NEXT

— Что происходит? — спросила она. — Что ты с ними сделал?

— Я?

— Да, Джош. Ты дал этим людям какой-то ген или что там было в этом твоем спрее? И теперь они превращаются в стариков.

— Мама, Адам сделал это сам. Он вынюхал спрей, поскольку думал, что это какой-то наркотик. Меня в тот момент даже не было рядом с ним. А что касается сына Лоис Грэхэм, то ты сама просила меня дать ему спрей.

— Как ты можешь такое говорить!

— Ты заставила меня это сделать.

— Джош, ты становишься невыносим. Как я могла заставить тебя что-то сделать? Я ничего не понимаю в твоей работе. Ты позвонил мне и спросил, где живет Эрик. И просил меня ничего не говорить его матери. Вот как было дело.

Джош сидел молча. Он надавил кончиками пальцев на веки, и вскоре в глазах поплыли цветные пятна. Ему хотелось бежать — из своего кабинета, из этой компании. Ему хотелось, чтобы все это оказалось страшным сном.

— Мама, — сказал он наконец, — все это может оказаться очень серьезным.

В этот момент Джош думал о том, что вполне может очутиться за решеткой.

— Конечно же, это серьезно! Мне страшно, Джош! Что теперь будет? Неужели я потеряю сына?

— Не знаю, мама. Надеюсь, что нет.

— Я думаю, шанс все-таки есть. Я позвонила Ливайнам в Скарсдейл. Они уже старые, им обоим за шестьдесят. И оба бодры. Хелен сказала, что никогда не чувствовала себя лучше, а Джордж постоянно играет в гольф.

— Это хорошо, — ответил Джош.

— Так что, может, с ними все в порядке?

— Думаю, да.

— В таком случае, может, и с Адамом все будет хорошо?

— Я очень надеюсь на это, мама. Очень надеюсь.

Он положил трубку. Конечно, Ливайны в полном порядке. Он залил в распылители чистый физиологический раствор, так что они не получили ген. Он не собирался отправлять свой экспериментальный ген каким-то незнакомым людям в Нью-Йорк. Но если это дарит матери утешение, то пусть так и думает.

А вот у самого Джоша в душе уже не осталось надежды — ни насчет брата, ни насчет него самого.

Он должен обо всем рассказать Рику Дилу. Но только позже, только не сейчас.

ГЛАВА 049

Муж Гейл Бонд, Ричард, менеджер по инвестициям, часто засиживался допоздна, когда нужно было развлечь важного клиента. А важнее американца, который сидел сейчас напротив него за ресторанным столиком, и быть не могло. Это был Бартон Уильямc, знаменитый инвестор из Кливленда.

— Вы хотите сделать сюрприз жене, Бартон? — уточнил Ричард Бонд. — Думаю, у меня есть именно то, что вам нужно.

Уильямc посмотрел на собеседника одним глазом, во взгляде которого не читалось ни малейшего интереса. Бартону Уильямсу было семьдесят пять лет, и он очень сильно напоминал жабу. У него было толстое обвисшее лицо с двойным подбородком и крупными порами, широкий плоский нос и глазки-бусинки. А еще — привычка положить руки на стол и лечь щекой на пальцы. В такие моменты его сходство с жабой усиливалось еще больше. На самом деле таким образом он давал отдых своей шее, болевшей от артрита. Ортопедический воротник Уильяме не носил, заявляя, что тот его старит.

Он мог лежать таким образом сколько угодно, Ричарду Бонду было на это наплевать. Уильяме был достаточно стар и достаточно богат, чтобы делать все, что захочет, а хотел он на протяжении всей своей жизни одного — женщин. Даже сейчас, несмотря на возраст и внешность, он имел их в невообразимом количестве и в любое время суток. Во время встреч с Уильямсом Ричард неизменно устраивал так, чтобы под конец трапезы к их столику подходила какая-нибудь доступная женщина, заранее договариваясь с ней относительно того, за кого она себя выдаст: за его секретаршу, решившую занести шефу важные бумаги, за старую приятельницу, подошедшую поздороваться и спросить, как дела, или просто за почитательницу выдающегося американского финансиста.

