Страница 2 из 135
— Мы что — туристы? Шляться по грязи и любоваться видами! — Молпри остановился и привалился, пыхтя, к валуну. Он брезгливо оглядывал заполненный водой кратер, вздымающееся в небо сплетение корней и далеко вверху — целый лес ветвей рухнувшего дерева.
— Наши секвойи против него — одуванчики, — негромко сказал Голт. — А ведь это после той самой бури, с которой мы разминулись!
— Ну и чего?
— Ничего… Просто, когда видишь дерево такого размера это впечатляет…
— Тебе что — деньги за него заплатят?
Голт поморщился.
— Вопрос по существу… Ладно, топаем.
— Не нравится мне, что недотепа остался один в корабле.
— Слушай, — Голт обернулся к Молпри, — что тебе дался этот мальчишка?
— Не люблю… придурков.
— Ты мне баки не забивай, Молпри. Пэнтелл совсем не глуп на свой лад. Может, из-за этого ты и лезешь в бутылку?
— Меня от таких воротит.
— Не выдумывай — он симпатичный парень и всегда рад помочь.
— Ага, рад-то он рад, — пробурчал Молпри, — да не в этом штука.
Сознание медленно возвращалось к умирающему сердцемозгу. Сквозь бессмысленные импульсы разорванных нервов прорывались отдельные сигналы:
— Давление воздуха ноль — падает… давление воздуха сто двенадцать — повышается… давление воздуха отрицательное…
— Температура — сто семьдесят один градус, температура минус сорок, температура — двадцать шесть градусов…
— Солнечное излучение только в красном диапазоне… только в синем… в ультрафиолетовом…
— Относительная влажность — бесконечность… ветер северо-восточный, скорость — бесконечность… ветер снизу вверх вертикально, скорость — бесконечность… ветер восточно-западный…
Дерево решительно отключилось от обезумевших нервов, сосредоточившись на своем внутреннем состоянии. Оценить его было несложно.
Думать о личном выживании бесполезно. Но еще можно принять срочные меры и выиграть время для спорообразования. Не тратя ни секунды, дерево включило программу экстренного размножения. Периферические капилляры сжались, выталкивая все соки назад, к сердцемозгу. Синапсические спирали распрямлялись для увеличения нервной проводимости. Мозг осторожно проверял, сначала — жизнеспособность крупных нервных стволов, затем — сохранившихся участков нервных волокон, восстанавливал капиллярную сеть, разбирался в непривычных ощущениях: молекулы воздуха соприкасались с обнаженными тканями, солнечное излучение обжигало внутренние рецепторы. Надо было заблокировать все сосуды, зарастить капилляры — остановить невосполнимую потерю жидкости.
Только после этого древомозг смог заняться самим собой, пересмотреть глубинную структуру клеток. Он отключился от всего разрушенного и сосредоточился на своем внутреннем строении, на тончайшей структуре генетических спиралей. Очень осторожно дерево перестраивало все свои органы, готовилось произвести споры.
Молпри остановился, приставил руку козырьком ко лбу. В тени необъятного выворотня маячила высокая тощая фигура.
— Вовремя мы поспели!
— Черт! — ругнулся капитан и прибавил шагу. Пэнтелл заторопился ему навстречу.
— Пэнтелл, я же вам сказал — сидеть в корабле!
— Я не нарушал приказа, капитан. Вы не говорили…
— Ладно. Что-нибудь случилось?
— Ничего, сэр. Я только вспомнил одну вещь…
— После, Пэнтелл. Сейчас нам нужно на корабль — дел еще много.
— Капитан, а вы знаете, что это такое?
— Ясно что — дерево, — Голт повернулся к Молпри. — Слушай, нам надо…
— Да, но какое дерево?
— Черт его знает, я вам не ботаник.
— Капитан, это очень редкий вид. Он, собственно, считается вымершим. Вы что-нибудь слышали о яндах?
— Нет. Хотя… да. Так это и есть янд?
— Я совершенно уверен. Капитан, это очень ценная находка…
— Оно что — денег стоит? — перебил Молпри, обернувшись к Голту.
— Не знаю. Так что дальше, Пэнтелл?
— Это разумная раса с двухразовым жизненным циклом. Первая фаза — животная, потом они пускают корни и превращаются в растения. Активная конкуренция в первой фазе обеспечивает естественный отбор, а дальше — преимущество в выборе места для укоренения…
— Как его можно использовать?
