Марьинская Аномалия

Чудны дела твои, Господи, привычно заключила для себя баба Гаша.

Впрочем, особенно раздумывать было некогда. Пока суть да дело, пока что-то происходит, непонятно что, она взялась за покупки. Гречу, слава Богу, купила без очереди. Три раза бегала от дома до магазина, мало что руки не оборвались. С пшеном ей тоже повезло. В магазинах, в «Девятке», «Тринадцатом» и «Фруктовом раю», уже начал собираться народ, но она сообразила вовремя, отоварилась пшеном, рисом и спичками в палатке у армян. В хозмаге на всякий случай прихватила четырехведерную бутыль керосина. Натерпелась, пока донесла, три раза чуть не выронила по дороге.

За солью, правда, пришлось выстоять две большие очереди. Народ мало-помалу начал соображать, выметали с прилавков все, вплоть до залежалой морской капусты.

Страшно было в очередях, нехорошо и муторно. И никто, главное, не понимает, что происходит. Кто говорит, кино снимают, кто – учения у военных, а отец Никодим, рассказывали, сразу все понял. Конец света, мол, наступает, и точка. Грядет зверь силы немереной и лютости неописуемой. От его речей, рассказывали, многие уже впали в буйство.

Словом, доигрались дерьмократы, попили из народа кровушки. Ответ идет. От нечистой совести, говорили, мэр Кораблин, например, даже преставился.

К исходу второго суматошного дня баба Гаша почувствовала, что рук-ног больше поднять не может. На душе у нее стало вдруг спокойно. Что бы ни случилось дальше, хоть смена власти, хоть потоп, хоть конец света, она готова. Одной гречневой крупы килограмм тридцать с лишком. И это не считая риса, пшена, манки, крупы перловой и ячневой. Соль, спички, сахар – всего запасти успела. Картоха в погребе еще прошлогоднего урожая, соленья-варенья всякие. Ладно, проживем как-нибудь, успокаивала себя баба Гаша, всю жизнь как-нибудь жили, и теперь проживем. Мы – люди маленькие.

Теперь бы в церковь пора, грехи отмаливать, соображала она. Но сил уже не оставалось.

Первый час они ехали весело. Оперативная черная «Волга» мощно пела форсированным движком, наматывая на колеса километры не самого плохого шоссе. Бесконечный лес вдоль дороги шумел и пах хвоей и прелью. Глупые мухи размазывались кляксами по ветровому стеклу.

Референт генерала, подполковник Черный, сидел на переднем сиденье рядом с рулившим Трошкиным. Сам генерал-майор Кабзюк расположился на заднем сиденье рядом со старшим лейтенантом Юрьевой. Беседуя о том о сем, он по-отечески наклонялся к ней, поощрительно похлопывая ее по упругой ляжке.

В дороге подполковник Черный рассказал свежий анекдот про ментов-гаишников. Генерал Кабзюк тоже не остался в долгу, припомнил про смежников еще два смешных анекдота.

– Сколько тут до Марьинска? – спросил генерал, когда они ехали уже второй час.

– Километров шестьдесят, – немедленно отозвался Трошкин.

– Осталось?

– Нет, всего, – немного растерянно ответил майор.

Подполковник Черный значительно хмыкнул.

– Не километров шестьдесят, а шестьдесят километров, – сказал генерал. – Или шестьдесят три, или шестьдесят пять. Чекист, майор, должен быть точным, как арифмометр. Точности и аккуратности – вот чего сейчас не хватает в нашей державе.

– Слушаюсь, товарищ генерал.

– Это не выговор, – демократично сказал Кабзюк. – Просто замечание.

– Слушаюсь, – повторил Трошкин, поддавая газу.

Все замолчали. «Волга» отмахала еще километров сто.

– Километров шестьдесят ты, майор, имеешь в виду, с гаком? – ехидно спросил генерал.

Подполковник Черный, который даже с переднего сиденья ухитрялся подносить генералу огонь для прикуривания, конечно, столичная школа, немедленно его поддержал:

– А в гаке еще верст тридцать, так, майор?

– Слушаюсь, товарищ полковник, – совсем невпопад ответил Трошкин.

