Страница 88 из 94
Никакого ответа.
Рич застонал, потом вдруг захихикал бессмысленно и жалобно. Срывающимся голосом он запел: Три, два, раз… А ну еще! Три, четыре — горячо. Ах ты, камбала, не вобла, Смотри в оба! Смотри в оба!..
— Да где же вы все? Мария! — чуть не плача, позвал он. — Мария, включи свет! Ма-а-ри-и-ия! Да прекрати ты эту дурацкую игру в «Сардинки»!
Он споткнулся.
— Где ты? — кричал Рич. — Вернись, умоляю, вернись! Я тут совсем один!
Безмолвие.
Он искал Парк Саут, 9, вглядывался в темноту, не покажется ли особняк Бомонов, дом, где встретил свою гибель де Куртнэ. Как успокоительно было бы встретить «старую прилестницу» Марию!
Безмолвие.
Мрачная, холодная пустыня. Черное небо. Все чужое вокруг. Пусто.
Безмолвие и пустота.
Рич крикнул. Одинокий хриплый крик, крик злобы и страха.
Безмолвие. Даже эхо не откликнулось.
— Ради бога! — кричал он. — Ради бога! Верните все обратно! Куда все девалось? Одно пространство, одно пространство!..
Из пустоты проступила и выросла зловещая гигантская фигура. Она родилась из черных теней. Рич смотрел на нее, оцепенев. Она маячила перед ним, безмолвная, страшная… Человек Без Лица. Внезапно он заговорил:
— Нет пространства. Ничего нет.
Рич услышал пронзительный крик. Это кричал он сам. Услышал оглушительный грохот. То билось его сердце. Он бежал нездешней, неземной тропой, проложенной в пустоте, где не было ни жизни, ни пространства, бежал, пока еще не поздно, пока еще не поздно, еще не поздно, пока еще есть время, еще есть время, время…
И на полном бегу наткнулся на фигуру, рожденную из черных теней, на Человека Без Лица. Человек Без Лица сказал:
— Времени не существует. Ничего нет.
Рич отпрянул. Повернулся. Упал. Теряя последние силы, он полз сквозь вечную пустоту и визжал:
— Пауэл! Даффи! Киззард! Тэйт! О господи! Где вы все? Где все? Ради бога!..
И опять перед ним возник Человек Без Лица.
— Бога не существует, — сказал он. — Ничего нет.
Теперь уже невозможно было спастись бегством. Остались лишь антибесконечность — бесконечность со знаком минус, и Рич, и Человек Без Лица. Намертво вмерзнув в это триединство, Рич поднял наконец глаза и посмотрел прямо в лицо своему смертельному врагу, от которого он не смог спастись, тому, кто преследовал его в ночных кошмарах… тому, кто разрушил всю его жизнь…
Это был…
Он сам.
Де Куртнэ.
Они оба.
Их лица сливались в одно. Бен де Куртнэ — Крэй Рич. Де Куртнэ — Рич. Де — Р.
Он не мог говорить. Не мог шевельнуться. Ведь не существовало ни времени, ни пространства, ни материи. Только умирающая мысль.
— Отец?
— И сын.
— Ты — это я?
— Мы — это мы.
— Отец и сын?
— Да.
— Я не могу понять… Что случилось?
— Ты проиграл игру.
— Игру в «Сардинки»?
— Нет. Глобальную игру.
— Но я же выиграл. Я выиграл. Ведь мне принадлежала вся Галактика, до последней песчинки…
— Потому ты и проиграл. Мы проиграли.
— Что мы проиграли?
— Возможность выжить.
— Я ничего не понимаю. Не могу понять.
— Зато это понимает моя половина. Ты бы тоже понял это, Бен, если бы ты не отторгнул меня от себя.
— Что же тебя отторгло?
— Все, что есть в тебе извращенного, испорченного, дурного.
— И это говоришь ты? Ты… предатель, пытавшийся меня убить?
— Я это делал без гнева, Бен. Делал лишь для того, чтобы сокрушить тебя прежде, чем ты сокрушишь нас. Чтобы выжить. Чтобы помочь тебе проиграть Галактику и выиграть игру, Бен.
— Что за игра? Ты назвал ее глобальной?
— Да. Это головоломка. Вселенная — это лабиринт, путаница, головоломка, которую мы должны решить. Все галактики, звезды, солнце, планеты… весь мир, каким мы его знали. Мы с тобой были единственной реальностью. Все остальное вымысел… куклы, марионетки, бутафория, комедиантство. Нам с тобой предстояло разгадать воображаемую реальность.
