Друзья

Григорий Бакланов

Друзья

Избранные произведения в двух томах, 2. том

Григорий Бакланов

Москва; "Художественная литература"; 1980

OCR и вычитка: Александр Белоусенко; декабрь 2008.

Роман

Э. Баклановой

ГЛАВА I

Среди многих известий, облетавших в это утро Землю нашу со скоростью света, звука, сверхзвуковых самолетов, было известие местного значения. Его привезла на велосипеде почтальон Клава. Она ехала по деревне, нажимая на педали красными босоножками. У магазина прислонила велосипед к крыльцу, повесила сумку на руль.

Еще с вечера шепнула ей продавщица: мол, заходи, резиновые сапожки привезли.

Хотелось Клаве, конечно, лиловые, с перламутровым блеском. Красные тоже неплохо: под зеленое демисезонное пальто. Белые, на худой конец: посверкать в темноте, хоть уже и не по возрасту вроде бы. А привезли одни желтые. Куда их? К чему? Она и в руках подержала и на ноге поглядела, но взять не решилась. При ней завернули их в папиросную бумагу, положили обратно в коробку: кто-то другой будет носить.

Медведевы вставали из-за стола, когда с улицы раздался Клавин голос:

– Эй, дачники-и!

Застегивая рубашку на груди, Андрей вышел во двор, отогнал хозяйскую собаку, рвавшуюся с цепи. Клава, поставив ногу на раму велосипеда, вытягивала из сумки телеграфный бланк.

Фиолетовыми, с зеленым отливом, чернилами было написано в телеграмме, что к двенадцати часам Медведева и Анохина ждет у себя товарищ Бородин.

Андрей глянул на часы. Времени в обрез. Судя по цифрам, проставленным на бланке, телеграмма была отправлена и получена еще вчера.

– Сын! – крикнул Андрей.

На крыльцо выскочил Митя, вытирая губы: парное молоко допивал.

– Беги, сын, к дяде Виктору, скажи – нас обоих вызывают в город. Срочно!

– Им тоже такая телеграмма,- сказала Клава.

– Отставить, сын!

В высоком небе, никого уже не поражая, проносились где-то невидимые спутники, и ширина Атлантического океана измерялась для них минутами полета. За десять часов пассажирский самолет со всеми удобствами переносил людей из Москвы в Нью-Йорк.

Но здесь расстояния все так же измерялись не временем, а километрами. И телеграммы – и простые и «молнии» – доставляли раз в сутки. Летом на велосипеде, зимой пешком по снегу Клавиными ногами, обутыми в чесанки.

– Спасибо, Клава,- сказал Андрей, расписываясь в разносной книге у нее на колене.- Вот если повестка будет мне на тот свет, как бы это ее через вашу почту пустить?

– До ста лет жить хочешь? – Клава сверкнула стальным зубом, но больше так, по привычке: что зря время тратить с женатым человеком.

А на крыльцо уже вся семья вышла: и Аня («Здравствуйте, Клава») и Машенька; на нее Клава всякий раз глядела как-то по-особенному.

Сумку за спину, села Клава на велосипед и покатила по улице в сатиновых шароварах.

Четыре года назад, когда Медведевы впервые сняли в этой деревне полдома на лето, Клава только замуж вышла. Муж был моложе ее, недавно из армии вернулся. А прошлой осенью Клава овдовела. Шли они из соседней деревни со свадьбы, дорогой поссорились. Домой Клава пришла одна. До утра проревела, но искать мужа не пошла: характер не позволил.

Нашли его под проводами линии передач; один провод, оборванный, лежал на земле.

Как уж так получилось, как совпало, что в широком поле именно на этот провод наступил он в темноте?.. А парень был хороший, непьющий. Теперь бегает по деревне трехлетний человек с зачерствелыми пятками, точная отцовская копия. И войны нет, и сын без отца.

Аня прочла телеграмму.

– Что это может быть?

