Парижские бульвары

Роксана Гедеон

Парижские бульвары

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ОТЕЛЬ ДЕ ЛА ТРЕМУЙЛЬ

Окно было распахнуто, и свежие ветки черемухи, омытые вчерашним дождем, почти стелились по подоконнику. В небольшой уютной квартире было прохладно. Занавесок на окне столовой не было, но тенистые заросли фруктового сада не пропускали в квартиру солнца. Внизу красовались на грядках золотые цветки дрока, оранжевые азалии и бугенвиллеи.

Тяжелый вздох вырвался у меня из груди. Утро началось не очень удачно. Было еще только девять часов, но я уже успела сходить в министерство и спросить, как идут дела насчет моего паспорта. В последнее время у меня возникало подозрение, что его выдача затягивается не без умысла. Потом я зашла в мэрию и снова, в который раз, дала чиновнику сто ливров – для того, чтобы при случае он замолвил за меня слово. Вся эта волокита тянулась уже четвертый месяц и, возможно, прекратилась бы, если бы я была более щедра. Но я не имела возможности быть щедрой. Кроме того, целью своего выезда за границу я назвала желание заняться торговлей – а это, вероятно, кажется новым властям неубедительным. Разумеется, они подозревают, почему я на самом деле хочу уехать.

Но, как бы там ни было, если паспорта мне сегодня не выдали, то, по крайней мере, выдадут через две недели. Это было первое определенное обещание, данное мне. И у меня еще есть время, чтобы съездить в Сент-Элуа и забрать оттуда детей, ведь уехать из страны я намеревалась только с ними.

Я поднялась, быстро поменяла воду в вазе с цветами. Белые головки петунии слегка увяли. Я окунула их в воду, пытаясь освежить.

Раздался стук в дверь, и громкий голос окликнул меня.

– Мадам Шантале! Откройте-ка!

Я поморщилась и, зная, что это относится ко мне, открывать не спешила. Я узнала голос некой тетки Манон, которая была консьержкой в доме, где я жила, и одновременно торговала зеленью и фруктами. Она почему-то проявляла особенную заботу обо мне и беспокоила по самым пустячным поводам. Мне даже иногда казалось, что она просто проверяет, дома ли я.

Я открыла дверь.

– Я принесла вам молоко, мадам Шантале! – затрещала она. – Это ваше молоко! Молочница оставила! А я смотрю – солнце такое на дворе, может и скиснуть!

– Да, спасибо, – сказала я, понимая, что такая услуга требует оплаты, и протянула консьержке несколько су.

Тетка Манон, чуть приподнявшись на цыпочках, из-за моего плеча мельком заглянула в квартиру.

– А вы снова одна, мадам Шантале?

– Да.

– Так, может, вы в прислуге нуждаетесь? У меня есть на примете одна девушка.

– Почему вы об этом спрашиваете? – нетерпеливо произнесла я. – Неужели вы думаете, что я в состоянии иметь служанку?

– Кто знает, мадам Шантале! У вас ведь ручки беленькие, просто как у аристократки! Вот я и подумала: разве можно вам без прислуги?

Я покраснела от досады. Что она присматривается ко мне, эта толстая корова?

Едва отвязавшись от консьержки и захлопнув дверь, я обеспокоенно взглянула на свои руки. Мне бы не хотелось, чтобы они меня выдавали. Здесь, в Сент-Антуанском квартале, аристократов не любили, но жилье здесь стоило дешево. Для того чтобы первое не помешало второму, я назвалась мадам Шантале – так когда-то звали одну из моих служанок, мою тезку. Было бы скверно, если бы кто-то догадался о моем настоящем имени.

Мне не то чтобы нравилась моя теперешняя квартира, просто она была лучше, чем я могла рассчитывать, принимая во внимание мои средства. Когда приходится ходить к чиновникам и давать деньги им, то на все остальное средств почти не остается. И, кроме всего прочего, я здесь уже привыкла. Я провела в этом доме полгода. Он находился на левом берегу Сены и окнами выходил в Торговый двор. Я знала, что моим соседом был сам Дантон с семейством, – правда, я старалась не попадаться ему на глаза.

