Небо в огне

— Я устал слышать о неудачах. — Голос посла прозвучал, как удар кнутом, эхом прокатился по кабинету и замер под потолком. — При твоем опыте, Ипатий, я ждал лучших результатов. И гораздо раньше.

— Господин архистратиг, вы столь давно представляете волю божественных базилевсов в этом диком краю, что, без сомнения, знаете, насколько сложно работать в… здешних условиях. — осторожно молвил Ипатий.

— Только по этой причине я еще не отказался от твоих… хм… услуг, — в тон ответил Аркадий. — Что тебе помешало на этот раз?

— У князя слишком надежная охрана, — молвил Ипатий, в душе передернувшись, когда архистратиг упомянул об «отказе от услуг». — Если раньше была возможность подобраться, то сейчас появилось нечто новое. Особая сотня, что-то наподобие гвардии ипаспистов… но только лучше.

— Лучше? — усмешка Флавия Ипатию вовсе не понравилась, уж слишком от нее веяло вечным отдыхом в каком-нибудь тихом омуте.

— Гораздо лучше. «Кречеты». Они появились лет шесть назад, как особая карательная часть, но долгое время оставались невостребованными, хотя туда с самого начала набирались только лучшие бойцы. Владимир лелеял мечту сделать непобедимый отряд, который можно было бы использовать там, куда нельзя послать обычную дружину, но тогда у него просто не хватило времени этим заниматься. «Кречетам» поручали в основном, охрану посольств, направляемых в неспокойные места, небольшие карательные походы, но в целом использовали мало. Три года назад уже зашла-было речь о расформировании отряда… но тут грянуло восстание радимичей.

Архистратиг кивнул — эти события он помнил хорошо, и воспоминания те были не из приятных. Тогда весь посольский двор стоял на ушах, спешно вырабатывая планы действий на случай, если великая Русь, до того казавшаяся несокрушимой, треснет по швам. Приятного чуда не произошло, восстание было подавлено, а архистратиг Аркадий Флавий чуть не лишился места за недостаточную расторопность. Из Царьграда события виделись немного по другому — казалось, что достаточно только чуть подтолкнуть, самую малость вмешаться в события — и Русь рассыплется, как песочный домик…

— «Кречеты» как раз сопровождали посольство боярина Ладена в Радославле, — продолжал меж тем Ипатий. — И пали все, защищая его. Тех, кому по разным причинам посчастливилось остаться в Киеве, распихали по другим частям. Казалось, что «кречетов» больше нет… Но вот-тут то и появляется, так сказать, наша главная головная боль.

— Твоя головная боль, — ровным голосом поправил Флавий. — Твоя, Ипатий

Лазутчик кивнул.

— Велигой Волчий Дух. Тиверец. Отменный стрелок. Три года служил на южных заставах, был ранен, по ранению же его и списали из дружины. Но спустя год он объявляется под Полоцком с отрядом таких же как он, ветеранов. По слухам, именно они каким-то образом открыли ворота города в самый разгар штурма. Там же вторично ранен. Обласкан князем и принят ко двору. Два года назад, во время восстания радимичей командовал древлянской стрелецкой сотней, бился на Пищане, участвовал во взятии Радославля, во время которого вдруг бесследно исчез, и в течении почти трех месяцев считался пропавшим без вести. Но потом вдруг вновь объявился при княжьем дворе, был пожалован в воеводы. Вот тут-то князь вдруг вспомнил о «кречетах», и поручил новоиспеченному военачальнику заняться воссозданием сотни.

— И теперь мимо них даже мышь не проскочит. — подытожил за Ипатия архистратиг. — Странно, что это подразделение ни разу не попалось нам на глаза.

— Они никогда не были на виду, — пожал плечами Ипатий. — Мало работы, мало славы… Их не было ни видно, ни слышно… но они всегда были лучшими.

Аркадий задумчиво почесал переносицу, зачем-то взял в руки стило, потом вновь бросил его на стол.

— Значит, главная проблемма — этот самый Велигой Волчий Дух. Как я понимаю, обычные методы воздействия тут не помогут?

— Сомневаюсь, чтобы его можно было купить, — покачал головой Ипатий. — Я, впрочем, еще не пробовал, но думаю, что этот способ не годиться. У меня достаточно опыта в таких делах.

