Год Мамонта

— Базилиус, открой, это Зигвард, — сказал князь, нетерпеливо хлопая хлыстом по сапогу.

Хохот прекратился. Дверь приоткрылась и в щели появился настороженный глаз, отражая лунный свет. Дверь распахнулась.

— Я радостен, — сказал Базилиус.

— Пойдем в пещеру, — сказал Зигвард.

— Пойдем? Ну тогда пойдем, — сказал Базилиус.

Он вышел, тщательно запер дверь, потом отпер, вернулся в дом, долго искал что-то, вышел опять, неся на плече кожаную суму, и снова запер дверь. По узкой тропе они спустились вниз, к ручью, повернули, потом еще повернули, и вышли к пещере. Зигвард наощупь нашел у правой стены бочонок с факелами, запалил один, и при его свете Базилиус сложил по центру пещеры небольшой костер.

Стены пещеры были разукрашены дилетантскими рисунками и непонятными надписями, пол исцарапан знаками и символами, а потолок был просто грязный и замшелый.

Сам Базилиус был весьма странный тип. Во-первых, он был очень высокого роста. Во-вторых, он иногда бормотал что-то себе под нос, и это бормотание не связывалось ни с одним из языков, известных Зигварду, а основные языки были известны Зигварду все. В третьих, Зигвард нашел Базилиуса около десяти лет назад на обочине дороги. Тот был одет в какие-то очень странные одежды и вид имел ошарашенный. Зигвард привел его тогда к себе во дворец, дал поесть и поспать, и приступил к расспросам, из которых ничего не вышло, ибо ниверийского языка Базилиус не знал. Вообще не знал. Зигвард попробовал заговорить с ним по-артански, с тем же результатом. Тогда Зигвард с напряжением вспомнил свои ранние детские уроки языка славов, но и с этим языком Базилиус знаком не был. В горном регионе под названием Кникич было свое загадочное наречие, но все без исключения кникичи свободно изъяснялись по-ниверийски. Языка загадочной страны Вантит не знал никто, поэтому Зигвард решил, что именно из Вантита прибыл Базилиус. По своей привычке рационализировать все подряд, Зигвард убедил себя, что Базилиус великий астролог и, по совместительству, колдун. Колдунов в Астафии не любили, хотя некоторые зажиточные мещане частенько захаживали к предсказателям в предместьях. Зигвард решил, что у него теперь будет личный астролог, и в очень короткий срок построил этот самый дом на обочине. Он проводил у Базилиуса много времени, и постепенно, пока Базилиус учился языку Ниверии, стало выясняться такое, во что поверить было совершенно невозможно. И Зигвард не поверил. Он до сих пор не верил, несмотря на то, что Базилиус говорил теперь по-ниверийски бегло, хоть и не очень грамотно, и проявлял дичайшую некомпетентность в самых повседневных мелочах. Например, он не умел пользоваться огнивом. Плохо держался в седле. Не умел починить, если нужно, стол или стул, не умел заточить нож, не умел готовить еду. Как он, на вид как минимум тридцатилетний, умудрялся выживать все это время, пока его не нашел Зигвард, было совершенно непонятно.

Одежду, которая на нем была в момент обнаружения Зигвардом, долго изучал княжеский портной, который в конце концов сказал, что она волшебная. По-другому нельзя было объяснить происхождение таких мелких стежков и такого странного материала, который не намокает и не горит, но плавится и плохо пахнет. А обувь была совсем странная, и описать ее было нельзя никак. В мире не было аналогов, обувь не с чем было сравнить.

Астролог он был тоже совершенно некудышный, как Зигвард убедился впоследствии. Он придумывал какие-то странные названия звездам и планетам, находил между ними непонятные связи, и утверждал, что за видимыми планетами находятся также невидимые, далекие и совсем маленькие, и что там, на этих планетах, никогда не рождается ржавчина. А где рождается ржавчина, спросил его однажды Зигвард? Здесь, ответствовал Базилиус. На том и поладили.

Тем не менее, дом Базилиуса, и эта самая пещера, стала вдруг пользоваться у придворных небывалой популярностью. Кто-то выследил, куда иногда отлучается Зигвард, и совершил проверку. К Базилиусу стали регулярно ездить, задавая дурацкие вопросы о будущем, на которые Базилиус давал не менее дурацкие, и очень туманные, ответы на ломаном ниверийском. Легенда о том, что он происхождением из Вантита, распространилась быстро, и Базилиус ее не опровергал.

