Телефон

— Как это когда? Вчера! У тебя что, память отшибло?

— Извините, доктор, я плохо соображаю.

— Ничего страшного. Сейчас мы температурку измерим. Градусник под мышку, вот так. А пока сядьте, поднимите фуфайку. Очень хорошо. Глубокий вдох… Еще разик… Скажите тридцать три… тридцать три… тридцать три… теперь откроем рот пошире и покажем язык… А теперь давайте градусник.

— Что-нибудь серьезное, доктор?

— Ваш муж здоров как вол. Небольшая температурка, я думаю, оттого, что он перенервничал накануне.

— А сыпь по всему телу у меня отчего? Смотрите, доктор… тут… и вот тут…

— Это испорченная кровь, Пиппо.

— Помолчи, Танинэ. Кто здесь врач?

— Скажите, синьор Дженуарди, в Монтелузе вас держали в тюремной камере?

— Да, несколько часов. Камера была пустая, меня одного в ней заперли.

— Там был матрац?

— Был. А у меня ноги подкашивались, я на него и прилег.

— И вас искусали блохи и вши. Живого места на вас не оставили.

— Пресвятая Дева! Какая гадость!

— Бывает, синьора. Не беспокойтесь, укусы пройдут.

— А от температуры что ему принимать?

— Температура, думаю, сама упадет. Для успокоения неплохо ромашку попить.

— Танинэ, ты не сваришь доктору кофе?

— Не беспокойтесь, синьора.

— О каком беспокойстве вы говорите? Кофе готов, сейчас принесу.

— Доктор, пока жена не вернулась, скажу вам одну вещь. Может, температура виновата, а может, нет, но с самого утра на меня настоящий любовный голод напал. Сейчас только десять часов, а я уже три раза поработал.

— Ты хочешь сказать, что у тебя частая эрекция?

— Вот именно.

— Ничего страшного, это естественная реакция организма. Я на шепот перешел, чтоб твоя жена не слышала. Ты прекрасно выдержал испытание, товарищ. Молодец. Жаль только, что тебя раскрыли.

— Извините, доктор, почему вы говорите мне «ты»?

— Потому что так заведено между товарищами. Слушай, я открою тебе тайну. На следующей неделе приедет инкогнито Де Феличе Джуффрида. Ты должен обязательно с ним встретиться. Я сообщу тебе день и час.

— Позвольте вам сказать, доктор, что к этой истории с социалистами лично я…

— А вот и кофе.

— Вы очень любезны, синьора.

— Папа! Папочка! Святая Мария, какой приятный сюрприз!

— Как дела, Танинэ?

— Уже лучше. Садись. Пиппо, к нам папа пришел!

— Дон Нэнэ! Какая радость! Какая честь! Добро пожаловать в дом, где вы еще не были!

— Что с тобой, Пиппо? Я зашел на склад, и Калуццэ сказал, что ты хвораешь.

— Пустяки. Небольшая температура. Только что был врач. Он говорит, что это от страха, которого я натерпелся.

— Мы все перепугались. Я пришел просить у тебя прощения.

— Прощения? У меня? За что?

— Когда я услышал, что тебя забрали карабинеры, я подумал: ни с того ни с сего не арестуют, чего-то небось мой зятек натворил. Я был неправ. За тобой никакой вины нет, и я извиняюсь, что плохо про тебя подумал.

— И кто же вас убедил в моей невиновности?

— Начальник полиции Спинозо. Хороший человек. Он объяснил, что лейтенант карабинеров спутал тебя с другим человеком. Заместо него арестовал тебя. Ты плачешь?

— Что с тобой, милый? Не плачь, а то я тоже плакать начну.

— Да, Танинэ, да, ваше степенство, я плачу! Если б вы знали, папа, каково без вины в камере сидеть!

— Хватит, Пиппо, вытри слезы. Слава богу, все позади.

— Да, папа. Да, ваше степенство. Позади. Ничего, что я называю вас папой? Вы разрешаете?

— Конечно, сын мой. Танинэ, как только Пиппо поправится, жду вас на обед или на ужин.

— Папа, как поживает Лиллина?

— Что тебе сказать, Танинэ? Последние дни она не в своей тарелке. Вчера думала съездить в Фелу, она ведь недели прожить не может вдалеке от родителей. А потом сказала, в другой день поедет.

— А ты, кажется, завтра в Фелу собирался, да, Пиппо?

