Страница 6 из 21
– Анечку жалко, – сказал я Алеше. – Оглоушил ее Добрыня гипервнушителем. У вас ведь с ней вроде как любовь намечалась?
Алеша поморщился.
– Вроде как, – сказал он. – Намечалась. А что дальше?
– Зеленых человечков рожать, – съехидничал я.
Зря, наверное. Бестактно получилось, ляпнул, не подумавши. Алеша насупился. Отвернулся.
– Ты же понимаешь, – сказал я. – Гипервнушитель – штука мощная, но не абсолютная. Про любовь свою она вроде как забудет, но всю жизнь теперь будет хотеть чего-то этакого, непонятного, что не может вспомнить и чего не может забыть. Впрочем, ты извини. Это, конечно, не мое дело.
– Да ладно, шеф, чего уж там, – миролюбиво сказал Алеша. – Ты сам говорил – глупо раскланиваться перед телеграфным столбом, если провода оборваны.
– Я много чего говорил. В смысле, всяких глупостей.
– Ничего, за девочку ты не переживай, – сказал Алеша через некоторое время. – Ничего страшного. Женщины всегда такие, всегда хотят чего-то этакого и непонятного. Даже без гипервнушителя.
Специалист.
И все-таки она его зацепила, это я тоже видел.
– Хорошо, закрыли тему. Давай работать, – сказал я.
А что я еще мог сказать?
Глава 3
– Пошли все вон, – сказал высокий человек в монашеской рясе.
Они все пошли. Не спрашивая, куда и зачем. По-военному. На раз-два-три. Быстро, четко и весело.
Всю свою жизнь, сколько он себя помнил, полковник Дробышев выполнял приказы и отдавал приказы. Уж он-то знает, что такое приказ. Дробышев почти не запомнил, как они снова форсировали вонючее болото, как возвращались в город на его служебной машине, за которой натруженно ревел защитного цвета автобус с омоновцами. Приказ вот помнил отчетливо и двигался как положено, согласно отданному распоряжению, а все остальное виделось ему словно в тумане.
Полковник пришел в себя в собственном кабинете. Он обнаружил, что сидит в кресле и держит в руках початую бутылку армянского коньяка, которую хранил для гостей. На столе перед ним стояли два чайных стакана. Напротив него расположился подполковник, командир областного подразделения ОМОН, человек, которого он никогда не понимал и слегка побаивался. Подполковник имел боевые награды, рваный шрам поперек щеки и красный цвет лица регулярно пьющего человека.
Дробышев потер лоб, крякнул, но ничего не сказал. Разлил коньяк в чайные стаканы. Омоновский командир достал из кармана три бутерброда с сыром, завернутые в промасленный газетный лист. Развернул его на хирургически чистом столе. Полковник опять крякнул и опять ничего не сказал.
Они так же молча выпили. Зажевали по бутерброду.
– Слушай, полковник, у тебя дети есть? – неожиданно спросил омоновец.
– Есть, – ответил Дробышев, – и внуки тоже есть.
– А у меня нет, – сказал подполковник. – Или, может, где-то и есть. Только я об этом не знаю.
– Может, еще узнаешь? – предположил Дробышев.
Подполковник внимательно посмотрел на него и покачал головой.
Они опять замолчали. Омоновец на этот раз разлил сам. Опять выпили не чокаясь, ровно на поминках сидели.
– Такое ощущение, как будто мне на голову насрали, – сказал подполковник. (Довольно грубое определение действия гипервнушителя, но по-своему верное, ничего не могу возразить.)
– Что говоришь? – не понял Дробышев.
– Насрали, говорю, – пояснил подполковник.
– Куда насрали?
– На голову. На самую что ни на есть макушку. Тебе насрали, а ты стоишь обтекаешь.
– Мне? – удивился Дробышев.
– И мне тоже, – сказал подполковник. – Мне еще больше.
– Почему это тебе большее? – Дробышев вроде даже обиделся.
Командир областного ОМОНа смотрел на него с сожалением. На его лице было видно все, что он думает по поводу умственных способностей районного милицейского начальства.
