Рассвет

Сказав так, она повернулась и направилась к своей комнате. Ее тело продолжало дрожать от еще кипевшего гнева и отчаяния. Ее руки тряслись, и она не желала, чтобы кто-то заметил эту дрожь. До сих пор она еще ни разу не была так близко к тому, чтобы потерять контроль над собой, к тому, что готова была убить человека.

Позади нее раздался тихий голос Джозефа, он назвал ее имя. Резко обернувшись, она сжала кулаки, готовая к схватке, но мгновенно расслабилась, узнав голос. Остановившись, она смотрела на него, страстно желая броситься к нему в объятия, но не давая себе воли. Что он теперь скажет, после того как она натворила тут такое?

– Знаешь, я конечно понимаю, что эти парни не заслужили твоего внимания, – сказал он, – но некоторым из них необходима помощь. У Питера сломана рука. Остальные… ты можешь попросить оанкали помочь им?

Она встревожено взглянула в сторону того кошмара, которому была творцом. Потом глубоко вздохнула и заставила дрожь в своих руках успокоиться. Потом тихо заговорила на оанкали.

– Кто меня сейчас видит, прошу прийти и осмотреть этих людей. Кто-то из них, похоже, тяжело ранен.

– Тяжелых ранений нет, – отозвался на оанкали же бестелесный голос. – Тот, что лежит на полу, оправится сам, без всякой помощи. Я веду постоянное наблюдение за ними сквозь пол.

– Что с тем, у которого сломана рука?

– О нем мы позаботимся. Как ты хочешь – оставить его?

– Да, хотя мне бы конечно хотелось, чтобы вы его забрали. Но делать нечего, пускай остается. Вас и без того уже считают убийцами Деррика.

– Мы погрузили Деррика в продолжительный сон.

– Я так и думала. А что мне теперь делать с Питером?

– Ничего. Пускай немного подумает о своем поведении.

– Ахайясу?

– Слушаю?

Лилит сделала еще один глубокий вдох.

– Знаешь, просто поразительно, до чего мне приятно слышать снова твой голос.

Ответа не последовало. Разговор был окончен.

– Что они сказали? – спросил Джозеф.

– Это была она, – ответила Лилит. – Она сказала, что на самом деле никто серьезно не ранен. Ночью оанкали позаботятся о Питере, а до тех пор у него будет время подумать о своей выходке.

– И что нам до тех пор с ним делать?

– Ничего.

– Я думал, что после этого они не станут говорить с тобой, – раздался полный любопытства и едва скрытого подозрения голос Габриэля. Он, Тэйт и несколько других людей подошли к ней и стали рядом. Когда она повернулась к ним, они торопливо отступили на шаг назад.

– Они разговаривают со мной только тогда, когда сами того хотят, – ответила она. – Сейчас критическая ситуация, и они решили, что поговорить самое время.

– Ты знаешь этого, кто с тобой сейчас говорил?

Она внимательно взглянула на Габриэля.

– Да, я знаю ее.

– Я так и думал. Я понял это по твоему тону и по выражению твоего лица… Как только она ответила, ты сразу же расслабилась, словно тебе улыбнулось счастье.

– Она знала, что я вовсе не стремилась к этой работе.

– Вы с ней подруги?

– Настолько, насколько возможно подружиться с представителем другой разумной расы.

Она невесело усмехнулась.

– Людям и тем непросто дружить друг с другом.

Но она и на самом деле думала об Ахайясу как о своей подруге – так как считала друзьями Никани и Дайчаан… Но кем они считали ее? Орудием для исполнения своих планов? Приятной возможностью отвлечься от однообразной рутины половой жизни, приятным извращением? Или видели в ней принятую в свой семейный круг? Принятую в качестве кого? Снова и снова сомнения. Легче было об этом вообще не думать. Там на Земле это уже не будет иметь никакого значения. Оанкали безжалостно используют ее для своих целей, а она еще испытывает сомнения о том, что они о ней думают.

– Откуда у тебя такая невероятная сила? – спросила Тэйт. – Как ты смогла так лихо с ними разобраться?

Лилит устало провела рукой по лицу.

