Ничто не разлучит нас

Хизер Грэм

Ничто не разлучит нас

Мериан Дэвент, замечательной женщине, которой я столь многим обязана.

С благодарностью.

Глава 1

– Изысканно. Блестяще. Само совершенство, – сказал Джеффри Сейбл и, вопросительно приподняв бровь, поглядел на свою помощницу. Она, правда, пыталась сохранить невозмутимость, но легкая улыбка все же играла на губах. Это была высокая женщина, стройная, элегантная, одетая с безупречным вкусом и несомненным умением любой частью своего туалета выгодно подчеркнуть фигуру. Очаровательная блондинка обладала невинным, как у ребенка, взором, который, однако, при необходимости умела искусно бросить на собеседника из-под своих темно-золотистых бровей. Ее широко распахнутые небесно-голубые ясные глаза выгодно подчеркивались темными длинными ресницами и сразу приковывали к себе внимание.

– Интересно… – протянула она, старательно разглядывая полотно. – Интересно.

– И это все?! – воскликнул Джефф.

Гейли Норман держала паузу, продолжая рассматривать картину, висевшую на голой белой стене. По спине у нее бежали мурашки от избытка чувств, но отчего-то ей упорно не хотелось признавать гениальность автора этих работ.

– Ну что же… – в конце концов молвила она.

– Ах, Гейли, ну говори! – не вытерпел Джефф, хозяин хорошо известной в Ричмонде, штат Виргиния, «Сейбл гэлери». Последние четыре года он был начальником Гейли. Еще задолго до этого они стали близкими друзьями, и теперь каждый читал в душе другого, словно в открытой книге. – Гейли, ты же сразу отличаешь талантливое от посредственного! – торопил ее Джефф. – Тебе уже ясно, что эти картины – самые трогательные произведения из всех, какие нам приходилось когда-либо видеть!

Трогательные… Что ж, возможно, это как раз подходящее прилагательное. Правда, Гейли сразу же подумала эротичные, но отказалась от собственного определения как от слишком примитивного. В приглушенных красках, в позах фигур, в их сказочной красоте было нечто выходящее за рамки обычной эротики. На полотне, перед которым она остановилась, обнимались двое влюбленных. Гейли смотрела на них, и ей казалось, будто она вот-вот увидит, где именно и какими мазками прописано чувство глубокой нежности. Картина покоряла силой пробуждаемых в зрителе чувств. В облике мужчины ощущались сила, напор, готовность оберегать возлюбленную. Женщина отвечала ему полным доверием, и от ее фигуры веяло спокойствием и уютом. По краям полотна краски расплывались в серую дымку. Это было так красиво, что Гейли овладело какое-то неясное томление. Как всякая женщина, она хотела быть любимой, познать чувства, похожие на те, которые видела. До сих пор, однако, ничего подобного с ней не случалось. Поэтому, наверное, от созерцания полотна она испытывала еще и острое одиночество. Впрочем, она не пускалась в плавание по океану любви, поскольку не хотела этого. Вдобавок картина явно живописала о чувстве, которое гораздо глубже обычного увлечения, – о нежнейшей и преданной любви. А такое редко случается в жизни, и то если очень повезет.

Гейли решительно оторвала взгляд от полотна, чтобы еще раз осмотреть остальные картины. На всех были изображены обнаженные человеческие фигуры.

Еще в художественной школе Гейли провела сотни часов, рисуя обнаженную натуру: стройные, мускулистые, а порой даже необычайно красивые тела. Она изучала творчество Рубенса и Боттичелли, много раз бывала в Лувре и других прославленных художественных музеях.

Но до сих пор никогда не видела такой обнаженной натуры. Казалось, каждая из этих картин невидимой рукой трогает самые тонкие эмоциональные струны зрителя. Джефф сказал трогательные. Пожалуй, все-таки это недостаточно сильное определение, но Гейли не нашла ничего более подходящего.

– Ты прав, Джеффри, – наконец-то сказала она. – Они восхитительны. Мак-Келли – просто гений.

Не отрывая глаз от одной из картин, Джеффри удовлетворенно кивнул и спросил:

– Мы получили ответы на все наши приглашения?

