NEXT

— Четыре года.

— Четыре года… Когда же у вас впервые зародились подозрения относительно того, что вам не говорят всей правды о состоянии вашего здоровья?

— Ну, по прошествии этих четырех лет я по-прежнему чувствовал себя вполне здоровым. Каждый день я, образно выражаясь, ожидал удара молнии, но ничего не происходило. Однако доктор Гросс настаивал на том, чтобы я сдавал анализы снова и снова. К тому времени я перебрался в Сан-Диего и хотел сдавать анализы там, чтобы потом пересылать их результаты сюда, но доктор Гросс заявил: «Нет, только в Лос-Анджелесе, только в университете!»

— Почему?

— Он сказал, что не доверяет ни одной лаборатории, кроме своей собственной. И постоянно заставлял меня подписывать все новые и новые бумаги.

— Что за бумаги?

— Поначалу это были расписки в том, что я по доброй воле иду на риск, подвергаясь различным процедурам. Очень скоро появились новые бумаги, в которых говорилось, что я согласен принимать участие в каком-то исследовательском проекте. Каждый раз, когда я приезжал, мне предлагалось подписать все новые расписки. Со временем они превратились в десятистраничные документы, написанные мудреным юридическим языком.

— И вы их подписывали?

— Под конец — перестал.

— Почему же?

— Потому что в некоторых говорилось о том, что я не возражаю против коммерческого использования моих тканей.

— Это вас встревожило?

— Конечно! Ведь к тому моменту я уже был почти уверен в том, что доктор скрывает от меня правду о происходящем, о том, зачем нужны все эти нескончаемые анализы. В один из приездов я напрямую спросил доктора Гросса: использует ли он мои ткани в коммерческих целях? Он категорически отрицал это, заявив, что его интересы лежат исключительно в области науки. Ну ладно, сказал я и подписал все бумаги, за исключением тех, в которых говорилось о согласии на использование моих тканей в коммерческих целях.

— Что произошло затем?

— Он страшно рассердился. Кричал, что не сможет лечить меня дальше, если я не подпишу эти документы, что я ставлю под угрозу свое здоровье и свое будущее. Он заявил, что я совершаю большую ошибку.

— Протестую! Это утверждение недоказуемо!

— Хорошо. Мистер Барнет, после того, как вы отказались подписать бумаги, доктор Гросс прекратил вас лечить?

— Да.

— И вы обратились к юристу?

— Да.

— Что же вам удалось выяснить?

— Я узнал, что доктор Гросс продал клетки, изъятые из моего тела в ходе анализов, фармацевтической компании «Биоген».

— Что вы почувствовали, узнав об этом?

— Я испытал настоящий шок, — ответил отец Алекс. — Я пришел к доктору Гроссу, когда был болен,

напуган и беззащитен. Я вручил ему свою жизнь, доверился ему. А он, оказывается, годами обманывал меня лживыми запугиваниями, чтобы воровать части моего тела и наживаться, торгуя ими. Все это время ему было наплевать на меня, ему были нужны только мои клетки.

— Известно ли вам, сколько стоят эти ваши клетки?

— Фармацевтическая компания оценила их в три миллиарда долларов.

Присяжные дружно ахнули.

ГЛАВА 002

На протяжении всего того времени, что ее отец давал показания, Алекс наблюдала за присяжными. Их лица были безучастными, но никто из них не ерзал и не выказывал каких-либо признаков нетерпения. Однако после того, как все они разом выдохнули, картина изменилась. Теперь присяжные ловили буквально каждое слово, звучавшее в ходе продолжавшегося допроса.

— Скажите, мистер Барнет, извинился ли перед вами доктор Гросс за то, что вводил вас в заблуждение?

— И не подумал.

— Предложил ли он вам поделиться полученными доходами?

— Нет.

— А вы сами обращались к нему с такой просьбой?

— Да, я сделал это со временем, когда окончательно осознал, что произошло. В конце концов, это были клетки, взятые из моего тела. Я решил, что имею право на компенсацию за то, что со мной сотворили.

— Но он отказался?

— Совершенно верно. Доктор Гросс заявил, что меня не касается то, что он делал с моими клетками, что это вообще не мое дело.