– Оттуда же, откуда я научилась открывать стены, – ответила она. – Оанкали немного изменили мое тело. Я стала сильнее. У меня улучшилась реакция. Мое тело быстрее заживляет полученные раны. А кроме есть того есть еще кое-что, что должно помочь мне провести вас через все испытания и вернуть обратно на Землю.

Она оглянулась по сторонам.

– А где Элисон?

– Я здесь.

Женщина выступила вперед. Она уже успела смыть с лица большую часть крови и старалась выглядеть так, словно ничего не случилось. Такова была Элисон. Никогда и ни в чем она не теряла хладнокровия и рассудительности, всегда старалась проявить себя только с лучшей стороны.

Лилит кивнула.

– Отлично, вижу ты в полном порядке.

– Да. Юлагодарю тебя.

Элисон помолчала.

– Какой бы не оказалась правда, Лилит, я все равно благодарна тебе за то, что ты для меня сделала, но только…

– Что «только»?

Элисон поглядела себе под ноги, потом заставила себя поднять глаза на Лилит.

– Знаешь, по-моему вежливой формы для такого вопроса просто нет, так что ты уж не обижайся. Скажи, Лилит, ты – человек?

Глядя на Элисон, Лилит пыталась найти силы пробудить в себе ярость, но почувствовала только усталость. Сколько раз еще ей придется отвечать на такой вопрос? И для чего ей все это нужно? Разве еще один ответ сможет кого-то переубедить?

– Вижу, что для вас все стало бы гораздо проще, если бы я оказалась нелюдью, – ответила она. – Подумай сама. Не будь я человеком, разве стала бы я защищать тебя от этих насильников?

Снова повернувшись к своей комнате, чтобы уйти, она остановилась, и вспомнив что-то, обернулась.

– Завтра я Пробужу еще десять человек. Это будет последнее Пробуждение. Нас станет сорок.

Некоторые люди начали сторониться ее, другие наоборот, изъявляли желание встать на ее сторону. Некоторые избегали Лилит, потому что боялись ее – боялись того, что она нечеловек или недочеловек. Другие шли к ней, так как считали, что победа будет на ее стороне. Эти другие, не имея представления о том, в чем будет заключаться победа, при любом исходе полагали, что лучше находиться на ее стороне, чем на стороне ее врагов.

Ядро ее группы, Джозеф, Тэйт и Габриэль, Леа и Врей, оставалось прежним. В ядре группы Питера произошли перемены – к ней добавился Виктор, сильная личность, Пробужденный, сравнительно с многими другими, довольно давно. Пример Виктора увлек нескольких людей из вновь пробужденных последовать за ним.

На смену самому Питеру встал Курт. Выхаживающий сломанную руку, Питер сидел в своей комнате по целым дням один, редко показывался снаружи, был молчалив и хмур. Так или иначе, Курт был более сметлив и физически производил лучшее впечатление. Если бы у него хватило энергии выдвинуться с самого начала, наверняка не Питер, а он стал бы вожаком.

Рука Питера распухла и двое суток сильно болела, не давая ему покоя ни днем, ни ночью. В ночь на третьи сутки Питер был чудесно исцелен. Он проспал почти полдня, пропустил завтрак, а когда проснулся, с удивлением обнаружил, что его рука срослась как новая – что его скорее испугало, чем приятно поразило. Два дня, проведенных со сломанной рукой, принесли с собой столько мучений и боли, что он просто не мог думать об этом как о чьем-то ловком трюке. В течение всего этого времени он щупал кости своей руки – рука его была сломана, и перелом был серьезный. Все, кто приходил навестить его, в один голос теперь утверждали, что сами, своими глазами, видели, как были смещены под кожей на руке Питера концы сломанных костей, как страшно опухла его рука, как тревожно изменился цвет кожи в месте перелома. О том, чтобы Питер смог использовать эту руку в течение ближайшего времени, не могло быть и речи.

Теперь все без исключения во все глаза рассматривали совершенно здоровую руку, без следов повреждения, обычную нормальную руку, движения которой были легки и не причиняли боли. Дружки Питера смотрели на него с суеверным страхом.

В тот же день после обеда Лилит объявила общее собрание, на котором рассказала кое-что, несколько тщательно обдуманных и заранее выверенных историй из своей жизни среди оанкали. Питер не изъявил желания присутствовать и слушать ее.