— Да, Танинэ, у меня встреча с братьями Тантерра назначена, я тебе говорил: надо закупку партии леса обсудить. Теперь из-за болезни поездка откладывается. Ничего не поделаешь.

— Значит, не забудь: как только поправишься, вы приходите к нам. Лиллина будет рада. Она ведь все время дома сидит и никого не видит.

— Как только обмогнусь, мы придем.

— Танинэ, ты проводишь меня до двери?

— Танинэ, папа ушел?

— Да, Пиппо.

— Ты где, Танинэ?

— В кухне.

— Что ты там делаешь, Танинэ?

— Обед стряпаю.

— Иди сюда, Танинэ.

— Иду, Пиппо. О, Мадонна, зачем это ты голый разделся? Ну-ка накройся? При температуре тепло нужно.

— Именно что тепло. Ложись скорее. Мне опять приспичило.

— О, Мадонна! Сколько можно? С раннего утра пестом в ступке толчешь… Вот так… вот так… да… да… да…

— Целуем руки, дон Лолло.

— Приветствую тебя, Джедже.

— Нижайшее почтение, дон Лолло.

— Приветствую тебя, Калоджерино.

— Дон Лолло, теперь понятно, почему Пиппо Дженуарди заарестовали, а через полдня отпустили.

— Почему же?

— Сказывают, распутица вышла с одноизменниками.

— Ты что, по-турецки выучился говорить?

— Дозвольте, я объясню, дон Лолло. Мой друг Джедже хочет сказать, что Пиппо Дженуарди арестовали из-за путаницы с одноименниками: это когда двух людей одинаково зовут и их можно спутать. Обознаться то есть.

— А я что сказал, дон Лолло? Разве не то же самое?

— Получается, синьора Дженуарди сначала сажают в кутузку, потом чешут в затылке, и ах, ошибочка вышла, извините, до свиданьица. Что-то тут не так.

— И я думаю, не так, дон Лолло. Возьмите Туридруццо Карлезимо, которого тоже через одноизменника арестовали: семь месяцев прошло, покуда закон признал, что обознался.

— Правильно рассуждаешь, Калоджерино. Но ты мне лучше расскажи, что там у тебя в Палермо получилось.

— Что получилось? Аккурат как прошлый раз, только прошлый раз я ходил на площадь Данте, а давеча на проспект Тюкери. Прихожу, а он уже съехал, и никто не знает, куда. Мое такое мнение, что с нами играют вроде как кошка с мышкой.

— И тут ты прав, Калоджерино. Хотя сдается мне, что мышки-то две: Саса и Пиппо. Короче говоря, Пиппо меня за нос водит. Дает адрес Сасы, а сам его предупреждает, чтобы деру давал. Ты приходишь, а Саса уже тю-тю, ищи ветра в поле.

— В таком разе я этому Пиппо брюхо вспорю, что рыбине.

— Погоди, Калоджерино, не горячись. Думаю, Пиппо это делает не для того, чтоб дружка спасти, а чтоб мне ножку подставить.

— Не понял, дон Лолло.

— Зато я понял, Калоджерино. Филиппо Дженуарди гад, шпион, он на карабинеров работает, голову на отсеченье даю.

— А разве его не карабинеры загребли?

— Умный вопрос, Джедже! Да карабинеры его для того и арестовали, чтобы последняя собака узнала, что он арестован. Это пахнет хитростью, театром. Карабинерам нужно было поговорить с ним по секрету, без помех. Чтобы устроить мне ловушку, западню.

— Как?

— Скажи, Калоджерино, ты нашел Сасу, когда первый раз в Палермо ездил?

— Нет.

— А второй раз?

— Нет.

— В следующий раз, когда Пиппо Дженуарди даст мне третий адрес, ты поедешь в Палермо и…

— Никого не найду.

— Найдешь, Калоджерино, найдешь. Что ты с ним сделаешь? Застрелишь или прирежешь?

— Смотря где это будет, дон Лолло. Зависит от людей, от расстоянья… Наверно, лучше нож, коли так.

— А теперь представь, что ты делаешь свое дело или собираешься сделать, и вдруг появляются карабинеры и хватают тебя. Поскольку им известно, что ты мой человек…

— Да я его, подлюгу, сволочь пяленую, топором на кусочки изрублю! Он у меня и пикнуть не успеет!

— Успокойся, Калоджерино. У дона Лолло мозги работают получше, чем у какого-то Пиппо Дженуарди. На этот раз ему меня не переиграть.