Страница 3 из 15
Она переключила передачу и осторожно повернула. Новая дорога оказалась извилистой и узкой, так что по ней едва могла проехать одна машина, к тому же с обеих сторон над ней нависали грустные поникшие ветки с мокрой листвой, отчего сумрак сгущался еще больше. Здесь было царство уединения и вечной сырости. Деревья росли вплотную к дороге, их ветви сплетались вверху, образуя темный туннель. Время от времени порыв ветра швырял на крышу машины пригоршни брызг или прилеплял разноцветные опавшие листья па лобовое стекло. На открытых местах мисс Бил заметила цветочные клумбы, продолговатые, как могилы, на которых торчали срезанные кусты. Под деревьями было так темно, что она включила боковые фары. Мокрое асфальтированное шоссе стелилось под шинами ее автомобиля, как узкая промасленная лента. Окно у нее было опущено, и внутрь, преодолевая запах бензина и разогретого винила, втекал холодный воздух, пропитанный горьковатым ароматом загнивающей под дождем опавшей листвы. Она почувствовала себя странно одинокой в этой призрачной тишине, и неожиданно ее охватила иррациональная тревога, странное ощущение, что она путешествует во времени и попала в какое-то другое измерение, откуда нет выхода; ее охватил непостижимый и безысходный ужас. Это ощущение длилось всего секунду, и она быстро очнулась от него, напомнив себе, что меньше чем в миле отсюда находится оживленное шоссе, а рядом за степами больницы кипит жизнь. И все-таки на душе у нее остался неприятный осадок от этого странного и неуютного переживания. Рассердившись на себя за глупую мнительность, она резко подняла оконце и нажала на акселератор. Маленькая машина рванулась вперед.
Оказалось, что это был последний изгиб дороги, повернув за который она оказалась перед Найтингейл-Хаус. От удивления она так резко нажала на тормоз, что машина едва не встала на дыбы. Перед ней было невероятно огромное строение, осколок викторианской эпохи, сооруженное из красного кирпича в виде замка с четырьмя высокими башенками по углам. Из-за серого промозглого утра оно было изнутри освещено, и, вынырнув из сумрачного лесного туннеля, мисс Бил была ослеплена его сиянием, невольно вспомнив заколдованный дворец из детских сказок.
Удивленно глядя на Найтингейл-Хаус, мисс Бил совершенно забыла о недавно пережитой панике. Несмотря на свою убежденность в том, что она обладает достаточно развитым вкусом, мисс Бил имела стойкий иммунитет против причуд стиля, она с трудом представляла себе, что стала бы восхищаться ими в обществе. Но для нее давно уже стало привычкой на каждое здание смотреть с точки зрения его пригодности для школы медсестер — однажды, во время парижских каникул, к своему полному ужасу, она вдруг осознала, что только что отвергла Елисейский дворец как совершенно неподходящий для этой цели — и разумеется, как помещение для школы здание Найтингейл-Хаус она оценила как абсолютно невозможное. Ей достаточно было только взглянуть на пего, чтобы все возражения сложились у нее в мозгу в стройную аргументацию. Судя по окнам, большинство его помещений были слишком просторными. Где, например, найти уютные комнатки для кабинетов старшего преподавателя, клинического инструктора или школьного секретаря? Затем, здание очень трудно содержать в порядке, а эти утопленные в толстых стенах окна — без сомнения, очень живописные, если кому-то это нравится, — задерживают очень много дневного света. Что еще хуже, в самом здании было нечто зловещее, даже пугающее. Когда их Профессия (мисс Бил, вопреки неудачному сравнению, всегда думала о ней с большой буквы) с таким трудом пробилась в двадцатый век, сопротивляясь устаревшим предрассудкам и методам, к мисс Бил часто обращались с просьбой произнести речь, и некоторые излюбленные фразы гвоздем застряли у нее в голове, — действительно крайне досадно, что молодые студентки получили для занятий эту древнюю, викторианскую громаду. Будет нетрудно ввести в ее отчет настойчивое требование дать новое здание для школы. Найтингейл-Хаус был отвергнут еще до того, как нога мисс Бил коснулась его ступеней.
