Вечное дерево

с женой и настолько ему сейчас было все безразлично,

что ответил неприветливо:

- Нет, потому что сам как гость.

Он покосился на растерявшегося Дунаянца, взял себя в руки, поправился:

- В парк иду. Составь компанию.

Дунаянц пошел рядом. Он сразу понял, что у Степана Степановича неприятности в доме, что ему сейчас ни до чего, и не решился говорить.

- Извини, - после долгой паузы сказал Степан Степанович.

- Ничего. Бывает, дорогой. Бывает.

Прошел дождь. Тотчас утих ветер. Выглянуло солнце, и все подобрело, потеплело, посветлело вокруг. Вновь наступило лето. Утром осень- вечером лето.

Смеркалось. Небо все еще было светлым, но земля темнела с каждой секундой. В воде отражались тени деревьев и небо. Пруд зеркально блестел, но блеск этот с каждой секундой блек, угасал, и вода все больше чернела.

В домах зажглись огни. Лампочки светились желтыми расплывчатыми пятнами. Комнат еще не было видно.

Остаток дня, свет неба как будто соперничал с электрическим светом и не давал ему силы, объемности и широты освещения.

Степан Степанович и Дунаянц сидели у пруда и следили за приближением ночи. От аллейки донеслась громкая музыка, и через некоторое время появилась парочка-два белых пятна.

- Вай! - воскликнул Дунаянц. - На всю железку.

- Пусть, - сказал Степан Степанович, как будто недовольный тем, что Дунаянц прервал молчание.

Но Дунаянц уже заговорил, уже начал:

- Скажи, пожалуйста... Мы вот тут посоветовались с членами партбюро... Может быть, тебе хочется сдать бригаду? .. Скажи... Ты, конечно, человек подходящий, настоящий наставник, но раз так... Незаменимых нет.

- Я отступать не собираюсь,-прервал его Степан Степанович.

- Не отступать, дорогой... Мы сделаем это тактично...

- Это что ж? Указания Песляка?

- За кого ты нас принимаешь?!

- Скажи честно. А чего крутить?!

Раздался всплеск. Над прудом появилась черная голова. От нее в стороны расходились длинные волны. Голова двигалась рывками, и было слышно, как человек дышит и вода тихонько позванивает от его дыхания.

- Горячая голова,-пошутил Дунаянц.-Вроде тебя. - И тут же поправился: И меня тоже.

Степан Степанович не ответил.

- Песляк ни при чем,-сказал Дунаянц.-Мы его, дорогой, не первый день знаем и знаем, как к нему относиться..,..Л вот если у тебя есть желание...

- Нет такого желания,-твердо произнес Степан Степанович. - Есть другое: доказать, что мальчишки не безнадежны.

- Быть может, другой наряд, а не эти шины? - предложил Дунаянц.

- Это почему же?

- Но они ж не такие простые, дорогой. Четыре операции.

- А я их разделю. Каждому по одной дам.

- Сам придумал?

- Кузьма Ильич подсказал. Я только собирался.

Так соседи, бригада Ганны делает.

- Толковая идея. Благословляю, дорогой.

Снова донеслась музыка и поплыла, удаляясь, по дальней аллее. Теперь людей не было видно. Мрак опускался на землю все ниже. Огни в домах горели все ярче. И уже различимы были комнаты, оранжевые абажуры, фигуры хозяев, обстановка.

- Чего я хочу, - раздумчиво произнес Степан Степанович,-чтобы ребята почувствовали и поняли, что они тоже дело делают, пользу приносят. Где-то я читал, что заключенные и те, если они без толку работают, скажем, камни с места на место перекидывают, испытывают угнетение от такого труда.

- Мрачный пример,-пошутил Дунаянц.-Да еще к ночи.

- Ну, может, и неудачный,-согласился Степан Степанович. - Только пойми мысль. Вот когда почувствуешь пользу, увидишь дело рук своих...-Он оборвал разговор, усмехнулся. - Чего я тебя агитирую?

- Агитируй, дорогой. Я уже согласный.

Они замолчали, вслушиваясь в тишину наступающей ночи, в отдаленные голоса.

- А отступать не привык,-сказал Степан Степанович.-То вы меня сватали, а теперь я сам не соглашусь сдать бригаду. Ведь если не мы, кто же их на путь истинный, этих парней, наставит?

