — так были прекрасны они. Глаза ее были подобны кротким глазам газели, мерцающим в сумерках опалам были подобны они. Ее голос струился, как хрустальный ручей в горах, как воркование голубки, как пение лютни звучал он.
Поистине не рождалась на земле женщина, которая превзошла бы красотой несравненную Анхесенпаатон.
Но как лев прыгает из засады на жертву и ударом могучей лапы сокрушает ей хребет, как гнев богов постигает людей, и тогда дрожит земля и колеблются незыблемые храмы, так настал тот черный день, когда Рахотеп узнал, что лишился своего сокровища, любовь его похищена.
Правитель сада донес ему, что во время его поездки на серебряные рудники Анхесенпаатон купалась в пруду со старшим писцом, оставленным за хозяина дома.
Не поверил этому Рахотеп. Этого не могло быть. Однако призванные свидетелями Начальник пруда, Учитель гепардов и Кормитель священных кошек удостоверили страшную правду.
Воспылав гневом, чати хотел кинуть старшего писца голодным гиенам, которым отдавали на расправу дерзких рабов, но, следуя мудрому правилу, отсрочил свой приговор до завтра.
Ночь он провел в горестных тяжких раздумьях. Почему так случилось? Почему жена — отрада и утешение его дней, мать его троих старших сыновей, командовавших отрядами царской гвардии, презрела его любовь, променяла ее на ласки писца, которого он мог смести с лица земли, как присохшее зернышко проса с хлебной лопаты? Как найти ответ на эти вопросы? Ведь любовь — это тайна, а тайны ведомы одним богам. Поэтому как решат боги, так и должно быть.
УТРОМ, ЛИШЬ ТОЛЬКО РА ВЫПЛЫЛ на солнечной барке на синее море неба, Рахотеп, не сомкнувший ночью глаз, направился к Верховному жрецу.
Выслушав чати, жрец сказал:
— Следуй за мной, господин.
Длинными сумрачными переходами, шествуя в прохладной тишине вдоль колоннад, как в лесу величественных, окаменевших стволов лотоса и папируса, они вступила в святилище богини Нейт — Великой Матери богов, крокодилов и людей. Богиня, восседавшая на возвышении в короне Верхнего и Нижнего Египта, кормила грудью двух младенцев-крокодилов.
Воскурив душистый фимиам перед статуей богини, жрец запел священные гимны. Это он проделал трижды, раз от разу увеличивая протяженность гимнов и заклинаний.
Завершив тайнодействие, жрец почтительно, двумя руками поднял какой-то предмет, лежавший между ног богини и, поклонившись, вручил его Рахотепу.
На ладони чати находился крошечный, величиной не более семи пальцев, крокодильчик. Изумрудная, влажно блестевшая зелень кожи на спине перетекала в коричнево-желтую, как Нил в половодье, рубчатую с черными крапинами кожу живота. Спина, уснащенная пятью рядами гребней, как пятью рядами пил, переходила в гибкий хвост. Коготки лап, поджатых к животу, кололи, как иглы, а в приоткрытой пасти виднелись белые, острые, как серпы жнеца, зубы. В глаза крокодильчика было жутко смотреть: казалось, вот-вот они моргнут.
— Ни одно преступление не может остаться безнаказанным, — сурово возвестил Верховный жрец. — Любовью боги создали мир. Предавший любовь не достоин жить. Пусти дитя Нейт в пруд, если нечестивцы вновь окажутся в нем. Ты увидишь, что будет.
Вернувшись домой, Рахотеп не находил себе покоя. Ведь от жреца он принес смерть для любимой жены. Вспоминая минувшие годы, первую встречу с Анхесенпаатон во дворце Сына Неба, он видел, что любовь по-прежнему жива в его сердце. Может, он чем-то виноват, что она разлюбила его? Как ткачиха перебирает нити в станке, так день за днем перебрал чати в воспоминаниях свою жизнь. Государственная служба, опасные военные походы — он надолго отлучался из дома, но всегда думал и помнил о ней.
Каждая встреча по возвращении была для него праздником.
А как сумеет объяснить случившееся сама Анхесенпаатон?
Она явилась к нему, умащенная благовониями. Золотые браслеты с голубыми скарабеями Хепри были на хрупких руках ее. Прозрачно-воздушный хитон облекал ее тонкое тело. Волосы, стянутые по лбу голубой повязкой с нашитыми на нее рубинами, ниспадали на плечи множеством струек-косичек, в каждой из которых блестела серебряная или золотая нить с бирюзовой подвеской на конце ее. Взгляд не мог насытиться, созерцая эту красоту.
Не дав мужу вымолвить слова, покрывая его руки, грудь и лицо поцелуями, Анхесенпаатон, ласкаясь, поведала ему свою обиду: Правитель сада домогался ее любви, но, получив гордый отказ, теперь порочит ее слухами, низко мстит ей.
— Но так говорит не один он, — угрюмо возразил Рахотеп.
— Зачем слушать злых людей, — с заблестевшими от слез глазами, говорила Анхесенпаатон, — когда я люблю тебя. Неужели ты не веришь мне?
Как ни было больно Рахотепу, он велел пытать Правителя сада, начальника пруда, Учителя гепардов и Кормителя священных кошек, долгие годы преданно служивших ему. А Учитель гепардов даже спас ему жизнь в битве под Мегиддо.
Любившие своего господина слуги не пожелали купить ложью избавление от мук. Претерпев жестокие пытки, никто из них не отрекся от своих слов, однако Правитель сада, должно быть, не вынеся позора, на другой день повесился на ветви акации в саду.
“Кому верить? — взволнованный его гибелью, терзался сомнениями Рахотеп. — Анхесенпаатон или слугам?”
Вскоре чати собрался в поход ко второму порогу Нила. Вечером его дворец засиял огнями, наполнился музыкой — чати давал прощальный пир. Проворные, ловкие танцовщицы услаждали гостей своим искусством. Мимы разыгрывали сцены из жизни богов. Прибывшие из Греции бродячие сказители пели о деяниях героев. Эти музыку и песни могли слышать Начальник пруда, Учитель гепардов и Кормитель священных кошек, томившиеся в грязной, кишевшей крысами и ядовитыми змеями подземной тюрьме. Им, оболгавшим супругу чати, жить оставалось до возвращения хозяина из похода.