Чародей

– На самом высшем и самом низшем уровнях существует лишь по одному миру, – сказал я. – На всех остальных – по нескольку. Это Сон. Он находится посредине, вместе с Митгартром. Облако доставила нас сюда.

Она встрепенулась и посмотрела на меня, заслышав свою кличку; ее голова и спина были белыми, как белоснежные облака, но ноги оставались темными, как грозовые тучи. Серыми были грива и хвост, которые струились в теплом ветре Сна, ниспадая с вершины холма.

– Это волшебная лошадь… – проговорил Тауг с преисполненной изумления душой.

– Она вовсе не лошадь, – сказал я. – И она просто чудо. Мудрая, как женщина, но не похожая на женщину, и тебе стоит понять ее.

– Она может переносить вас из одного мира в другой?

Я медленно, серьезно кивнул и спросил:

– А твой конь может?

Тауг помотал головой.

– А что насчет эльфрисских коней?

Тауг немного подумал, прежде чем ответить:

– Про них я ничего не знаю, сэр Эйбел. Я в жизни ни одного не видел.

– А там их и нет. Я не говорю, что ты никогда не увидишь эльфа верхом на коне. Коли на то пошло, Ури и Баки лихо скакали на лошадях и мулах, которых разгоняли. Но любая лошадь, оседланная эльфом здесь или в Эльфрисе, будет такой, как наши: просто лошадью, служащей эльфу, как может служить мужчина или женщина.

– Кажется, я понимаю, – кивнул Тауг. – Теперь вы расскажете мне про своего пса?

Я помотал головой.

– Ну и не надо. Можете рассказать потом или вовсе не рассказывать. Я уже знаю, что он умеет разговаривать, как Мани.

– Да, – сказал я. – И нет. Он умеет разговаривать, но не как Мани. Мани разговаривает, поскольку являет собой причудливое сочетание духа и звериной природы, хотя в нем дух и звериная природа не составляют единого целого. Гильф же говорит по велению своего существа, своей природы. Он обладает духом, конечно, и телом животного. Но они в нем слиты воедино. Ты умеешь писать, Тауг?

Тауг помотал головой.

– Может, когда-нибудь научишься. И если научишься, ты обнаружишь, что твои руки говорят точно так же, как сейчас говорят губы, и что они говорят несколько иные вещи. И все же ты сохраняешь единство своей природы, чем бы ты ни говорил – руками или губами.

– То есть Гильф говорит, как мы, а Мани по-другому?

– Примерно так. – Я возвысил голос. – Гильф! Ко мне, мальчик!

Тауг осмотрелся по сторонам и заметил вдали огромного зверя, несущегося к нам. Приближаясь, он постепенно сокращался в размерах, и наконец Гильф уселся у моих ног, часто и шумно дыша.

– Мы говорили о тебе, – сказал я. – Когда я вернусь в Скай, ты последуешь за мной?

Гильф кивнул.

– Хорошо. Но возможно, тебе не позволят. Или ты захочешь задержаться здесь ненадолго, прежде чем присоединиться ко мне там. Но в любом случае твоим хозяином будет Тауг. Понятно?

Гильф снова медленно кивнул.

– Я хочу, чтобы ты поговорил с ним. Я не приказываю, просто прошу. Только с Таугом. Ты будешь говорить?

После продолжительного молчания Гильф сказал:

– Да.

– Спасибо. Таугу интересно знать, как ты меняешься в размерах. Ты скажешь?

– Хороший пес.

Мы молча ждали, и наконец он добавил:

– Пес из Ская.

– Но он же был у вас еще до того, как вы отправились в Скай! – воскликнул Тауг.

– Да. Гильфа отдали мне бодаханы. У них имелись веские причины сделать мне такой подарок, но слишком сложные, чтобы разбираться в них сейчас. Ты знаешь о Дикой охоте?

Тауг кивнул:

– Это когда Херн-охотник проносится по небу и там словно гроза бушует. Не уверен, что это правда.

– Херн – одно из имен Вальфатера.

Тауг шумно сглотнул:

– Я слышал, когда был маленьким. Топот коня, скачущего галопом в Скае, и лай охотничьих псов.

– Тогда почему ты сомневаешься?

– Я думал, может, мне все приснилось.

– Тебе все это снится, – сказал я, и хотя по пробуждении Тауг долго задавался разными вопросами о мире Сна, похоже, он не нашел удовлетворительных ответов. – Я рассказывал про Великанов зимы и древней ночи. И тогда они, наверное, виделись тебе человекообразными существами, вроде ангридов. Кажется, я упомянул о перчатке одного из них, и если сначала они не представлялись тебе похожими на людей, то после наверняка таковыми представились.

Тауг кивнул.

– Многие действительно похожи. Но не все. У одного тысяча рук, а некоторые имеют или порой принимают обличье разных животных. Самый ужасный из них – Фенрир. Но ты должен понять, что между всеми ними нет большой разницы.

Тауг снова медленно кивнул.

– Время от времени они покидают свое сумрачное королевство, чтобы грабить и убивать. Тогда Вальфатер пускается за ними в погоню, иногда в одиночку, иногда со своими сыновьями или людьми вроде меня, либо с одними и другими вместе. Но неизменно со своими псами, которые преследуют и загоняют великанов. Ты же сам слышал лай.

Вспомнив, как он тогда испугался, Тауг промолчал.

– Иногда бывает, что какая-нибудь сука из своры ощенивается прежде срока. Поскольку напряжение погони слишком велико, щенка бросают. Такое случается не часто, но случается. Может, раз в сто лет.

– А это тысяча лет в Скае?

– Верно. Когда щенка вот так бросают или теряют каким-либо иным образом, он может упасть или ненароком забрести в Митгартр. Тогда кто-нибудь находит его, одинокого и беспомощного, голодного и холодного, и может убить при желании. А может оставить умирать голодной смертью. Или же может подобрать, как сделали бодаханы, выкормить и выходить. Коли он так поступит, в конце концов ему воздастся по заслугам.

– Вы имеете в виду, Вальфатер приходит за своим псом?

– Ты побледнел. Неужели это так страшно?

Дрожа, Тауг кивнул.

– Полагаю, ты прав. Но ведь и чудесно так же. Если Вальфатер обнаружит, что пес, некогда им потерянный, любит своего спасителя, думаешь, он возненавидит последнего? Такое не в его духе.

– Надеюсь, – с жаром сказал Тауг.

– Да. На такое способны великаны, но никак не оверкины. Вальфатер вообще чужд всякого зла.

Через несколько минут Тауг робко проговорил:

– Здесь действительно прекрасное место.

– Прекрасное и ужасное. Ты заметил, какие тут яркие краски?

Тауг осмотрелся по сторонам и словно увидел все новыми глазами.

– Да, – сказал он. – Сперва я не обратил внимания, но они восхитительны.

– Это краски твоей души, и, если когда-нибудь они померкнут в тебе, все здесь станет черным и серым. Но я привел тебя сюда не для того, чтобы сообщить это. И не для того, чтобы растолковать про Гильфа.

– Где он, кстати? – Тауг огляделся по сторонам.

– Там, где и был. Я привел тебя сюда, чтобы рассказать про Вальфатера. – Я вздохнул. – Он очень добр и очень мудр и при всей своей мудрости и доброте остается человеком о двух ногах и двух руках: он добр от мудрости своей и мудр от своей доброты. Я говорил тебе, что провел в Скае двадцать лет, хотя они показались тебе несколькими днями.

– В такое трудно поверить.

– Пожалуй. Однако это не совсем правда, поскольку такой единицы летоисчисления, как год, в Скае нет; но «двадцать лет» ближе всего соответствуют действительности. Через двадцать лет Вальфатер поговорил со мной наедине, чего не делал прежде ни разу. Он начал с расспросов о моей первой жизни и увидел, что я почти ничего не помню, даже когда речь идет о моей битве с Гренгармом. Такое действие оказывает мед, который пьют в чертогах Вальфатера, и забвение избавляет нас от многих страданий. Тогда он спросил, желаю ли я воскресить воспоминания о прошлой жизни, и я ответил отрицательно. Вальфатер мудрее, чем мы.

Тауг медленно кивнул.

– По моему ответу он понял, что меня что-то тревожит, и спросил, вернусь ли я обратно в ваш мир, коли он мне позволит. Я не помнил Дизири, но мне не давало покоя это имя и чувства, которые я испытывал, когда произносил его вслух, и я ответил утвердительно.

Я умолк, но Тауг не говорил ни слова, хотя минуты текли одна за другой, и лишь задумчиво смотрел на плывущие высоко над нашими головами облака Сна и похожий на звезду замок между ними.