– Так получилось, – философски ответил он, разливая по стаканам остатки коньяка.
Расстались они прохладно. Подполковник небрежно сунул Дробышеву жесткую, широкую, как совковая лопата, ладонь и укатил со своими орлами. А Дмитрий Данилович пошел домой и выпил еще коньяка. Прямо из горлышка. Жена смотрела на него с удивлением. В отличие от многих милицейских чинов, пил Дробышев мало и редко. Впрочем, наученная горьким опытом, она промолчала. Он тоже ничего не сказал. Просто лег на диван, заложил руки за голову и уставился в потолок.
На диване полковник пролежал две недели. Поэтому дальнейшие события в городе прошли мимо него. Может, это и к лучшему. Для него – определенно к лучшему.
Все так же, не вставая с дивана, полковник отправил в область заявление об отставке и вскоре узнал, что его уволили в запас. Областное руководство не простило ему обещанного, но не найденного клада.
Впрочем, наследные сыроегинские клады его теперь не волновали. Его теперь ничего не волновало. Даже генеральские погоны уже не казались ему такими привлекательными. Ну, погоны, ну, лампасы на штанах, кабинет побольше и адъютант вместо секретарши. А по сути, те же самые тараканьи бега на выживание в пределах отдельно взятого управления. Где власть – это только возможность не пустить других на свое теплое место. И для чего ему это? Зачем ему подобные глупости? На шестом десятке прожитых лет, когда дети выросли, когда внуки – и те уже живут своей жизнью. Приезжая к деду, будто отбывают повинность.
Нет, нельзя сказать, что Дмитрий Данилович сильно задумался о том, что с ним случилось. Просто ему стало все безразлично. Он ел, спал, смотрел телевизор, пробовал читать книги, но все это без интереса. Бравый полковник очень быстро худел и старел лицом. Жена даже начала всерьез подозревать, что у него завелись глисты. Приводила на обследование врачей. Те качали головами, цокали языками, пытались гнать из Дробышева глисты, но так никого и не выгнали.
Даже эти садистские мероприятия бывший полковник переносил с долготерпением стоика, чем напугал жену еще больше.
Насколько я знаю, все переменилось следующей весной. Так же нехотя Дробышев поехал с женой на дачу и там остался. Неожиданно для себя и тем более для всех родных отставной полковник увлекся садом и огородом. Самостоятельно построил несколько теплиц, разработал хитрые системы полива и обогрева. Очень скоро его приусадебный участок в восемнадцать соток приобрел вид образцово-показательного хозяйства какого-нибудь американского фермера.
Он вставал с петухами и ложился спать на закате. Похудел, загорел, обветрился, а в глазах появился тот яркий блеск, который отличает фанатиков и подвижников. Впервые в жизни Дмитрий Данилович Дробышев, бывший полковник внутренних войск, чувствовал себя по-настоящему счастливым.
В свободное время, которого, впрочем, оставалось немного, Дмитрий Данилович любил ходить по соседним участкам и рассматривать, где, чего и как посажено. Всех соседей по дачным участкам он щедро и безвозмездно снабжал полезными советами и рекомендациями по части земледелия.
Скоро соседи начали считать его навязчивым идиотом.
До недавнего времени тайна МГА была одной из самых неразгаданных тайн планеты Земля. Аббревиатурой МГА в документах секретных служб разных стран обозначали Марьинскую геомагнитную аномалию. За отсутствием других, более подходящих названий.
Нет, конечно, никаких аномалий в Марьинске не водилось. Просто модное здешнее оружие, ракеты со всевозможными боеголовками, упорно не желали пролетать над Марьинским районом и обходили его стороной по всяким незапланированным кривым. Приборы пролетающих над районом самолетов тоже начинали слегка подвирать.
Почему это происходило, даже я не берусь объяснить. Хитрая штука этот редуктор причинно-следственных связей. Даже в неактивированном состоянии он способен влиять на окружающую среду с самыми непредсказуемыми результатами. Разрыв причины и следствия, никуда не денешься.