Он сжимал руль, краснел и потел. Дорогу от секретного аэродрома до города он знал как свои пять пальцев. Обычно проезжал ее за полчаса. Да и дорога-то одна, даже развилок никаких по пути нет.

Они ехали еще часа два. Бензин уже откровенно кончался. Благо, подвернулась бензоколонка. Даже не спросив разрешения у старших по званию, Трошкин нервно подрулил к ней. Улыбчивый хозяин-кавказец сам вставил шланг в бензобак. Пошутил по поводу того, что сейчас все, понимаешь, торопятся, торопятся, а куда, зачем, непонятно.

– Заблудился, Трошкин, так и говори, – сказал генерал, когда машина снова выехала на шоссе. – Чекист, твою мать…

– Одна дорога. И развилок никаких нет. Да и откуда им взяться, развилкам? – оправдывался он, сам понимая, что выглядит все это неубедительно.

Часа через два руководству окончательно надоело ехать. Благо, старший лейтенант Аня, защищая своего непосредственного руководителя, подтвердила, что дорога одна, а развилок действительно никаких. Это немного успокоило генерала, уже по-фронтовому не стеснявшегося в выражениях, а вместе с ним и подполковника. Аня генералу откровенно нравилась.

Еще через час они снова приехали к бензоколонке улыбчивого кавказца.

– Зачастили вы к нам, – сказал тот.

Трошкину очень захотелось достать табельное оружие и пристрелить гада прямо на месте. Понаехали тут.

А тут еще бродяга какой-то подвернулся под руку. Прицепился, дыша перегаром. Как, мол, пройти в Америку? Вот ведь народ, и пьют без меры, и живут без ума.

От всей души Трошкин послал его куда подальше, выплескивая всю накопившуюся злость.

Высшие чины в салоне хранили каменное молчание.

Потом они, по приказу генерала, повернули назад. Еще пару раз заправились у кавказца, который теперь приветствовал их как родных, обещая в следующий приезд шашлык-машлык, сациви-мациви для дорогих гостей.

Ближе к вечеру, когда солнце уже заметно клонилось к закату, чекисты заметили на обочине дороги одиноко бредущего деда.

Генерал Кабзюк лично вышел к нему спросить дорогу. Если бы Трошкин не знал о его легендарной выдержке и хладнокровии бывшего диверсанта, он мог бы поклясться, что генерал вернулся в машину растерянный.

– Километров двадцать до города, – рассказал генерал. – Дед говорит, тут одна дорога, не ошибетесь. Только, говорит, доедете, не доедете, кто знает. Как захочу, так и будет. Совсем из ума выжил старый. Пути, говорит, неисповедимы. А на лице плесень натуральная. Странный дед.

Машина опять тронулась, набирая скорость.

– Странный дед, – задумчиво повторил генерал через некоторое время. – Лицо неприятное. Говорит, что его зовут Морок. Странное имя. Трошкин, что у тебя тут происходит?

– Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант, – немедленно отозвался тот.

Кабзюк махнул рукой и сплюнул прямо себе под ноги.

Заночевали они на обочине шоссе.

Лежа на спине у костра и безжалостно давя комаров, майор Трошкин смотрел в спокойное, бездонное небо, усыпанное звездными искрами, и с отчаянием думал, что все суета сует. Звезды, звездочки, погоны, нашивки… Томление духа и всяческая суета.

За долгую карьеру русского бомжа Пол Джейсон первый раз сидел с таким откровенным комфортом. Камера у него теперь была одноместная, тумбочка, умывальник, чистая параша в углу почти не воняет. Кровать с одеялом, свежими, хрустящими простынями и подушкой, вообще с ума сойти – настоящей подушкой, затянутой в чистую наволочку с серым, размытым стирками штампом «Марьинское РУВД». Словом, как у людей все. Сиди и радуйся.

Понятно, он теперь политический, фигура важная. Сам милицейский майор Тарасов выдал ему из личных запасов бутылку водки, банку шпрот и пачку сигарет «Гвардейские». Консервный нож, правда, не дал, не положено заключенному, но Петрович и без него обошелся. Сточил о кирпичную стену край банки и открыл ее, родимую, двумя пальцами. Решил запомнить этот случай, пригодится как пример из личной практики для будущей преподавательской работы в разведшколе ЦРУ.