Император мира

Поезд пронесся по стене. Руиз обернулся к Хаксли:

— Возьми весь свой арсенал и проверь эту штуковину на переключатели-ловушки, разрывные соединения, антипассажирские устройства — словом, ты сам знаешь, что искать. Неизвестно, сколько времени у них займет спуск, но когда они станут возвращаться, мы должны быть наготове и во всеоружии.

Они молча ждали, пока киборг колдовал над своими зондами и детекторами. Поезд прошел прямо под ними, и у Руиза мелькнула мысль, что вот тут-то дирмы поднимут головы и увидят их. Но нет, охранники продолжали невозмутимо таращиться прямо перед собой.

Когда они, вместе со своим одурманенным грузом, исчезли из поля зрения, Руиз обратился к Хаксли:

— Ну, что у тебя получилось?

— Не поручусь, что выловил все, но… имеется переключатель «на мертвеца», настроенный на жизненные показатели первого дирма. Тут нет проблем, если Мо и Чоу еще не разучились стрелять. Такие штуки вообще плохо защищены. Легко вскрываются ударом игольчатого лазера в центральные соленоиды. Ей-богу, дурацкое устройство. Сердечник вроде как заключен в монолиновую броню, но периферия весьма уязвима.

— Что еще?

— По-моему, прибор выборочной идентификации. Если я правильно понял принцип его работы, то время от времени кто-то вызывает охрану сверху, а один из них отвечает. Сует какую-то часть тела в идентификатор. Что могут использовать такие бугаи?

— Локтевые шипы, — ответил Руиз.

— А-а. Тогда вопросов нет: оставим парочку под рукой и будем надеяться, что удастся распознать сигнал вызова. Потом наличествует противоабордажное поле. Оно включается, если кто-то пытается проникнуть в состав между остановками. К счастью, наш работодатель не пожадничал с оружием: полагаю, что смогу подстроить нашу броню так, чтобы она вошла в резонанс с этим полем — если, конечно, фазовый сдвиг не особенно сложный.

Олбани хихикнул.

— Круто, Хаксли, какое облегчение! А то пришлось бы все бросить и кротко потрусить обратно в наш тепленький батискафчик. Вот незадача была бы, а?

Хаксли смерил техника ледяным взглядом, но ничего не сказал.

— Еще, — продолжал киборг, — присутствует куча механического добра: огнеметы ближнего действия, проволока-путанка, бритвенные поручни. Это скорей по твоей части, Олбани. Правда, все штуковины подсоединены к центральному монитору, но это работа лазерщиц. Какое-то инерционное устройство замкнуто на корпус поезда. По-видимому, оно должно реагировать на внезапное изменение скорости.

— А что насчет самой дыры?

— Дохлый номер, — ответил Хаксли, пожимая металлическими плечами. — Будь у нас неделя времени и нужное снаряжение, мы могли бы забраться по стене, и никто бы нас не заметил, если бы специально не пришел посмотреть, что делается в шахте. Однако рельсы снабжены детекторной проволокой, которая при малейшем прикосновении раскаляется добела, поэтому подняться по скобам просто нереально.

— Значит, так, — вступил Олбани. — Давайте подведем итоги. Наши струхнувшие сестрички должны как следует взять себя в руки, чтобы пробить соленоиды. Нам следует аккуратно пришить дирмов, чтобы не попортить им локотков. Затем предстоит влезть на эту штуку так, чтобы она не замедлила хода, пусть даже она несется с такой скоростью, что при неудачном приземлении мы переломаем ноги. Вдобавок надо избежать огнеметов и путанки и тем более не хвататься за бритвенные поручни. И после всего этого мы въедем наверх, где нам будет устроена торжественная встреча только потому, что мы сунули в сканер не ту колючку. Поправьте меня кто-нибудь, если я не прав.

— Надо бы переговорить с Мо и Чоу, — сказал Руиз. — А ты пока поломай башку, как нам взобраться на поезд.

Он направился в глубину коридора, где скорчились в углу сестры-яхианки. Каждая судорожно прижимала к груди лазер, словно находила какую-то поддержку в прикосновении холодного стекла и металла.

— Я вам очень сочувствую, — обратился к ним командир, — но вы понадобитесь, когда поезд пойдет обратно.

— Слишком глубоко, — откликнулась Мо, голос ее дрожал от страха. — Невозможно глубоко. Ты не говорил, что нам предстоит ползти по пещерам.