Эти уловки не могли одурачить старого Бартона Уильямса, они лишь забавляли его. Он полагал вполне логичным, что партнеры по бизнесу хлопочут ради него. Когда ты стоишь десять миллиардов долларов, люди лезут из кожи вон, чтобы ублажить тебя. Так было всегда, и Уильямc воспринимал это как должное.

Однако в данный момент миллиардеру больше всего на свете хотелось ублажить собственную жену, с которой он прожил уже сорок лет. По каким-то необъяснимым причинам Эвелин в свои шестьдесят вдруг разочаровалась в их браке, устав от бесконечных эскапад — так она это называла — мужа.

— Подарок мог бы помочь, но он должен быть чертовски хорош, — проговорил Бартон. — Она успела привыкнуть ко всему: к виллам во Франции, к яхтам на Сардинии, к драгоценностям от Уинстона, к тому, что на день рождения ее собаке самолетом присылают из Рима угощение от самых знаменитых итальянских шеф-поваров. Вот в чем проблема. Ее уже ничем не купишь. Ей шестьдесят лет, и она пресыщена всем на свете.

— Гарантирую, ваш подарок будет уникальным, — сказал Ричард. — Ваша супруга любит животных, ведь так?

— У нее целый долбаный зоопарк, прямо на территории нашего имения.

— А птиц она держит?

— Господи, наверное, сотню, не меньше. У нас весь солярий забит певчими птицами. Трещат целый день напролет. Она их выводит.

— И попугаи есть?

— Все, какие только существуют в природе. Слава богу, они не говорят. С попугаями ей всегда не везло.

— Теперь повезет. Бартон вздохнул:

— Она не захочет еще одного долбаного попугая.

— Этого — захочет, — пообещал Ричард. — Он уникальный, другого такого нет во всем мире.

— Я улетаю завтра в шесть утра, — проворчал Бартон.

— Подарок будет ждать вас на вашем самолете, — сказал Ричард.

ГЛАВА 050

Роб Беллармино ободряюще улыбнулся.

— Только не смотрите в камеры, — сказал он ребятам.

Они расположились в библиотеке школы Джорджа Вашингтона в Силвер-Спрингс, штат Мэриленд. Стулья для слушателей были расставлены в три полукруга, а в центре находилось кресло, в котором восседал Беллармино, пришедший на встречу со школьниками, чтобы поговорить об этических проблемах генетики.

Телевизионщики снимали происходящее тремя камерами. Одна была установлена в глубине комнаты, вторая — сбоку, она должна была брать Беллармино крупным планом, третья смотрела на школьников и фиксировала восхищение, появлявшееся на их лицах по мере того, как подростки слушали рассказ о жизни и работе генетиков Национального института здоровья. По мнению продюсера телешоу, главной задачей было показать живое общение почетного гостя со своими юными слушателями, и Беллармино с этим целиком и полностью согласился. Из числа школьников для участия в беседе были отобраны самые умные и эрудированные.

Беллармино полагал, что все это будет весьма забавно.

Сначала он коротко рассказал о себе, а затем сказал, что готов ответить на вопросы. Первый же вопрос заставил его задуматься.

— Доктор Беллармино, — спросила девочка азиатской наружности, — что вы думаете о женщине из Техаса, которая клонировала своего умершего кота?

Вообще-то Беллармино считал все эти дела с дохлыми кошками позором и гадостью. Они дискредитировали и обесценивали важную работу, которой занимались он сам и его коллеги. Но сказать он этого не мог.

— Безусловно, эта женщина оказалась в сложной эмоциональной ситуации, — дипломатично начал Беллармино. — Мы все обожаем наших домашних любимцев. Но… — Он выдержал паузу. — Эту работу выполнила калифорнийская компания под названием «Дженетикс сэйвингс энд клон», и, как говорят, она обошлась в пятьдесят тысяч долларов.

— Вы считаете этичным клонировать кота? — не унималась девочка.

— Как вам должно быть известно, на сегодняшний день клонировано уже довольно много животных: овец, мышей, собак, кошек. Так что сейчас это уже не является чем-то из ряда вон выходящим. Обеспокоенность вызывает лишь то, что продолжительность жизни клонированного животного совсем не такая, как у обычного.