Альтернативная личность

Матвей улыбнулся:

– Мышка пгиходила…

– Мышка?! – закричала тетя. – Марш в шкаф!

Вот оно! Взорвался паровой котел, и броненосец, наконец, скрылся в суетливом клокотании волн. Хлопнула дверь стенного шкафа. Матвей опустился на пол, прислушался к темноте.

– Мышка, если ты здесь, отзовись.

Фекла Жуле не понравилась. То есть – напрочь. А Жуля Фекле – наоборот. Налицо конфликт интересов. Собачка рычит на кошечку: демонстрирует раздражение, злобу. А еще – испуг. Кошечка шипит на собачку, выгибает спину: проявляет страсть, заинтересованность. Кошечка ходит по офису, любопытствует, а собачка лежит в корзине, выглядывает и не отводит глаз, настороженная. Соня пытается все это в альбом зарисовать. Нанесла прямоугольнички и рисует. Корзину набросала, потом торчащие из нее уши. Над ушами вывела овал в виде капли и написала: «Р-р-р». А над диваном – «Мяу». Получился комикс. Что-то вроде того, как вражда перерастает в дружбу. Лубок. Ну, стиль свой, не старинный, только все равно лубок. Рисовать она любит.

– Будешь кефир, – спросила Соня и позвала, – кис-кис-кис. Она кефир ест? – спросила у старушки.

– И кефир, и сметану, – отозвалась хозяйка.

Кошечка ушла, а собачка успокоилась. Вот бы всем такие нервы – быстрые. Нет опасности – нет стресса, не волнуешься. А то, как всегда: помним, переживаем, места себе не находим. А чего? – давно все кончилось.

– Я ведь так зашла, – сказала старушка. – Про икону рассказать. С собою не принесла – нельзя, говорят.

– Хорошая? – спросила Соня про икону и отложила альбом на полку.

– Очень, – кивнула старушка. – Святая.

– Ну, иконы все святые, – согласилась Соня.

И в самом деле, чего это иконы, раз не святые. Без святости это уже не икона. А… а комикс. И текст имеется, и жанровые композиции. Чем не комикс? Так что икона – это всегда святое.

– А эта особенная, проявляется, – пояснила старушка. – На рынке купила. Там лоток специальный. Говорят, освящена. А старая, она у сына осталась.

– Проявляется? – заинтересовалась Соня. – Чудо, что ли?

– Она сначала была как бы темная, совсем ничего не видно. А потом, через какое-то время, вдруг стала очищаться. Посветлела. И Богородица отчетливо проступила. Она и так была, но темноватая, а тут вдруг яркая такая стала и смотрит на тебя. И младенец.

– Что младенец? – не поняла Соня.

– И младенец смотрит. Ясно-ясно так смотрит. Хорошо это.

– Хорошо, – согласилась Соня.

– Вы ведь молодые как, совсем не веруете.

Соня внимательно посмотрела на старушку. Соне не понравилась эта мысль, но она не возразила. Только подумала: «Разве можно на рынке икону купить, да чтобы святую, да еще чтобы проявлялась? Странно. Не место это для икон. И насчет молодых, зря она это, нельзя огульно. Всех под одну гребенку. Молодые тоже с сердцем».

– А потом как припрет, сразу к иконе, к Богу, – продолжила старушка. – Вот вы, Соня, знаете молитвы?

– Знаю, – ответила Соня.

– Я вам бумагу тут принесла, – старушка полезла в карман, вынула сложенный вчетверо лист. – Хотите прочту? Чтобы знали. «Пресвятой Богородице…»

– Прочтите, – разрешила Соня.

– О Пресвятая Госпоже Владычице Богородице! – встала и запела старушка, не глядя в текст. – Со страхом, верою и любовию припадающе пред честною иконою Твоею, молим Тя: не отврати лица Твоего от прибегающих к Тебе, умоли, милосердая Мати, Сына Твоего и Бога нашего, Господа Иисуса Христа, да сохранит мирну страну нашу, Церковь Свою Святую да незыблемо соблюдет от неверия, ересей и раскола. Не имамы бо иныя помощи, не имамы иныя надежды, разве Тебе, Пречистая Дево: Ты еси всесильная христиан Помощница и Заступница. Избави всех с верою Тебе молящихся от падений греховных, от навета злых человек, от всяких искушений, скорбей, бед и напрасныя смерти, даруй нам дух сокрушения, смирения сердца, чистоту помышлений, исправление греховныя жизни и оставление прегрешений, да вси благодарне воспевающе величия Твоя, сподобимся Небесного Царствия и тамо со всеми святыми прославим пречестное и великолепое имя Отца и Сына и Святаго Духа. – Старушка широко перекрестилась. – Аминь.

