Страница 11 из 17
2. НАД ОЗЕРОМ
С вечерним озером я разговор ведуВысоким ладом песни. В тонкой чащеВысоких сосен, с выступов песчаных,Из-за могил и склепов, где огниЛампад и сумрак дымно-сизый,—Влюбленные ему я песни шлю.Оно меня не видит — и не надо.Как женщина усталая, оноРаскинулось внизу и смотрит в небо,Туманится, и даль поит туманом,И отняло у неба весь закат.Все исполняют прихоти его:Та лодка узкая, ласкающая гладь,И тонкоствольный строй сосновой рощи,И семафор на дальнем берегу,В нем отразивший свой огонь зеленый —Как раз на самой розовой воде.К нему ползет трехглазая змеяСвоим единственным стальным путем,И, прежде свиста, озеро доноситКо мне — ее ползучий, хриплый шум.Я на уступе. Надо мной — могилаИз темного гранита. Подо мной —Белеющая в сумерках дорожка.И кто посмотрит снизу на меня,Тот испугается: такой я неподвижный,В широкой шляпе, средь ночных могил,Скрестивший руки, стройный и влюбленный в мирНо некому взглянуть. Внизу идутВлюбленные друг в друга: нет им делаДо озера, которое внизу,И до меня, который наверху.Им нужны человеческие вздохи,Мне нужны вздохи сосен и воды.А озеру — красавице — ей нужно,Чтоб я, никем не видимый, запелВысокий гимн о том, как ясны зори,Как стройны сосны, как вольна душа.Прошли все пары. Сумерки синей,Белей туман. И девичьего платьяЯ вижу складки легкие внизу.Задумчиво прошла она дорожкуИ одиноко села на ступенькиМогилы, не заметивши меня…Я вижу легкий профиль. Пусть не знает,Что знаю я, о чем пришла мечтатьТоскующая девушка… СветлеютВсе окна дальних дач: там — самовары,И синий дым сигар, и плоский смех…Она пришла без спутников сюда…Наверное, наверное прогонитЗатянутого в китель офицераС вихляющимся задом и ногами,Завернутыми в трубочки штанов!Она глядит как будто за туманы,За озеро, за сосны, за холмы,Куда-то так далёко, так далёко,Куда и я не в силах заглянуть…О, нежная! О, тонкая! — И быстроЕй мысленно приискиваю имя:Будь Аделиной! Будь Марией! Теклой!Да, Теклой!.. — И задумчиво глядитВ клубящийся туман… Ах, как прогонит!..А офицер уж близко: белый китель,Над ним усы и пуговица-нос,И плоский блин, приплюснутый фуражкой.Он подошел… он жмет ей руку!.. смотрятЕго гляделки в ясные глаза!..Я даже выдвинулся из-за склепа…И вдруг… протяжно чмокает ее,Дает ей руку и ведет на дачу!Я хохочу! Взбегаю вверх. БросаюВ них шишками, песком, визжу, пляшуСреди могил — незримый и высокий…Кричу: «Эй, Фёкла! Фёкла!» — И ониИспуганы, сконфужены, не знают,Откуда шишки, хохот и песок…Он ускоряет шаг, не забываяВихлять проворно задом, и она,Прижавшись крепко к кителю, почтиБегом бежит за ним… Эй, доброй ночи!И, выбегая на крутой обрыв,Я отражаюсь в озере… Мы видимДруг друга: «Здравствуй!» — я кричу…И голосом красавицы — лесаПрибрежные ответствуют мне: «Здравствуй!»Кричу: «Прощай!» — они кричат: «Прощай!»Лишь озеро молчит, влача туманы,Но явственно на нем отраженыИ я, и все союзники мои:Ночь белая, и бог, и твердь, и сосны…И белая задумчивая ночьНесет меня домой. И ветер свищетВ горячее лицо. Вагон летит…И в комнате моей белеет утро.Оно на всем: на книгах и столах,И на постели, и на мягком кресле,И на письме трагической актрисы:«Я вся усталая. Я вся больная.Цветы меня не радуют. Пишите…Простите и сожгите этот бред…»И томные слова… И длинный почерк,Усталый, как ее усталый шлейф…И томностью пылающие буквы,Как яркий камень в черных волосах.Шувалово
3. В СЕВЕРНОМ МОРЕ
Что сделали из берега морскогоГуляющие модницы и франты?Наставили столов, дымят, жуют,Пьют лимонад. Потом бредут по пляжу,Угрюмо хохоча и заражаяСоленый воздух сплетнями. ПотомПогонщики вывозят их в кибитках,Кокетливо закрытых парусиной,На мелководье. Там, переменивЗабавные тальеры и мундирыНа легкие купальные костюмы,И дряблость мускулов и грудей обнажив,Они, визжа, влезают в воду. ШарятНеловкими ногами дно. Кричат,Стараясь показать, что веселятся.А там — закат из неба сотворилГлубокий многоцветный кубок. РукиОдна заря закинула к другой,И сестры двух небес прядут один —То розовый, то голубой туман.И в море утопающая тучаВ предсмертном гневе мечет из очейТо красные, то синие огни.И с длинного, протянутого в море,Подгнившего, сереющего мола,Прочтя все надписи: «Навек с тобой»,«Здесь были Коля с Катей», «ДиодорИеромонах и послушник ИсидорЗдесь были. Дивны божий дела»,—Прочтя все надписи, выходим в мореВ пузатой и смешной моторной лодке.Бензин пыхтит и пахнет. Два крылаБегут в воде за нами. Вьется быстрый следИ, обогнув скучающих на пляже,Рыбачьи лодки, узкий мыс, маяк,Мы выбегаем многоцветной рябьюB просторную ласкающую соль.На горизонте, за спиной, далёкоБезмолвным заревом стоит пожар.Рыбачий Вольный остров распростертВ воде, как плоская спина морскогоЖивотного. А впереди, вдали —Огни судов и сноп лучей бродячихПрожектора таможенного судна.И мы уходим в голубой туман.Косым углом торчат над морем вехи,Метелками фарватер оградив,И далеко — от вехи и до вехи —Рыбачьих шхун маячат паруса…Над морем — штиль. Под всеми парусамиСтоит красавица — морская яхта.На тонкой мачте — маленький фонарь,Что камень драгоценной фероньеры,Горит над матовым челом небес.На острогрудой, в полной тишине,В причудливых сплетениях снастей,Сидят, скрестивши руки, люди в светлыхПанамах, сдвинутых на строгие черты.А посреди, у самой мачты, молча,Стоит матрос, весь темный, и глядит.Мы огибаем яхту, как прилично,И вежливо и тихо говоритОдин из нас: «Хотите на буксир?»И с важной простотой нам отвечаетСуровый голос: «Нет. Благодарю».И, снова обогнув их, мы глядимС молитвенной и полною душоюНа тихо уходящий силуэтКрасавицы под всеми парусами…На драгоценный камень фероньеры,Горящий в смуглых сумерках чела.