— Мне это удалось. Я завладел ею.
— Но не сумел решить головоломки. Решение мы так и не узнаем, но это ни террор, ни воровство, ни ненависть, ни похоть, ни убийство, ни насилие. Ты не решил головоломку, и все уничтожено, развеяно…
— А что же стало с нами?
— Уничтожены и мы. Я пробовал предупредить тебя. Остановить. Но мы не выдержали испытания.
— Но почему же? Почему? Кто мы такие? Что мы собой представляем?
— Кто знает? Разве зерно, которому не удалось упасть на добрую почву, знает, кем и чем оно стало бы? Не все ли нам равно, кто мы и что? Мы проиграли. Испытаниям конец. Конец и нам.
— Нет!
— Возможно, Бен, если бы мы решили головоломку, все осталось бы реальностью. Но дело сделано. Реальность превратилась в утраченную возможность. И вот мы проснулись, чтобы упасть в ничто.
— Мы еще вернемся. Мы попытаемся снова…
— Назад возврата нет. Конец.
— Мы что-нибудь придумаем. Ведь можно же что-нибудь придумать!
— Ничего нельзя придумать. Конец.
Все было кончено.
Теперь… Разрушение.
ГЛАВА XVII
Их обоих нашли на следующее утро почти в центре острова, в парке, откуда открывался вид на старый гарлемский канал. Оба всю ночь блуждали по улицам и воздушным трассам, не видя ничего вокруг и все же медленно и неуклонно приближаясь друг к другу, как две намагниченные иглы.
Пауэл, скрестив ноги, сидел на влажном дерне. Лицо его осунулось и потемнело, дыхание почти угасло, пульс едва прослушивался, но руки, будто железные тиски, все еще сжимали свернувшегося в тугой ком Рича.
Пауэла немедленно отвезли в его особнячок на Гудзон Рэмп, где, установив круглосуточное дежурство, его усердно принялись выхаживать все сотрудники лаборатории при институте Эспер Лиги, донельзя обрадованные этим первым в истории успешным завершением Массового катексиса. С Ричем не было нужды спешить. В должное время и с соблюдением необходимых формальностей его, по-прежнему недвижимого, доставили в Кингстонский госпиталь на предмет Разрушения.
Прошло семь дней.
На восьмой Пауэл встал, принял душ, оделся, выиграл сражение со своими «сиделками» и вышел из дому. Заскочив по дороге к «Сюкре и Си», он вышел оттуда с неким таинственным большим пакетом, после чего направился в полицейское управление, чтобы лично доложить комиссару Крэббу об окончании дела. Однако, прежде чем подняться в кабинет шефа, он заглянул к Джексону Беку.
— Привет, Джекс.
— Здра (и бедст) вия желаю.
— Бедствия?
— Я заключил пари на пятьдесят кредиток, что вас продержат в постели до среды.
— Проиграли. Как отнесся Моз к нашей версии мотива преступления?
— Поддержал руками и ногами. Заседание длилось всего час. Рича уже готовят к Разрушению.
— Отлично. Ну я пошел наверх. Постараюсь все это растол-ко-вать комиссару Крэббу.
— Что это у вас под мышкой?
— Подарок.
— Для меня?
— Сегодня не для вас. Пока, Джекс. Примите мои наилучшие помышления.
Пауэл поднялся вверх, постучал в дверь отделанного серебром и черным деревом кабинета и, услышав повелительный голос: «Войдите!», отворил дверь. Крэбб был должным образом внимателен, но сух. Дело де Куртнэ не способствовало улучшению его отношений с Пауэлом. А заключительный эпизод явился последней каплей.
— Это был на редкость сложный случай, сэр, — тактично начал Пауэл. Никто из нас ничего не понимал, и никого нельзя винить. Видите ли, комиссар, даже сам Рич не отдавал себе отчета, по какой причине он убил де Куртнэ. Единственным, кто попал в точку, был наш следственный компьютер, но мы тогда решили, что он дурачится.
— Этот агрегат? Он понял?
— Да, сэр. Когда мы в первый раз снабдили его информацией, компьютер дал ответ, что недостаточно подтверждены документацией эмоциональные мотивы преступления. Мы же все предполагали, что преступление совершено из корыстных соображений. Кстати, так же думал и Рич. Само собой, мы решили, что компьютер чудит, и запросили у него вторичного расчета, подтверждавшего нашу версию об убийстве с корыстными целями. И тем самым укрепились в ошибке.