– На все до единого.

– И это значит?..

– Это значит, что завтра вечером сюда заявятся две сотни гостей, причем весьма именитых гостей.

– Прекрасно, прекрасно. – Джеффри явно был доволен. Даже чересчур доволен: широкая радостная улыбка, сиявшая на милом дружелюбном лице, совершенно не гармонировала с деловитой многозначительностью костюма-тройки.

«Почему бы и нет? – с нежностью подумала она. – Джефф заслужил эту радость. Ведь выставка Мак-Келли – это такая удача!»

Ей рассказывали, что художник – настоящий затворник. Его первое творение было продано в Париже за баснословные деньги лет десять назад. После мастер ни разу не снизошел до интервью с прессой и даже не появился в свете. Гейли представляла его согбенным отшельником с бородой до колен, в какой-нибудь замазанной масляными красками робе. Возможно, он хрипло дышал, колдуя над очередным шедевром и при этом посмеиваясь от удовольствия за мольбертом, когда ему что-нибудь особенно удавалось.

Скорее всего Гейли не могла избавиться от необъяснимой неприязни к художнику. Ничего особенного в ее чувствах не было. Само по себе проведение выставки – сущая пытка, а при этом Мак-Келли ни разу не поговорил лично с Гейли, перепоручив все хлопоты своему помощнику, молодому человеку по имени Чед Беллоуз. Правда, парень оказался неглупым и приятным собеседником, но никакого отношения к искусству не имел, и от этого любая мелочь, связанная с выставкой, превращалась для Гейли в настоящее испытание. Она так боялась допустить какую-нибудь оплошность, что много раз проверяла и перепроверяла себя, почти безвылазно проведя в галерее около двух недель.

– Как ты думаешь, он в последний момент не откажется? – вдруг спросила она.

Джеффри бросил на нее почти враждебный взгляд, не скрывая раздражения. По его взгляду Гейли догадалась, что он весьма озабочен и сильно переживает за исход выставки.

Несмотря ни на что, Джефф скорее был ее другом, чем боссом. Они повстречались в одном из парижских кафе, когда учились в художественной школе. У них не оказалось особого дарования, но оба без тени зависти восхищались истинными талантами однокашников. Дружба тех лет постепенно дополнилась деловым сотрудничеством. Они никогда не были влюблены друг в друга, хотя для этого не существовало препятствий: оба были молоды и – почему-то всякий раз, думая об этом, Гейли мысленно усмехалась – гетеросексуальны. Их дружба слишком много значила для обоих. Для Гейли, сироты с богатым наследством, Джеффри оказался важным приобретением. Она неожиданно нашла в нем чудесный подарок судьбы – старшего брата. Спустя семь лет после счастливой встречи в Париже его мечта о собственной солидной галерее стала реальностью. А завтра в «Сейбл гэлери» должна открыться выставка полотен самого Брента Мак-Келли, наимоднейшего художника, чьи картины мечтали выставить многие конкуренты Джеффри и Гейли.

Джеффри неожиданно просиял:

– Он никуда не денется. А если только попробует, то я зашлю к нему тебя.

– С чего ты взял, что я смогу поправить положение? – грозным голосом переспросила Гейли.

– Он постоянно нуждается в натурщицах.

– Не поняла?!

– Считай, что это комплимент. Наверное, Рубенс счел бы тебя чересчур костлявой, но в наши дни ты обладаешь ценным капиталом. – Гейли смотрела на него, подумывая, как распорядиться комплиментом. Джеффри рассмеялся: – Ну давай же! Ты хочешь меня убедить, что не пожертвуешь всем ради искусства?

– Нет, – отрезала она. – Уж во всяком случае, не для этого старого затворника.

– Ага! А будь он молод и красив, тогда бы пожертвовала?

– Нет! Я этого не говорила. Но я не позирую, а торгую картинами, забыл? – Гейли улыбнулась. – Да, у меня полно всевозможных предрассудков, но, несмотря на них, ты меня терпишь.

Джефф тоже улыбнулся:

– Но позировать самому Бренту Мак-Келли…