— Ну так и используй свой опыт, — жестко сказал архистратиг, и Ипатий вздрогнул. — Меня торопят из Константинополя, им нужны результаты, и как можно скорее. Иначе они будут действовать иначе, а это будет означать для меня лишение должности, а для тебя… хм… то же самое.

Ипатий вновь вздрогнул, вдоль позвоночника пробежала противная холодная волна страха. Лазутчик лишается должности только вместе с головой.

— Ваши указания? — спросил он, вставая.

Архистратиг грозно сдвинул брови, серо-стальные глаза уставились на Ипатия, как наконечники копий.

— У тебя есть цель, — молвил он тихо, но в голосе прозвучала гроза. — Как ты будешь обходить препятствия на пути к ней — решать только тебе.

Он потянулся за стилом и навощенной дощечкой, давая понять, что разговор окончен. Ипатий низко поклонился, и быстрым шагом покинул кабинет. В душе еще шевелился скользкий страх, но этот же страх еще и заставлял разум действовать, принимать решения, искать возможности…

Потому что никогда раньше Ипатий не подходил столь близко к той пропасти, имя которой — смерть.

Глава 4

За час до полночной стражи в ворота Киева въехали двое. И растворились в тенях ночных улиц. Искусно обученные кони ступали бесшумно. Не звенела сбруя, не скрипела броня, даже редкие прохожие не всегда замечали всадников до того, как едва не оказывались под копытами огромных темных лошадей, таких же молчаливых, как их хозяева.

Словно бесплотные призраки — бесшумные, невидимые, смертоносные, двигались двое по ночному Киеву. Лишь редкий лучик из-за неплотно прикрытой ставни иногда случайно нащупывал неслышные тени, на миг отражаясь то на полированном навершии меча, то на серебре уздечки, и совсем редко — в быстрых внимательных глазах.

И все же они ехали не таясь… потому что если бы им было нужно, ни одна живая душа не узнала бы, что они вообще вступили в Киев.

Но здесь они не были чужаками.

Стража у ворот детинца чуть копья не повыронила, когда прямо перед ними из темноты площади вдруг совершенно бесшумно появились две конные тени. Однако уже в следующий момент эти самые копья уже были уверенно нацелены булатными остриями в сердца прибывших… хотя у стражников и оставались сомнения, есть ли у ночных гостей сердца.

Двое не спешились, просто один за другим тихо назвали командиру дозора свои имена. Глаза десятника на мгновение округлились, но потом он взял в себя в руки, и пробормотав что-то невразумительное твердым голосом приказал пропустить ночных гостей. И лишь когда двое миновали ворота, позволил облегченному вздоху вырваться из груди.

Из широко распахнутых дверей княжьего терема доносился гомон множества голосов, выкрики, стройные переливы струн. Двое неспеша подъехали к крыльцу, одновременно, словно по неслышной команде беззвучно спрыгнули с коней. Гридень у коновязи долго и изумленно хлопал лазами, так и не сообразив, откуда вдруг нарисовались перед ним двое, сунули в руки поводья лошадей и тут же вновь растворились в светотени двора.

Однако на крыльце несли стражу уже не простые дружинники. Командир дозора «кречетов» уверенно вычленил в темноте приближающихся ночных гостей, твердой рукой перехватил самострел… и отступил в сторону, пропустив двоих без единого вопроса, только коротко отсалютовав.

Этих двоих здесь хорошо знали.

В Золотой Палате царит веселая суматоха честного пира… Тут есть все, что полагается в таких случаях — и удалая похвальба, и громкие здравицы, и проникающие в самую душу песни гусляров, и пьяная брань, и чьи-то ноги, торчащие из под стола, и чья-то затуманенная хмелем башка на блюде с недоеденной снедью, и собаки грызущиеся по столами из-за объедков. И князь, Владимир Красно Солнышко, восседающий надо всеми в высоком кресле — как всегда молчаливый и задумчивый, рука расеянно ласкает золото наполовину пустой чаши с дорогим ромейским вином, свет факелов и лампад сияет в гранях драгоценных камней, мечется тревожным огнем в темных глазах владетеля всея Руси…