В крошечную комнатку, служившую мне кухней, ясно доносился марш солдат по улицам и громкая «Марсельеза» – песня, привезенная в Париж федератами-марсельцами. В столице царила неразбериха. Толпы вооруженных людей требовали низложения короля. Приближалось что-то ужасное… И я была рада, что через две недели получу паспорт и смогу уехать в Вену.

Весело заплясал огонь в очаге. Вода скоро закипит, и тогда у меня будет чай. Или, может быть, лучше приготовить кофе? День мне предстоял тяжелый, я должна была быть бодрой. Размышляя над этим вопросом и услышав новый стук в дверь, я пошла открывать.

– Ах, это вы, Гийом!

Молодой человек лет двадцати пяти в форме сержанта гвардии остановился на пороге. Худощавый, но крепкий, очень высокий, кареглазый, с вьющимися черными волосами, он отличался приятной наружностью. Он даже расстался с усами, когда каким-то чудом понял, что я от них не в восторге. Я протянула ему руку. Он ласково сжал ее в своей и долго не отпускал.

– Я пришел вовремя? Я ведь знаю, что вы завтракаете ровно в десять.

Я кивнула улыбаясь.

– Мой друг, я рада вас видеть.

– А я – вас.

Вот уже больше года я была знакома с Гийомом Брюном, бывшим типографом, а теперь военным и моим соседом. Он оказал мне множество услуг – начиная с той, когда вынес меня, потерявшую сознание, из толпы в тот самый день, когда погиб Кристиан Дюрфор, и кончая тем, что именно он нашел для меня квартиру в своем родном Сент-Антуанском квартале, ибо я сама ничего в жилищных вопросах не смыслила. Он заходил ко мне, рассказывал новости, развлекал, шутил, словом, не давал мне почувствовать себя совсем одинокой. Он был, в сущности, единственным, кому я могла довериться и с кем я дружила.

И он мне нравился.

Далеко не такой простодушный, как мне показалось сначала, он был, возможно, слишком прост, но вовсе не лишен ума, лукавства, сообразительности. Гийом был типичным парнем из Сент-Антуанского предместья – с не всегда правильной речью, с умением иногда употребить в разговоре грубое словцо. Более того, он был республиканец. Он мог быть одновременно лукавым и доверчивым, насмешливым и наивным.

И я впервые видела такого республиканца, который никогда и ни за что не донес бы на меня, – в этом я была уверена. Он даже, кажется, не ощущал неловкости, зная, кто я на самом деле, и даже побывав как-то раз у меня в доме на площади Карусель.

– Садитесь, – пригласила я. – Я всегда рада, когда ко мне приходят друзья.

Он сел, но посмотрел на меня недовольно. Я не сдержала улыбки.

– Ну, что еще такое, мой друг?

– Ну вот, вы всегда говорите так. Перестаньте называть меня другом! – заявил он решительно. – И вообще, я хожу сюда не как друг.

– Но и не как враг же, правда?

Он не ответил, угрюмо поглядев на меня.

Я вздохнула, наливая нам обоим кофе и сливки. Ну, что я могла с Гийомом поделать? Я сама была не очень-то опытна в знакомствах подобного рода и раньше никаких дел с такими парнями, как Гийом, не имела. Конечно, я слышала, что некоторые дамы имели какие-то связи с мужчинами из низших слоев, но они всегда этого немного стыдились. Да, это считалось слегка позорным. Никаких пылких желаний Гийом во мне не пробуждал. Я могла бы только пожалеть его. Я и вправду иногда жалела его и даже чувствовала себя чуть виноватой – бедный юноша, который месяц он без толку сюда ходит… Мне начинало порой казаться, что такая преданность заслуживает вознаграждения.

Только раз, уже довольно давно, он попытался поцеловать меня – грубовато, чуть ли не насильно, но я так резко и надменно оборвала его, что мы долго потом не разговаривали, и больше Гийом не повторял таких попыток.

Он шевельнулся на стуле, словно ему надоело это молчание.

– Мадам, вы видели, что происходит в Париже?

– А что вы имеете в виду?

– Пожалуй, король не продержится долго на троне. Он ждал моего ответа, но я долго молчала.

– Почему? – спросила я наконец.

– Вы читали уже манифест герцога Брауншвейгского?