Пэнтелл запрокинул голову. Дерево лежало, словно стена, переходящая в гигантский купол обломанных ветвей тридцати метров высоты, или пятидесяти… или больше… Кора гладкая, почти черная. Полуметровые блестящие листья всех цветов.
— Представьте только, это огромное дерево…
Молпри нагнулся и подобрал обломанный корень.
— Эта огромная деревяшка, — передразнил он, — поможет вправить тебе мозги…
— Помолчи, Мол.
— …бродило по планете больше десяти тысяч лет назад, когда еще было животным. Потом инстинкт привел его на эту скалу и заставил начать растительную жизнь. Представьте себе, как этот древозверь впервые оглядывает долину, где ему предстоит провести тысячи и тысячи лет…
— Чушь! — фыркнул Молпри.
— Такова была участь всех самцов его вида, чья жизнь не прерывалась в молодости: вечно стоять на утесе, как несокрушимый памятник самому себе, вечно помнить краткую пору юности…
— И где ты набрался этакой хреновины? — вставил Молпри.
— И вот на этом месте, — продолжал Пэнтелл, — окончились его странствия.
— О’кэй, Пэнтелл, это очень трогательно. Ты что-то говорил о его ценности.
— Капитан, дерево еще живое. Даже когда сердцевина погибнет, оно будет отчасти живо. Его ствол покроется массой ростков — атавистических растеньиц, не связанных с мозгом. Это паразиты на трупе дерева — та примитивная форма, от которой оно произошло, символ возврата на сотни миллионов лет назад, к истокам эволюции…
— Ближе к делу.
— Мы можем взять образцы из сердцевины. У меня есть книга — там описана вся его анатомия: мы сумеем сохранить ткани живыми! Когда вернемся к цивилизации, дерево можно будет вырастить заново — и мозг, и все остальное. Правда, это очень долго…
— Так. А если продать образцы?
— Конечно, любой университет хорошо заплатит.
— Долго их вырезать?
— Нет. Если взять ручные бластеры…
— Ясно. Неси свою книгу, Пэнтелл, попробуем.
Только теперь дерево осознало, как много времени прошло с тех пор, когда в последний раз близость янды-самки заставила его производить споры. Погруженное в свой полусон, оно не задумывалось, отчего не стало слышно споровых братьев и куда исчезли животные-носители. Но стоило ему задаться этим вопросом — и все тысячелетние воспоминания мгновенно прошли перед ним.
Стало понятно, что ни одна янда не взойдет уже на гранитный мыс. Их не осталось. Мощный инстинкт, запустивший механизм последнего размножения, работал вхолостую. С трудом выращенные глаза на черешках напрасно оглядывали пустые дали карликовых лесов, активные конечности, которые должны были подтащить одурманенных животных к стволу, висели без дела, драйн-железы полны, но им не суждено опустеть… Оставалось только ждать смерти.
Откуда-то появилась вибрация, затихла, началась снова. Усилилась. Дереву это было безразлично, но слабое любопытство подтолкнуло его вырастить чувствительное волокно и подключиться к заблокированному нервному стволу.
Обожженный мозг тотчас отпрянул, резко оборвав контакт. Невероятная температура, немыслимая термическая активность… Мозг напрасно пытался сопоставить опыт и ощущения. Обман поврежденных рецепторов? Боль разорванных нервов?
Нет. Ощущение было острым, но не противоречивым. Восстанавливая его в памяти, анализируя каждый импульс, древомозг убедился: глубоко в его теле горит огонь.
Дерево поспешно окружило поврежденный участок слоем негорючих молекул. Жар дошел до барьера, помедлил — и прорвал его.
Надо нарастить защитный слой. Тратя последние силы, дерево перестраивало свои клетки. Внутренний щит упрочился, встал на пути огня, выгнулся, окружая пораженное место… и дрогнул. Слишком много он требовал энергии. Истощенные клетки отказали, и древомозг погрузился во тьму.
Сознание возвращалось медленно и трудно. Огонь, должно быть, уже охватил ствол. Скоро он одолеет барьер, оставшийся без подпитки, доберется до самого сердцемозга… Защищаться было нечем. Жаль — не удалось передать споры… но конец неизбежен. Дерево бесстрастно ждало огня.