Страница 4 из 16
— Да! Правильно! Мы из Страны Нашего Детства… Но ещё и с Бабушкиного Двора! А что самое прекрасное на всём этом дворе? Мой цветистый хвост! Вот, когда надо, я и стану поднимать его повыше, и он заменит любой вымпел.
— Что ж… Пожалуй, так… — не стал спорить я, и петух перевесил свой хвостище через борт сундука, и он засверкал в небесах, словно маленькая, но яркая радуга.
— Теперь всем будет ясно, кто мы такие и откуда! — сказал гордо Коко.
— Будет… Хотя хвостом своим ты немножко и расхвастался, — ответил я, опять раскрывая зонтик.
Но теперь я подставил зонт попутному ветру, как парус, и опять наш корабль набрал бешеную скорость, мы понеслись туда, где петуху мерещилась птичья столица Валяй-Форси.
А неизвестные нам страны приближались.
Вот проплыли внизу дремучие лесные чащи. Вот опять под нами замелькали реки, поля, посёлки, и, наконец, из голубоватой дали выплыл большой город. Его высоченные дома напоминали гигантские, направленные остриями вверх сосульки. Они втыкались в небо, и маленькие тучки цеплялись за них, не могли никуда улететь.
Я ещё не успел ничего сообразить, а капитан Коко так с ходу и заахал:
— Ах, какие чудесно высокие курятники! У нас в деревне таких нету! Давай скорей остановимся. Может, именно здесь и живут петухи. Может быть, это и есть Валяй-Форси!
Но останавливать сундук нам не пришлось. Мы так зазевались, что в тот миг, когда я снова глянул в Зелёное Стёклышко, тормозить было поздно…
Меридиан уходил прямо в распахнутое окно здания-сосульки. Окно великанской пастью неудержимо надвигалось на нас! Вернее, мы сами летели в него!
А там был стол. А на столе тарелки. А рядом с тарелками — бутылки, рюмки, вазы, бокалы. И ещё что-то, чего я рассмотреть не успел.
И мы врезались прямо в середину стола. Мы вылетели из сундука, словно камешки из рогатки. Причём Коко угодил в золотую тарелку с гречневой кашей!
Ужасный гром наполнил просторную комнату, не хватало только молнии. Но тут явилась и молния! Чья-то ручища сцапала меня за воротник, а Коко испуганно вскудахтал, выскочил из тарелки, нырнул под стол.
Я оказался нос к носу с разгневанным господином. У него были рачьи глаза и колючие узкие усы.
И пухлый-препухлый живот!
Он этим животом притиснул меня к ребру стола, колючими усами, казалось, вот-вот проколет!
— Извините… — начал я объясняться ослабленным голосом, но усатый господин рыкнул так, что оставшаяся неразбитой стеклянная посуда разлетелась вдребезги, а в комнату ворвались двое полицейских с пистолетами, с длинными саблями, с мотками бельевых верёвок у пояса.
Они во всём подражали своему господину.
Они так же, по-рачьи, таращили глаза. Они имели точно такие же усы-колючки. И даже круглые животы у них выпирали совсем как у хозяина. Только у одного живот был настоящий, а у второго сделан из подушки. Подушка торчала из-под мундира, в подушке была дырка, из дырки на пол сыпался пух.
— Обыскать, допросить! — рявкнул господин, тыча пальцем в меня.
Полицейские отдали честь и принялись за дело. Первый начал обшаривать меня, а второй, тот, что с поддельным брюшком, раз-раз-раз, по-собачьи стал рыться в сундуке.
Потом вдруг он замер, прислушался, глянул под стол, увидел там петуха, закричал: «О ужас!» — выпалил вверх из пистолета и упал в обморок. Белый пух взвился над ним облаком.
Господин тоже заглянул под стол, тоже поморгал рачьими глазами на петуха, да и тоже повалился в обморок.
Хотел упасть в обморок и второй полицейский, но раздумал. Он только покачался, пошлёпал губами, схватил со стола кувшин, глотнул холодной воды и успокоился. А остатки воды выплеснул на хозяина и на своего приятеля.
Полицейский с подушкой очнулся, открыл глаза и пузатый усатый господин. Он заорал громче прежнего:
— Связать, запереть, не выпускать!
И вот с грохотом, звоном полицейские поволокли меня и петуха куда-то вниз по крутой лестнице, а сундук остался наверху.
— Мы вам покажем, — пыхтел один полицейский.
— Мы вам устроим, — шипел второй и дышал на меня чесноком.
Но я думал только о том, чтобы не обронить Зелёное Стёклышко, зажатое в кулаке. Потеряв его, мы потеряли бы Серебряный Меридиан, а может быть, и большее…
Железные ступени лязгали под сапогами полицейских. Гулкое эхо испуганно металось в лестничной клетке. По всему было видно, что нас тащили в тюрьму.
Я кричал в похожее на пельмень ухо полицейского:
— Мы будем жаловаться! Мы будем жаловаться! Пустите…
Но мимо проносилась только глухая каменная стена, а сам я лежал вниз животом на плече разгневанного стража. И вдруг я почувствовал себя свободным. Меня никто не держал.
Оказывается, пока я кричал о справедливости, капитан Коко ловко извернулся и клюнул своего охранника в глаз. Тот ойкнул и выпустил петуха из рук. Второй полицейский бросился за петухом и выпустил меня.
И впереди орущих полицейских мы ринулись вниз по лестнице.
Коко — лётом, я — вприскочку через три ступени.
И лестница теперь уже не грохотала, а звенела от моих прыжков! Её железные ступени радовались нашей удаче!
Лестница желала нам свободы, а вот и распахнулась дверь на широкую шумную площадь…
Теперь мы были не одни! Горожане помогут нам!
Но что это? Высоченный дворец-башня, откуда мы выскочили, был окружен франтовато разодетыми, гладко выбритыми, разутюженными зеваками. Одни из них гордо восседали и никуда не ехали в своих собственных автомобилях; другие, пешие, теснились на тротуарах, заглядывали в нижние окна дворца и, разинув рты, вздыхали:
— Ах, там шикарная люстра в тысячу килограммов весом!
— Ах, там ночная посудинка с серебряной крышечкой…
— Ох! Сервант из бим-бам-бонской ели! Вот и нам бы такой!
— Ну надо же! Ну надо же! Вот живут же люди…
Ну а мы-то что могли ожидать от такой публики? Ровным счётом ничего. Все тут были прихвостнями господина-усача, и мы с петухом постарались проскользнуть мимо них. Потому что стук полицейских сапог раздавался уже совсем рядом.
Но кривой полицейский не мог теперь мчаться быстро, прямо: его то и дело заносило в сторону. А полицейский с подушкой забегать вперёд не хотел. Он желал сохранить оба глаза.
И всё ж, когда полицейские выскочили на улицу и стали кричать: «Держи их!» — наши дела обернулись неважно.
Все зеваки, пешие и на автомобилях, кинулись в погоню за нами.
Теперь мы мчались узкой, как ущелье, улочкой и никуда не могли свернуть. Слева и справа темнели витрины запертых магазинов, а сзади орала, свистела, улюлюкала погоня.
Лишь впереди было пусто. Там лежали угрюмые тени домов-сосулек да таращилась в небе ночная жёлтая луна. Она, должно быть, думала: «Теперь двух этих маленьких букашек внизу может спасти только чудо»…