Дочка не читала телеграммы, но поняла главное:

– Купаться не пойдем, да?

Снизу вверх она смотрела на отца. Хорошо, когда есть в доме вот такое маленькое, говорит тебе «ты» и смотрит на тебя родными глазами.

– А вот вернусь из города, пойдем. Вечером вода теплая…

Здесь же, на крыльце, Аня сливала ему из ковшика.

– И все-таки зачем вызывают?

– Вообще-то отказывать есть помельче.- Андрей отфыркивался под холодной струей, глаза от мыла зажмурены.- К мэру нашему, к Бородину, зовут утверждать, одобрять, вручать. «Потерять», как говорил наш старшина.

– Нервов твоих мне жалко.

У Ани еще не разогрелся утюг, когда пришли Анохины – Виктор и Зина. И с ними – Мила в шляпке с широкими полями.

– Старик дает! – говорил Виктор, шелестя телеграфным бланком и возбужденно помаргивая за стеклами очков.- Тебе телеграмма – «Немировский». Мне телеграмма – «Немировский». Ты что вообще думаешь на этот счет?

Андрей переодевался за дверцей шкафа.

– Витя, что нам думать заранее? Мы пред господом богом, как пред нашим комбатом, чисты. Или в стихах это наоборот?

– Вот именно!

– Я так волнуюсь, так волнуюсь…

Это уже Зина.

– Зиночка, извини, я тут несколько без галстука…

Дверца шкафа качнулась, дважды в наружном зеркале качнулась комната, сначала в одну сторону проехала, потом обратно. И Зина увидела себя в зеркале всю, с красными пятнами на шее.

– Просто я сама не знаю, как я волнуюсь,- говорила она, поглаживая пятна.- Главное, мне вчера такой сон приснился…

В просвете между дверцей шкафа и полом переступали ноги Андрея в брюках.

– Бриться или не бриться? – спросил он. Складки брюк поддернулись вместе и встали остро.

– Дома побреешься,- сказала Аня, тронув зашипевший утюг.- Все равно белая рубашка там.

– Но я же рассказываю!

– Извини, Зиночка.

– Понимаете, как будто мы идем по лесу… Там такая трава, высокая-высокая, холодная-холодная. Ужасно какая холодная. И вдруг чувствую, что-то трогает меня…

Людмила, выйди,- сказала она дочери строго.

Мила, оформившаяся четырнадцатилетняя девочка ростом с мать, вздохнула, заведя глаза (мол, с нашей матерью не соскучишься), и вышла. -…Вы представляете, трогает меня за грудь. Холодное такое и мерзкое. Даже вспомнить гадко!

– А где Виктор был в это время? – спросил Андрей.

– Да, где я был?

– Отпускаешь одну во сне…

– А он, между прочим, всегда так. Я кричу: «Виктор! Виктор!» Хочу бежать, а ноги отнялись. Ужасная глупость, конечно…- Зина засмеялась, застыдясь, как девочка.- Я лично снам не верю…

– Ключи взял? Деньги? – спрашивала Аня, подавая за шкаф поглаженную рубашку. Она обычно с трудом переносила Зинино кокетство и вообще «Зину в больших количествах».

Одетый, Андрей чмокнул дочку, Аню. Сына потрепал по шее. Дети увязались было провожать, но до станции три километра, до поезда – тридцать пять минут.

– Вы там смотрите, держите высоко! – что-то ей самой неясное желая сказать и чего-то стыдясь, кричала Зина, и смеялась, и оглядывалась.

– Мы выйдем помахать вам! – крикнула вслед Аня.

Через полчаса, гудком оглашая окрестности, промчался внизу поезд. Зина с дочерью, Аня с детьми стояли на высоком песчаном откосе под сосной. Женщины махали вслед, дети прыгали и кричали.

Не война, не на фронт провожают мужчин, но когда замелькали внизу крыши вагонов и гудок раздался, у Ани словно предчувствием дальним сжало сердце. И беспокойно вдруг стало.