Присяжные отреагировали на эти слова. Несколько голов повернулись в сторону доктора Гросса. «Хороший знак!» — подумала Алекс.

— И последний вопрос, мистер Барнет. Вы хотя бы раз подписывали разрешение, предоставляющее доктору Гроссу право на коммерческое использование ваших клеток? — Нет.

— Вы не уполномочивали его на их продажу?

— Нет, но он все равно их продавал.

— Вопросов больше нет.

Судья назначил пятнадцатиминутный перерыв, а когда судебное заседание возобновилось, к перекрестному допросу истца приступили адвокаты Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Для защиты своих интересов на этом процессе университет нанял «Райпера и Кросса» — солидную юридическую фирму, специализирующуюся на судебных процессах с перспективой многомиллионных выплат. «Райпер и Кросс» представляли интересы нефтяных компаний и ведущих корпораций оборонной промышленности. Для Алекс было очевидно, что в этом процессе университет волнует вовсе не медицинский прогресс, а огромные деньги, стоявшие на кону. Это был большой бизнес, и они наняли лучшую фирму.

Ведущим адвокатом, представлявшим на процессе интересы университета, был Альберт Родригес — человек с моложавой, располагающей внешностью, дружелюбной улыбкой и обезоруживающей способностью производить обманчивое впечатление новичка, выступающего едва ли не на самом первом в его жизни процессе. Всем своим видом он словно заранее просил присяжных отнестись к нему со снисхождением.

— Мистер Барнет, я представляю, сколь невыносимо было для вас вернуться воспоминаниями в тот период вашей жизни, который принес вам столь болезненные эмоциональные переживания. Я благодарен вам за все, о чем вы нам поведали, и не задержу вас долго. Если не ошибаюсь, вы сообщили присяжным, что были напуганы, и это вполне понятно — кто бы не испугался, окажись он на вашем месте! Кстати, на сколько вы похудели перед тем, как обратились к доктору Гроссу?

«О-о-о!» — подумала Алекс. Она сразу поняла, какую линию защиты избрали их противники. Они будут делать упор на то, что отца вылечили, изображая это чуть ли не актом божественной милости со стороны светил

университета. Алекс покосилась на сидевшего рядом с ней адвоката. Тот шевелил губами, и было ясно, что он пытается выработать тактику контрнаступления. Она наклонилась к нему и прошептала, почти не разжимая губ:

— Прекрати!

Тот, смутившись, закивал головой. Тем временем Фрэнк Барнет отвечал:

— Я не знаю точно, сколько я потерял. Килограммов двадцать или двадцать пять.

— Наверное, одежда на вас сидела ужасно?

— Не то слово! Не сидела, а висела.

— А как обстояло у вас дело с жизненными силами? Могли ли вы с легкостью преодолеть лестничный пролет?

— Нет, я поднимался на две-три ступеньки, а потом останавливался, чтобы отдохнуть.

— То есть вы быстро уставали?

Алекс пихнула адвоката локтем в бок и шепотом подсказала:

— Вопрос уже задан и ответ на него получен. Адвокат тут же вскочил на ноги и вздернул вверх

руку.

— Протестую, ваша честь! Мистер Барнет уже сообщил высокому суду о том, что у него была обнаружена острая форма онкологического заболевания со всеми вытекающими отсюда последствиями!

— Да! — с готовностью кивнул Родригес. — И он также сказал, что был крайне напуган. Но я полагаю, присяжные должны знать, насколько отчаянным было его положение.

— Протест отклоняется.

— Благодарю вас. Итак, мистер Барнет, вы потеряли четверть своего веса, вы были так слабы, что не могли подняться больше, чем на пару ступенек, и у вас нашли практически неизлечимую болезнь — лейкемию — в последней стадии. Я все правильно излагаю?

— Да.

Алекс стиснула зубы. Ей отчаянно хотелось положить конец этому допросу — заведомо предвзятому и не имеющему никакого отношения к главному вопросу: предосудительно ли вел себя доктор ее отца после того, как курс лечения был окончен? Но судья позволил всему этому продолжаться, и тут уж она была бессильна. Кроме того, противнику нельзя было давать оснований для возможной апелляции.