Альтернативная личность

– А курочка Ряба им говорит, – подхватил незнакомец. – Не плачь дед, не плачь баба. Снесу я вам новое яичко, но не золоте, а простое.

– Не золотое, а простое, – согласился Андрей.

Короткая сказка, чего ж ее не запомнить. Они с Катькой много сказок слушали и читали много, когда сына ждали. Чтоб ему рассказать. Очень ждали. Такой хулиганистый – придумала Катька быть ему хулиганистым – мальчик в валенках и в санках сидит.

– Озорной мальчик, – сказал незнакомец.

Не то слово. Шубка из цигейки, шапка с кокардой. Чем не партизан? Если что-то не по душе, будет настаивать до тех пор, пока по душе станет. А у прочих, будто души нет? Есть. Но взрослый ребенку завсегда уступит, и получается: одному хулигану по душе, а одному взрослому – нет. Такой коленкор. А когда ребенок вырастает, он, в свою очередь, уступает. Круг замыкается. Там уже новый хулиган натягивает валенки да плюхается в санки: везите, мол! И когда появляется такой хулиган, все страхи – которые по мелочи и не считаются, и один большой, но всего один – уходят на дальний план, остается единственный страх – за него. За хулигана этого боишься. А думаешь, что волнуешься.

Они с Катькой ему из картона чего только не вырезали. Андрей делал, а Катька помогала: работа – поровну. Себя только не сделали – не успели. А так… Алоэ сделали в большом горшке – ухаживать. Должно ребенку хорошее прививать? То-то. Духовое ружье – подрастет, спортивные навыки освоит. Нет, не по птицам, конечно, стрелять. Так, для развития глаза. Гантельки наборные из картона. Чтоб мускулатура была, и осанка крепкая. Маленький бассейн – закаляться и для общего удовольствия. Голубой такой бассейн с кафельной плиткой. Акварель брали, гуашь – меньше. Гуашь мажется. Гардеробчик был: несколько рубашек разного цвета в клетку, ковбойские, два костюмчика на выход. Пижама – обязательно. Дети должны спать в пижаме. Не из аристократизма дутого, для культуры.

– Игрались, значит, – заключил незнакомец.

– Играли, – сказал Андрей.

– Пойдемте, – позвал незнакомец, – у меня тут маленькое дело.

Андрей пошел за незнакомцем. Оградки: кресты, просто камни с арабской витиеватостью, звезды древнего народа. «Все здесь», – вспомнил Андрей слова незнакомца. И точно: здесь все. Во всяком случае, многие. И питерские здесь, и московские, и даже из «НН» – Нижнего Новгорода. По некоторым не разберешь, откуда они: тексты разные, не только кириллица. Большой парк. Казалось – если разгрести все эти деревья, посмотреть – до горизонта длиться будет. И за сам горизонт побежит. Только не видно, где кончается. Может, и вправду – за горизонт?

Незнакомец вынул из кармана два керамических овала, из другого – клей в тюбике. Две фотографии одного мужчины. Подышал, потер рукавом. Полюбовался.

– Он? – спросил Андрей.

– Он. – Незнакомец показал на камень. – Вон там.

Андрей обернулся. «Берггольц, Сергей Арнольдович». Военно-патриотическое четверостишье, концовка: «От сослуживцев». Две даты с годами. Сколотая фотография.

– Какая лучше? – спросил незнакомец и протянул Андрею оба овала.

Андрей пожал плечами: все хорошие. На одной покойный в кителе, с погонами. На другой – почему-то в пальто и каракулевой шапке. Будто обкомовский работник. Вторая не годится, это точно. Но тоже хорошая.

– Вот эта, – показал Андрей на ту, что в кителе.

– А не эта?

– Можно и эту, мне все равно.

– Хорошо, пусть в кителе, – согласился незнакомец и выдавил клей на тыльную сторону овала. Приладил на камень, отошел полюбоваться. – Красиво.

Вечером они отправились к Плужниковым. Нырнули в арку, пересекли Дежнева. Андрею казалось, что это и не Москва вовсе. И Катьке так казалось. В унисон. Как у супругов бывает. Волшебный вечер, звезды. И ветра нет. Хорошо как. Никто не толкается, не суетится. Не Москва вовсе, а город придуманный. Снежин! От слова «снег» – Катькина идея. Мальчик с санками в нем живет, придумали. И они, значит, там. Маленький городишко к северу от Москвы. Андрей на работу ходит, а Катька ждет его. И он всегда возвращается на этот вокзал, где четыре «СНЕЖ» и одна одинокая «Н». «СНЕЖ Н» Такие города ведь бывают? Бывают, чего ж нет. А Катька волновалась – у нее живот большой – и идти, признаться, не хотела. Когда Андрей перчатки забыл – так и вовсе расстроилась. Но виду не показывала – не хотела в голову брать и Андрею в голову передавать. Остановка на Полярной в Москве – остановка на Садовой в Снежине. Ждали автобуса – а будто троллейбуса. Смешно было. Несколько человек на остановке и тишина. Хорошо.