– Спасибо, – почему-то поблагодарила Соня.

– Я вам эту бумажечку оставлю, – предложила старушка, – а вы потом почитаете. И хорошо будет.

– А могу я на икону взглянуть? – попросила Соня.

– А чего на нее глядеть? – испугалась старушка. – На нее молиться надо. Не принесла я, нельзя это. Святая вещь. Не кино, ведь…

Соня проводила старушку и осталась на улице выгуливать Жулю. Жуля тянула поводок, нюхала снег, фыркала. Фыркала, нюхала снег, но «делать дело» не спешила. Соня замерзла. Утром холодно, сейчас, и вечером будет. Кошмарики! Мимо прошелестел лыжник. Жуля по-хозяйски тявкнула, дернулась за лыжником, поскакала, увязла в снегу. «Так, возвращаемся», – сказала Соня и выдернула Жулю из сугроба. Жуля покорно поплелась за Соней.

В офисе Соня сняла с Жули жилетку, протерла собаке лапы. «Посмотри, все ноги грязные – вернется Сергей Арнольдович, будет ругаться. Тебе это надо? И не сделала „дело“. Давай-ка я тебя расчешу». Соня водрузила Жулю на стол, ушла за массажной щеткой. Жуля понюхала воздух, монитор компьютера, расставила лапы, приблизила живот и… И брызнула на клавиатуру. «Не-ет!» – крикнула вернувшаяся Соня.

Курсор на мониторе побежал быстро-быстро, уткнулся в правый край, заерзал. В компьютере что-то тихонько затрещало – как будто без остановки по расческе ногтем – и система зависла. «Дура! – сказала Соня. – Да не ты – я!» – Жуля вильнула хвостом, вероятно, соглашаясь с тем, что дура все-таки не она. «И бумаги намочила. Что же я Сергею Арнольдовичу скажу? Иди-ка ты спать». Соня опустила собачку в корзину и накрыла платком. Корзина сначала подрыгалась, а потом все успокоилось. «Вот так, спи!»

Ничего не оставалось делать, как сушить бумаги. И клавиатуру, конечно, сушить тоже. Соня отключила компьютер, перевернула клавиатуру, потрясла. «Растяпа», – подумала Соня. Кончиками пальцев она приподняла намокшие листы, подхватила клавиатуру, пронесла все это в ванную комнату. Нужно было попробовать феном. Соня вымыла бумагу, дала стечь воде. Теперь сушить. Фен работал справно, только бумага коробилась. «Ой влетит, – опечалилась Соня, – ой влетит». Лучше сразу под поезд бросаться. Ведь Сергей Арнольдович все равно бросит. Караул!

Соня прошла за стол. Жуля спала. «Скажи спасибо, что тебя оставили. Могли и отдать. А оставить ту, вторую». Соня вздохнула, посмотрела в окно. Блинная, покосившийся светофор, огни витрин. Зима. А за вторую, отданную, платить нужно. Убыток.

Соня вспомнила старушку. Икона… Неужели святая? «А мы проверим», – решила Соня. Ну не продаются ведь святые иконы на рынках. «Еще и на вес придумайте». Если что и могло там продаваться, то поделки – стилизация или что другое. Не место иконам среди яблок и бананов. Это пища, Соня согласна, но ведь духовная. Ей особое место нужно: у храма, скажем, или какого другого культурного места. А на рынке какая ж культура? Кто бы захотел, чтобы портрет его мамы промеж овощей болтался? Или его самого портрет. Но всяко сейчас бывает, нужно проверить. Не из любопытства, конечно, праздного, а ради того, чтобы твердо понять. И если ошибается… Что ж, пусть так и будет, она подправит точку зрения.

Рынок пах селедкой, хвоей, верхней одеждой. Соня вдруг вспомнила:

Где-то здесь должна быть лавка. Соня огляделась. Суетливо перед вечерним закрытием толокся рынок. «Кажется, здесь», – Соня протиснулась в соседний ряд. Фигурки античных девушек из гипса, пластиковые рыбки на леске, коврики из теплых стран. На нескольких прилавках лежали груды обмундирования: бескозырки без ленточек, генеральские брюки, кудрявые папахи. «Цыц! – сказала Соня и пошевелила рукой под курткой. – Не ерзай! Уже пришли… Где-то здесь, где-то здесь. – Соня вытянула шею. – А, вот!» Под навесом, чуть дальше от киоска с обмундированием, тянулась цепочка старославянских букв: «Церковная лавка», а ниже, на бумажке под пленкой, просто и без изысков: «Изделия прошли обряд освящения». За прилавком стоял человек в меховой шапке с кокардой. Под шапкой болталась Жоркина косичка.