Страница 94 из 94
— Междугородный? — удивился я. — А кто нам может звонить по межгороду?
Разжимать объятия Габи и бежать к телефону очень не хотелось, но он не умолкал.
— Придётся идти... — вздохнул я и Габи опустила руки.
Я наскоро вытерся и набросив полотенце на плечи выскочил из ванной.
— Слушаю, — сказал я в трубку не уточняя, кто именно слушает.
— Вечер добрый, герр Любимов! — неожиданно услышал я голос Громова. — Не разбудил? Я звонил час назад, но никто не ответил.
— Здравствуйте, господин советник, — ответил я. — Нет, не спим. Только что вернулись. А вы почему так поздно не спите? Что-то срочное?
— Так у нас ещё не поздно, разница с Москвой ведь два часа. — мне показалось или и правда голос у полковника какой-то весёлый?
— Я звоню по просьбе господина Штрауберга — продолжил Громов, — У него ведь нет с тобой связи. Передам только суть. Вышел ваш первый сингл, так это вроде называется? Бьёт все прошлые рекорды по продажам. Штрауберг уверен, что в Западной Германии он займет первое место в каких-то чартах. Он сказал, что ты поймёшь о чём речь. Из других стран Европы тоже поступают обнадеживающие новости из музыкальных магазинов. Так что можешь приглядывать новый сейф для хранения своих капиталов. Это уже мои соображения. Ну и прими мои поздравления.
— Спасибо. Но мне кажется, что только из-за одной этой новости, вы бы не стали звонит ночью.
— Вот ничего от тебя не скроешь, — усмехнулся Громов. — Да, это только первая новость. Но и вторая тебя не расстроит. Штрауберг сказал, что утвержден предварительный план гастролей и требуется только ваше согласие. Я не помню всех стран, но в списке точно есть Западная Германия, Франция, Англия и Италия. Испанию тоже, вроде называл, но это потом сам уточнишь. Штрауберг торопит вас с возвращением. Там ещё нужно обсудить кто с вами на каких-то разогревах будет играть. Говорит, что это вы с Парсонсом будете решать. Кандидаты есть, но я запомнил только этих ребят из Швеции, с которыми ты подружился на фестивале.
— АББА? — уточнил я.
— Вроде да, — неуверенно ответил Громов. — Приедешь — узнаешь. Вот теперь все новости. Долго вы ещё там?
— Да, в основном закончили... — я не знал, что можно говорить по телефону. Ясно же, что сейчас кое у кого ушки на макушке. — Приеду, расскажу. Спасибо, за хорошие вести.
— Ну, добре... Поцелуй за меня Габриэль. До скорого! — попрощался Громов.
— А вы от нас с Габи передавайте привет обеим Машам.
— Ой, Машка вам же тысячу поцелуев передавала! — спохватился полковник. — Совсем забыл... Она там с девчонками каждый день до упаду танцует, собралась с вами на гастроли. А я даже и не знаю...
— А что там знать, Степан Афанасьевич? — бодро ответил я. — Со мной же поедет. Я пригляжу...
В этот момент из ванной вышла замотанная в полотенце Габи и вопросительно посмотрела на меня.
— Ну всё! До встречи! Габриэль вот вам поцелуй передаёт!
— Кому это ты мои поцелуи раздаёшь? — прищурилась Габи. Отошла совсем... — Ещё и без спроса!
— А я из собственных запасов отдал один, — обнял я её. — Из моей ежедневной порции. Так что неплохо бы восполнить потерю, как ты считаешь?
— А вот нечего раздавать кому попало. — в глазах Габи запрыгали знакомые бесенята.
— Обидны ваши слова, фрау Любимофф! Неужели вы думаете, что я таким сокровищем просто так буду разбрасываться? Тут случай особый и стоит даже не одного поцелуя.
— И что же это за случай? — с Габи упало полотенце, но мы уже не замечали таких мелочей.
— Там даже два случая, — продолжил я, в то время как мои руки сами знали, что им делать. — Во-первых, наш первый синг разлетается с невиданной скоростью. Да-да, фрау и это ещё не всё! Главное — мы едем на гастроли по всей Европе.
— По Европе? — засияли глаза Габи. — И в Париж?
— И в Париж...
— И в Лондон?
— А что нам стоит?
— А в Италию?
— Да хоть в Испанию!
— Ииии! — повалила меня на кровать Габи.
И в этот момент снова зазвонил телефон. Но не как раньше длинно и требовательно, а скромно звякнул и умолк.
— Кто там ещё? — проворчал я, отрываясь от Габи. — Вот не пойду никуда!
И тут же, как бы отвечая мне, телефон позвонил ещё раз. Чуть длиннее...
Понятно — рецепция. Может Вика с Михаилом извиняться приехали?
— Слушаю...
— Извините, что потревожил, но вам пакет с фельдъегерской службой, — голосом преисполненным почтения, сообщил администратор. — Будьте добры, спуститесь на минутку.
— Хорошо, спасибо.
— Кто там? — Габи приподнялась на кровати.
— Пакет " оттуда", — показал я пальцем вверх. — Не пойму, что за спешка... До утра подождать что ли не могут?
Я быстро натянул на себя спортивные штаны, майку, взглянул на ноги...
— А, и так сойдёт! — махнул я рукой, решив идти в тапочках. Я в конце концов не на службе и каблуками щёлкать не обязан.
— Ты пока морально готовься, я — быстро! — поцеловал я Габи в лоб и вышел из номера.
Спустившись в холл я сразу заметил стоящего в центре молодого крепкого парня в военной форме. Подойдя, разглядел погоны старшего лейтенанта и непонятные эмблемы в петлицах. До этого дня сотрудников фельдъегерской службы ни СССР, но России мне видеть не приходилось.
— Я Любимов... — представился я и раскрыл удостоверение личного помощника Генерального секретаря.
Фельдъегерь всмотрелся в мою фотографию и мне показалось, что у него расширились глаза. Удивлён? Или он не знал о моей должности?
— Пожалуйста, распишитесь здесь, — как-то суетливо протянул мне старлей ручку и разлинованный блокнот.
Я черкнул что-то похожее на мою роспись.
Он спрятал блокнот и ручку в портфель и достал из него толстый пакет из плотной коричневатой бумаги с красной полосой пересекающей его по диагонали. Немного замешкавшись, ( молодой что ли совсем?), он, как будто нехотя, протянул его мне.
Я взялся за край конверта и только тут обратил внимание, что на руках фельдъегеря натянуты тонкие кожаные перчатки. Это у них форма одежды такая, что ли? Насколько я знаю и помню по прошлой жизни, кожаные перчатки не полагались по уставу, хотя конечно, некоторые старшие офицеры позволяли себе такие вольности. Может у этих "государевых гонцов" это норма? Но сейчас на дворе июнь месяц, какие перчатки?
Все эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове, а старший лейтенант, как только я взял пакет, быстро разжал пальцы и убрал руки. Слишком поспешно... Огонёк тревоги вспыхнул у меня в мозгу, но тут же картинка перед моими глазами стала быстро сужаться, как если бы в моих глазах стала закрываться диафрагма, как в фотоаппарате. Последнее, что я увидел, это напряжённое лицо фельдъегеря и его широко раскрытые глаза, а потом — тьма...