А этот мужчина – который на овале, как обкомовский работник – подошел и руку протянул. И назвал Андрея по имени, и сказал: «Здравствуй, дорогой». Просто сказал, как старый знакомый. Вежливо сказал. А Андрей удивился – не знакомы они, обознался. Но на всякий случай руку протянутую пожал, воспитанность проявил. Оказалось, что Берггольц, Сергей Арнольдович. И учились, оказывается, вместе. В МСВУ. А Андрей и не помнит вовсе. Вроде и по возрасту не очень-то молод на вид. Но всяко человека годы изменят, может, и ровесники они. «Суворовец Берггольц, песню запе-вай!» – сказал мужчина. Был у них запевала – Саша Ковбаса, но Берггольц… Бердникова с Белкиным помнит, а вот других на «б». Да и не было, вроде, на «б» больше. Но, на всякий случай, супругу представил. Чтоб ситуацию сгладить как-то. «Познакомьтесь, – сказал Андрей, – это моя жена. Катерина. Катя, это Берггольц». «Очень приятно», – сказала Катька. А Мужчина кивнул и назвал имя: «Сергей Арнольдович». Нет, он сказал «Сергей Берггольц». Да, точно: «Сергей Берггольц». Надо же, он назвал и год выпуска, и класс, но Андрей не помнил. Нужно будет, решил, фотографии перебрать. Поискать этого Берггольца. А тут автобус – вроде как троллейбус – подошел, и Берггольц обрадовался возможности прекратить разговор. «Было приятно встретить друга», – сказал. А они с Катькой кивнули и пожелали ему всего хорошего.

Оставшееся время о матери говорили, о свекрови. Будто бы нужно к ней в Москву наведаться. Живут-то недалеко: из Снежина всего несколько часов на пассажирском, или на электричках, но на перекладных, с пересадками, то есть.

– А сколько часов? – спросила Катька для точности.

– Ну, – задумался Андрей, – давай девять.

– Много, – не согласилась Катька. – Пять пусть. Не больше семи чтоб.

Андрей не возражал.

Нужно выбрать субботу и съездить к матери на Таганскую, подумал Андрей. Помириться, наконец. И котенка отвезти. В подарок. Пушистый такой котенок. Катька ему имя сочинила. Нелепое имя, на «свеклу» похожее – Фекла. Ей не скучно будет, матери. Отца-то нет – вон когда не стало. И он у матери один. Двое, вернее. Пока двое. А скоро трое будет. И посмотрел на живот: вспомнил, как пуговицу часом раньше целовал. Зеленая халатная пуговица, обычная. А дорогая ему.

МСВУ… Берггольц в голову полез. «Запевай», – сказал. Большинство выпускников так и пошли по военной части. А он в медицину подался. Но в армии послужил – с курса забрали. Катька ждала, писала. Он санитарным инструктором был. Старший сержант. После вуза лейтенанта дали. Все как у всех. А тогда привезли зимой в предгорье, мороз сильный – на одних пятках стоял, в московских-то штиблетах, мерз, пока в сапоги не влез, с портянками. А в бане доктор осмотр делал: у кого, говорит, татуировки, шаг вперед. Двое их шагнуло. У того – роза с девушкой на плече, у Андрея – МСВУ: звезда и профиль – не Сталина, конечно! – Суворова. И «ПИ 6330» – номер первого автомата, что за ним в МСВУ закреплен был да в документах должным образом прописан. Первое его боевое оружие. Доктор их с тем парнем в книжечку записал. И парень тот погиб, и доктор. Все те, кого он первыми встретил. В разное время, но все. Про новеньких – не знает. Эх, МСВУ, МСВУ.

Катька от нетерпения пританцовывать стала: плохо в Снежине с транспортом. Пять улиц всего, троллейбусом охваченных, а ждать приходится долго. Можно и пешком до Плужниковых, а вдруг подъедет? Хорошо тому, кто на машине: сел и порядок – ты уже где надо. Тем более в маленьком городишке. И носиться по пустым улицам, как угорелый. Вон как та, вдалеке, красная. И вправду, чего это она? Нельзя ж так жать. Аж по полосе по встречной. Люди оборачиваются. Кто это там, в джипе? Под мухой?