Тон ее лишь отдаленно напоминал обвинительный. Ужас настолько захватил женщину, что пересилил все остальные чувства.

— Я и сам так думал, — продолжал уговоры Руиз, — но все. оказалось несколько иначе. Это очень скверно. Я собираюсь поставить вас на выходе из туннеля. Вы должны пережечь нам кое-какие приборы. Сможете?

Чоу села и стряхнула с плеча судорожно сжатую руку сестры.

— Попробуем. Но если ты надеешься, что мы полезем в эту дыру, ты очень и очень ошибаешься.

— Да нет же, нет, ничего подобного не потребуется. Да и какой от вас там прок? Когда мы заберемся на поезд, вы останетесь здесь охранять тылы и дождетесь нас.

Широкое плоское лицо Чоу просветлело.

— Мы разобьем лагерь подальше в туннеле, куда не достанет этот жуткий свет и где не будет чувствоваться глубина.

Руиз кивнул и направился обратно к краю провала.

— Установи линию огня и скажи сестрам, куда и в каком порядке стрелять, — велел он киборгу.

Прежде чём Руиз снова услышал пение рельса, прошло больше часа. Он использовал это время, чтобы как следует сформулировать и отшлифовать план действий. Исход операции слишком сильно зависел от совершенства исполнения, но ничего лучшего в голову не приходило. По правде говоря, Руиз не верил, что положение изменится, даже если поезд проедет десять кругов. Кроме того, кто знает: может, он вообще ездит к геншам раз в неделю. А бывшему агенту всегда больше удавались стремительные импровизации.

Командир послал зверятника и гладиатора с марионеткой в горизонтальную трещину, достаточно широкую, чтобы они могли там спрятаться. С этой точки, которая располагалась на пятьдесят метров выше по стене и на несколько футов ближе к рельсам, впрыгнуть на поезд было несколько проще. Руиз замкнул поводок двойника у гладиатора на запястье и объяснил безымянному наемнику, что его основная и самая важная задача — посадить марионетку на поезд. Поэтому она должна попасть на борт без повреждений.

Руиз, Олбани, Хаксли и сестры распластались у края ямы, вполголоса проверяя, насколько хорошо каждый усвоил свою роль в грядущей атаке. Сестры прожгут переключатель, настроенный на дирмов, так, чтобы систему замкнуло в позиции «норма». Олбани постарается уничтожить максимальное количество механических препятствий. Хаксли не силен в применении оружия дальнего действия, поэтому его задача—с минимальными потерями переправить на борт все приборы, свои и Евфрата.

Себе Руиз отвел самую сложную роль: прикончить дирмов. У этих существ церебральные узлы были рассредоточены по всему телу рудиментарная система, доставшаяся им в наследство от предков-динозавров. Путем сложной и рискованной операции эти узлы могли быть усилены за счет тканей основного мозга. Таким образом рептилоид наделялся интеллектом, как бы рассеянным по всему телу, так что обезвредить его было практически нереально — по крайней мере, одним выстрелом. Руизу надо было выжечь несколько стратегически важных центров сознания чудовища, прежде чем оно успеет сообщить об атаке наверх, и это представлялось почти невыполнимой задачей.

Предположим, все прошло удачно и Хаксли не обнаружил на поезде никаких дополнительных сигнальных устройств. Тогда им придется прыгать в пространство, привязавшись программируемыми моноластиновыми спускателями — специальными канатами, которые растягивались, гася тем самым силу удара при приземлении, но не способны были сокращаться и поднять их обратно. Если расчеты Олбани верны, они повиснут в двух метрах над проходящим поездом. На платформу необходимо попасть, миновав любые ловушки, которых мог не заметить киборг, избежав переломов и не свалившись при этом с поезда. Затем следовало поймать двойника и двух оставшихся членов экипажа.

Дальше остается только гадать, что встретит их наверху.

— Всего и делов-то, — осклабился Олбани.

Руизу, однако, было не смешно. Всю жизнь он бросался навстречу неизвестности и насилию, будучи уверен, что непременно выживет, — так всегда и получалось. Но теперь безличный маниакальный запал боя, который всегда оберегал его от неудач, куда-то исчез, и Руиз не понимал толком, что же изменилось. Может, все дело в том, что он больше не способен равнодушно; рассматривать возможность собственной смерти? Теперь ему отчаянно хотелось жить, и яростное желание с каждым днем все крепло. Он изумился, обнаружив, что прожил столько лет, не замечая своего равнодушия к собственной жизни или смерти.