Зато оказанный ей прием был безупречен. Не успела она подняться на верхнюю площадку лестницы, как тяжелая дверь распахнулась, и оттуда вырвалась теплая струя воздуха, обдав ее ароматом только что сваренного кофе, Горничная в форменном платье с передником почтительно отступила в сторону, а за ней па широкой площадке дубовой лестницы — сияющей на фоне темных панелей серыми и золотистыми тонами, как портрет времен Ренессанса, — появилась фигура заведующей школой Мэри Тейлор с простертыми вперед руками. Мисс Бил надела на себя радушную профессиональную улыбку, состоящую из радостного ожидания встречи и заверения в добрых чувствах, и шагнула вперед, чтобы приветствовать ее. Злосчастная инспекция школы больницы Джона Карпендера началась.
3
Пятнадцатью минутами позже четыре человека спустились по главной лестнице в демонстрационный зал, где они должны были присутствовать на первом сегодняшнем занятии. Кофе был подан в гостиной заведующей, которая находилась в одной из башенок, там мисс Бил представили старшей преподавательнице мисс Хильде Рольф и старшему консультанту-хирургу мистеру Стивену Куртни-Бригсу. Присутствие мисс Рольф было необходимым и ожидаемым, но мисс Бил была несколько удивлена тем, что мистер Куртни-Бригс собирался уделить столько времени инспекции. Его представили как заместителя председателя Комитета по образованию медсестер, и она ожидала увидеть его вместе с другими членами этого комитета в конце дня на обсуждении результатов инспекции. Для старшего хирурга было необычно сидеть во время инспекции, но было приятно, что он проявляет такой интерес к делам школы.
Коридор был достаточно широким, чтобы три человека могли идти по нему плечом к плечу, но мисс Бил вдруг обнаружила, что сзади ее сопровождают высокая заведующая и еще более высокий ростом мистер Куртпи-Бригс, она чувствовала себя в некотором роде правонарушительницей. Мистер Куртни-Бригс, внушительный полный мужчина, великолепно смотревшийся в своих форменных брюках на штрипках, шел слева от нее. От него исходил аромат лосьона после бритья, который чуткий нос мисс Бил ощущал даже сквозь все забивающие запахи дезинфекции, кофе и мебельной политуры. Ока подумала, что это странно, но не так уж неприятно. Мисс Тейлор, которую в стенах больницы и школы все называли Матроной по ее официальной должности, самая высокая из женщин, шествовала в торжественном молчании. На ней было наглухо застегнутое форменное платье из серого габардина с узкими полосками белоснежного воротничка и манжет. Ее золотистые волосы цвета спелой кукурузы, почти не отличающиеся от цвета лица, были зачесаны вверх от высокого лба и плотно прикрыты огромным треугольным головным убором из муслина, конец которого свешивался чуть не до поясницы. Шляпа напомнила мисс Бил о тех, что носили во время прошлой войны армейские медсестры. С тех пор ей редко приходилось видеть такие. Но простота убора шла мисс Тейлор. Это выразительное лицо с высокими скулами и слегка выпуклыми глазами — мисс Бил внутренне смутилась, непочтительно сравнив их с испещренными прожилками бледно-зелеными ягодами крыжовника, — выглядело бы гротескным под более суетным неортодоксальным головным убором. Сзади мисс Бил ощущала присутствие суетливой сестры Рольф, едва не наступавшей всем на пятки.
Мистер Куртпи-Бригс говорил:
— Какая огромная досада — эта вспышка гриппа! Нам пришлось отложить очередной набор учениц, и одно время даже думали, что нужно распустить и этот курс. Угроза этого была достаточно велика.
«Еще бы!» — с горечью подумала мисс Бил.
Когда бы в больнице ни наступил какой-либо кризис, первыми приносились в жертву студентки школы медсестер. Их обучение всегда находили несложным прервать. Для нее это был болезненный вопрос, но вряд ли сейчас стоило спорить. Она издала невнятный звук, который должен был обозначить ее молчаливое согласие. Они дошли до последней лестничной площадки. Мистер Куртни-Бригс величаво продолжал свой монолог: