Год Мамонта

Зигвард направил коня к палатке. Двое высоких и статных ухаря у входа посмотрели на него мрачно.

— Убивать конунга пришел? — спросил один из них. — Дело хорошее.

Второй ухарь засмеялся. — Да, — сказал, — мрачные у вас, виков, шутки. Как раз по погоде.

— Ты его палкой по башке, палкой, — сказал первый ухарь.

Второй ухарь зашелся хохотом, схватясь за живот.

— Заткнитесь вы там! — донесся голос из палатки.

— Вот, проявляет признаки жизни, — сказал ухарь-вик. — Стало быть, предыдущая попытка была неудачной.

Второй ухарь сел на песок и стал от смеха икать.

— Эрик, перестань, — сказал он, икая. — Не могу больше. — Он вытер слезы. — Коня не стреноживай, дай мне повод, — сказал он Зигварду. — И иди себе. — Он прыснул. — Палку могу одолжить, — и снова затрясся.

В палатке пахло потом. Конунг поднял глаза на Зигварда и прищурился.

— Ого, — сказал он. — Лицо знакомое. — Он вскочил на ноги. — Зигвард!

— Здравствуй, Кшиштоф, — сказал Зигвард.

— Неужели это ты! Пойдем отсюда, пойдем на воздух.

На воздухе маленький Кшиштоф радостно обнял долговязого Зигварда.

— Как ты сюда попал? Сколько ж лет мы не виделись? Птица и камень! Пойдем, поищем Ингу, у нее наверняка осталось вино, мы его подогреем и выпьем.

Старая Инга, служанка Кшиштофа, которую Зигвард помнил с университетских лет, не обрадовалась гостю. Кшиштофу она тоже не обрадовалась.

— Все балуетесь, — сказала она. — Всю жизнь балуетесь. То ученьем, то войной. Сидели бы дома.

Вино у нее нашлось.

— Ну, рассказывай. Что нового? — сказал Кшиштоф, тепло глядя на Зигварда и подмигивая, как будто два друга расстались неделю назад. — Как был ты долговязый да белобрысый, такой и есть, совсем не возмужал. Женат ты, али все по бабам бегаешь? Как дядя?

— Дядя умер пять лет назад, — сказал Зигвард. — Несчастный случай.

— Да ты что! Жаль. Каком мужик был душевный! Бывало, неделями всю нашу ватагу буйную кормил-поил. Мир его праху. Ну а…

— Кшиштоф, мне нужно тебе кое-что рассказать. Здесь кто-нибудь понимает по-ниверийскии?

— Они и по-славски с трудом понимают, твари тупорылые, — весело сказал Кшиштоф. — Такие все подобрались, редкостные дубы. Так что, если чего секретное, то не бойся, рассказывай смело.

Зигвард глотнул горячего вина. Стало теплее.

— Ты хорошо помнишь моего дядю? — спросил он.

— Еще бы.

— А его дом в Кронине?

— Хороший был дом. Добротный. Небось Зодчий Гор строил. Нет? Ну ладно. Рассказывай.

— Дом был большой, а слуг не было. Раз в месяц какие-то старухи производили генеральную уборку.

— Помню.

— Дядя приезжал поздно вечером, и из дома до самого отъезда не выходил. Жил неделю, а потом на два-три месяца пропадал.

— Да. Но ключи оставлял тебе, с пониманием.

— Такая скрытность тебе ни о чем не говорит?

Кшиштоф подумал.

— Вроде понятно, — сказал он. — Многие знатные занимаются торговлей, такое нынче время. Естественно, скрывают происхождение. Иначе нельзя.

— Мой дядя торговлей не занимался, смею тебя уверить, разве что на самом высоком уровне.

— Чем же он занимался?

— Курированием.

Кшиштоф подозрительно посмотрел на Зигварда. Помолчали.

— Ты хочешь сказать, — предположил Кшиштоф, — что… нет, не понимаю.

— Мой дядя был Великий Князь Жигмонд, повелитель Ниверии.

Кшиштоф замигал, открыл рот, поднял брови, и в конце концов рассмеялся.

— Вот это да! Позволь, позволь. — Он задумался. — Нет, не говори ничего. Подожди. Ага. Не может быть. Ты хочешь сказать… хорошо, что я сижу, а то бы упал, жопу отбил… ты хочешь сказать, что Великий Князь Зигвард — это ты?

Зигвард саркастически улыбнулся.

Кшиштоф стукнул себя открытой ладонью по лбу, сожалея об упущенных за многие годы политических возможностях при таком раскладе.

— Ты шутишь, — сказал он.

— Увы.

— Чего «увы»?

— Я — не Великий Князь. Увы.

— Ага, — сказал Кшиштоф с облегчением. — Ну вот, видишь. Ух, напугал. А я было планы начал строить.

— Строить планы не вредно.

— Не скажи. Иные планы как построишь, так целый день радуешься, а потом оказывается, что нужно делать чего-то очень скучное.

— Я — бывший Великий Князь, — сообщил Зигвард. — Полтора месяца назад я отказался от престола. Если бы знал, чем дело закончится, отказался бы летом. Теплее.

— Зачем? — спросил Кшиштоф.

— Чтобы спасти жизнь себе и еще нескольким. Те несколько, надеюсь, живы-здоровы, а вот моя жизнь, боюсь, висит на волоске. Я — одинокий беглец. Меня чуть не схватили по дороге в Славию. Я чудом избежал ареста и выдачи в Колонии Бронти. Ты — моя последняя надежда. Если ты мне откажешь…

— Откажешь? Не болтай и не дури. Птица и камень! — сказал Кшиштоф. — Дело не в этом. Кто сейчас правитель Ниверии?

— Официально — Первый Наследник Бук, мой сын. На деле…

— На деле Фалкон и компания, а по большому счету Фалкон, единолично. Другие наследники есть?

— Два года назад мне привезли невесту, княжну Беркли, уже беременную. Через семь месяцев у нее родилась дочь, которую мне пришлось признать своей.

— Почему ты не услал ее обратно?

— Фалкон заверил меня, что государственная необходимость превыше всего.

— А дочь чья, на самом деле?

— Откуда я знаю. Какой-нибудь романтический отпрыск купеческого рода, с круглой мордой, подростковое увлечение. Кто я такой, чтобы осуждать? Она девчонка совсем. Не дочь, мать. Я ее пальцем не тронул. Мне ее всегда было жалко. Она такая трогательная, тоненькая, не очень умная. Она меня ненавидит. И скорее всего в очень скором времени станет любовницей Фалкона. Не знаю, зачем это ему, но к тому идет.

— Конунг! Конунг! — закричали снаружи. — Мы к конунгу! Поймали двух! Пропусти!

Кшиштоф поднялся. Зигвард, соблюдая приличия, поднялся тоже.

— Вот, конунг, полюбуйся! — радостно сказали двое пришедших.

Забавное зрелище, подумал Зигвард. Два охранника, два воина, и два пленных артанца, и он сам, Зигвард — все высокие. И маленький русоволосый Кшиштоф с круглым лицом и короткими руками, похожий на купчика из северных земель. Конунг.

— Вот, они отстали от своих, — возбужденно продолжил один из воинов, — а мы с Адамом их хвать! За оврагом. Они было драться, но мы их сзади по башкам, бух! А потом связали.

Артанцы со связанными за спиной руками безучастно, в соответствии со степной традицией, смотрели на говорящего.

— Они по-славски говорят? — спросил Кшиштоф, прищуриваясь.

— Вроде нет.

— Какому князю служите? — спросил Кшиштоф по-артански.

Артанцы уставились на него.

— Мы с неверными собаками не разговариваем, — сказал один из них после некоторого раздумья. Подумав еще немного, он добавил, — С неверными собаками только один разговор — меч и стрела, и еще палица.

— С зазубринами, — поддержал второй пленный.

— Да, с зазубринами. Как завидишь неверного пса, убей его. В этом состоит долг каждого артанца. Ибо великий артанский бог Род награждает верных. За доблесть. И убивший неверного пса есть очень уважаемый всеми.

— Что он тут рассказывает? — осведомился тот, которого звали Адамом.

Кшиштоф прищурился. — Говорит, что собаку, которая вмешивается в допрос, чинимый конунгом, следует убивать стрелой и мечом, а также зазубренной палицей, — объяснил он.

— Но-но! — возмутился Адам, гневной глядя на пленного. — Мы тут все — друзья конунга, и он нас всех любит. Он нам навроде старшего брата, понял, грязная артанская гиена?

— Тише, — сказал Кшиштоф.

Воцарилось молчание.

— Интересную мысль высказал мой подданый, — сказал Кшиштоф по-артански. — Надо бы воспользоваться.

— Мысли подлой славской неверной собаки артанцев не интересуют, — сообщил артанец.

— А я вовсе и не собирался с тобой этой мыслью делиться, — возразил удивленно Кшиштоф. — Вы, артанцы, уверены, что о вас все время все должны думать. Это не так. — Он попытался вспомнить, как по-артански «эгоизм». Не вспомнил. — Далее. Я — неверная славская собака, а ваш князь, естественно, верный артанский тигр, очень уважаемый всеми. Служитель великого Рода. Вот вы под его командованием четыре месяца тащились через болота и льды, на скудном пайке, без женщин, без дома. И если бы возроптали вы из-за такого с вами обхождения, то разрезал бы вас князь ваш на куски и бросил бы волкам. А я, неверная собака, вот что сделаю. Слушаете?