— Слушаю, о князь, — сказал Базилиус.

— Попал я в переделку, Базилиус, — сказал Зигвард, садясь на землю перед костром и скрещивая ноги. — Расскажи-ка мне о будущем этой нашей замечательной страны.

— Именно что князь интересует?

— Когда моя дочь достигнет совершеннолетия.

— Через семнадцать лет.

— Это я и так знаю, — сказал Зигвард. — Что будет со страной через семнадцать лет? А?

— Будет со страной?

— Что тебе вообще известно о стране? Я до сих пор не знаю, когда ты врешь, когда темнишь, когда правду глаголешь. Говори. Что ты знаешь о Ниверии?

Базилиус выглядел озадаченным.

— О Ниверии? Что я знаешь о Ниверии. Немного. Мало. Ну, скажием. Арабские сурсы ее упоминать.

— Птица и камень! Что такое арабские сурсы?

— Арабские — это такие лиуди. Сурсы же — просто сурсы. Не знаю, как сказать. Ну, фолианты.

— И ты читал эти фолианты?

— Нет. Я читал фолианты об этих фолиантах. Понимать? Фолианты.

— Ладно, так и быть, не надо об этом. Все равно не пойму. В общем, рассказывай, что будет через семнадцать лет.

— Я готовый, — сказал Базилиус.

Он вынул из мешка и разложил на полу свои таблицы и таблички. Зигвард всегда сомневался в нужности этого инвентаря, но, как истый прагматик, понимал, что любая система включает в себя набор ритуалов, которые необходимо выполнить, чтобы система заработала, даже если они и кажутся кому-то, кто не знаком с системой, абсурдными. Базилиус бормотал себе под нос на непонятном языке, некоторые слова которого после многократного повторения в течении многих лет были Зигварду известны.

— Если бы только, — сказал Базилиус.

— А?

— Знать бы я, какой год. Какой вот это год. Прямо сейчас.

— Семь тысяч триста восемьдесят второй, — сказал Зигвард. — От Сотворения.

— Нет, — раздраженно отмахнулся Базилиус. — Не тот год. А этот… Придон? Придон. В каком году?

— Около семисот лет назад. Дался вам всем этот Придон.

— Дался? Дался. Семьсот назад. Сурсы упоминаются. Двести и двести, и триста. Ну, значит сейчас год восемьсот десятый. Гипотетический. Добавливайем семнадцать. Добав…

Базилиус добавлял семнадцать в течении следующих десяти минут.

— А князь родился в лето, — сказал он вдруг.

— Ты про меня?

— Да.

— Да. Летом.

— Яблони цветать? Цвести?

— Когда я родился? Вроде да.

— Близнецы, — сказал Базилиус.

— Какие еще близнецы?

— Знак такой. Зодиачный.

— А это что значит?

— Не мешать. Какой год получиается по календарь шинуа?

— Не знаю.

— Без значимости. Гипотетически, свинья.

— Сам ты свинья.

— Не я. Год. Год свинья. Когда князь приезжать сюда, видна была Урса Минор?

— Что такое Урса Минор?

— Много звезды вместе. Похожий на ковш.

— Созвездие. Большой Ковш! Конечно. Была.

— Большой? Ну, пусть.

Астролог некоторое время сидел, задумавшись.

— Ну, гипотезируем, что каждая карта соответствовала каждый год календарь шинуа, помимо двух. Гипотезируем дальше, что бубны и черви фаворабль, а трефы и пики не фаворабль. Пять — свинья, еще пять уходием, семь — дракон, Князь — Крыса, Княгиня — Лошадь, Туз… Семнадцать лет?

Князь кивнул.

— Крыса, свинья… а семь что?

— Дракон, — подсказал Зигвард.

— Дракон, — подтвердил Базилиус, радуясь. — Дракон, Лошадь. Дракон опять. Как много карты?

— Шестнадцать, — подсказал Зигвард.

— Означает, что следуйет наша карта. Ну вот. Батс!

Он бросил карту наземь. Оказалось — джокер. Базилиус недоуменно смотрел на карту. Зигвард улыбнулся. — Нет такого года, да? — спросил он.

— Нет, — сказал Базилиус сокрушенно.

— Ну, нет, так нет.

— Что же это означайет?

— Возможно, Создатель не хочет, чтобы я знал будущее.