- Ах, дорогой!-воскликнул Дунаянц и взял под руку Степана Степановича, давая этим жестом понять, что он разделяет его мысли.

Долго они еще сидели молча, думая каждый о своем, а в общем об одном и том же-о работе, о заводе, о тех, кого нет здесь, но кто им близок и дорог, как друг и единомышленник.

Степану Степановичу было приятно, что товарищи верят ему, сочувствуют и хотят помочь. А Дунаянцу было радостно, что его опасения не оправдались, что Стрелков отступать не собирается, а значит, у него, Дунаянца, появился надежный помощник.

Насидевшись, они встали и пошли по темной аллее.

Где-то пели песню. Где-то за кустами шепталась парочка. В дальних домах горели огни. Под оранжевыми абажурами сидели люди.

* * *

В воскресенье Колька Шамин пригласил Журку прокатиться на пароходе за город. Журка согласился поехать. Нужно было поговорить начистоту, и чем скорее, тем лучше.

Ребята ожидали Журку на пристани, у Тучкова моста. Хотя он и опоздал, они не стали упрекать его.

И Колька не выдал своих обычных хохмочек.

На теплоходе было полно народу. Пассажиры забили все салоны, все проходы. Те, кто не успел сесть, пробовали найти местечко или хотя бы занять удобные позиции у борта. Было душно. Пахло потом и табачным дымом.

Парни протиснулись на верхнюю палубу. В глаза брызнуло солнце. Свежий воздух хлестнул по щекам.

Теплоход отвалил от причала и, закончив маневрирование, взял курс на Петродворец. За кормой зажурчала вода. Крупные брызги поднимались чуть ли не до борта.

- Ну как, старики, - заговорил Колька, - куда путь держим?

По тому, как он сказал это непривычно серьезно, по тому, как до лоска натянулась кожа на его круглой башке, Журка понял: Колька от своего плана не отступает, стычки не избежать.

Боб и Мишель молчали. Журка не отвечал, предоставляя Кольке инициативу. Да и что он мог ответить?

Ведь для него главным была Ганна...

- Не понимаю, для чего? - воскликнул Колька.- Какой смысл, токари-пекари? В чем светлая идейка? Работать, лишь бы слыть рабочим, по принципу: "Попал в стаю-лай не лай-хвостом виляй". Так я ж не собака. Пардон за извинение.

Он сплюнул в кипящую воду и покосился на Журку вызывающе.

- Давай не будем, - проговорил Журка.

Разговора не получалось, потому что он не мог сейчас, здесь говорить по существу, об истинных своих мотивах. Колька понял это.

- Я щажу твои чувства, мыслитель. Но это не значит, что я соглашаюсь. Это не значит, что и мы должны за тобой чапать. У нас есть своя тактика, и мы ее, и только ее будем придерживаться. Так мы им еще наработаем. Уже наработали!

Боб и Мишель захихикали. Колька глянул на них сердито, и они моментально умолкли.

- Ты знаешь меня. Я человек прямой. Я скажу честно. Мне эта работа до фонаря. А если еще честнее, меня вообще ничто не тянет. Я не знаю еще своего призвания.

Сказали предки: в институт. Иду в институт. Пошел, не прошел. Сказали: на завод. Хиляю на завод. Я лично хочу одного: веселой жизни. А для нее нужны деньги!

Вот суть явлений! - воскликнул он театрально, на мгновение став лукавым, привычным парнем. Но тотчас же погасил лукавинки, нахмурился.

Что-то тяготило его. Что-то не давало покоя. Журка заметил это.

- Мне все равно,-продолжал Колька,-куда податься, на кому работать (он так и сказал-"на кому").

Лишь бы монета была. Где больше платят, там и лучше.

А вообще, старики, хорошо волку...

- Белая лошадка! - прервал Журка, вспомнив Юг, скамейку под каштанами и Ганнины сердитые слова.

И как только он об этом вспомнил, тотчас почувствовал ее за своей спиной, будто бы она наблюдала за ним - что скажет? как поведет себя? Белая лошадка. Тебе на парад только. А другие пусть... А ты видел настоящих лошадей?

- А ты лично не знаком с королем Махендрой? - отпарировал Колька.

- Лошадям подковы нужны. А подковы руками делают...