Рассвет

Во внешности Ли-Чина не было ничего примечательного. Он был невысок, вполне зауряден, и тем не менее оанкали он очень заинтересовал. Все угрозы, к которым он прибегал, отличались странной однобокостью – Джозеф обещал всякие ужасы, но только лишь тогда, если то, что он увидит, ему не понравится. А ведь ему это наверняка не понравится, сказала себе Лилит. Но может быть у него хватит сообразительности на то, чтобы понять, что время для решительных действий наступит не прямо сейчас, пока они совершенно беспомощны на неведомом корабле, а тогда, когда они наконец окажутся на поверхности родной планеты.

Внезапно Лилит ощутила сильнейшее желание Пробудить Джозефа Ли-Чина – Пробудить его сейчас же, немедленно, чтобы раз и навсегда покончить со своим одиночеством. Импульс был настолько силен, что в течение нескольких секунд она сидела, пребывая в напряженной нерешительности, обняв себя за плечи и огромным усилием воли заставляя придумывать любые доводы против того, чтобы броситься нащупывать капсулу Джозефа сейчас же. В самом начале она пообещала себе, что прочитает все досье и хорошенько все обдумает, прежде чем приступит к Пробуждению первого человека. Ведь любой неверный шаг мог повлечь за собой ее гибель.

Просмотрев еще несколько досье, она так и не нашла никого, кто бы мог сравниться с Джозефом, хотя некоторые из тех, кого она так «предварительно» узнала, весьма и весьма заслуживал, на ее взгляд, скорейшего Пробуждения.

Среди них была, например, женщина по имени Селена Ирерс, проплакавшая навзрыд большую часть допросов, потому что ей было невыносимо горько думать о том, что она больше никогда не увидится со своим мужем и двумя дочерьми, что, конечно же, не скрашивалось ее собственным текущим неопределенным положением и темным будущим. Снова и снова она желала себе только одного – умереть, но ни разу не попыталась покончить жизнь самоубийством. Как отмечали оанкали, Селена была наделена сильнейшим желанием идти навстречу другим, жить и угождать окружающим – что скорее всего диктовалось в ней боязнью не понравиться, чем собственно потребностью угодить. Селена была слаба и склонна к слезливости и меланхолии, и при всем том, что была неглупа, в испуге или под гнетом устрашения могла наделать глупостей.

Безобидная, подумала про себя Лилит. Единственная из всех, досье кого она читала, кого можно не воспринимать как потенциальную угрозу, независимо от того, увидит она в Лилит свою пленительницу или нет.

Далее шел Габриэль Ринальди, вызвавший в свое время у оанкали некоторое смущение, поскольку вместо того, чтобы полностью открыться своим хозяевам в порыве откровения, он до самого конца продолжал разыгрывать перед ними всяческие роли. Он был вторым, кого оанкали попытались морить голодом, исходя из теории о том, что голод как нельзя лучше способствует просветлению рассудка. Хотя до сих пор эта теория оанкали так и не нашла своего окончательного подтверждения. По всей вероятности Габриэль оказался крепким орешком и из него мог теперь выйти полезный союзник. Впрочем, как и опасный и коварный враг. Кроме того, Габриэль был весьма симпатичным. Ни разу за все время допросов он не попытался причинить вред себе или грозить кровавой местью своим хозяевам. По каким-то известным только им причинам оанкали ни разу не попытались применить к Габриэлю препараты. По заметкам оанкали, Габриэль, двадцативосьмилетний мужчина, был сильнее, чем то казалось на вид, поджар, физически здоров, упрям и совсем не так умен, каким хотел бы выглядеть.

Впрочем, последнее можно было сказать о большинстве людей. Габриэль, одержавший или почти одержавший в своем упрямстве верх над оанкали, был ценным кандидатом на Пробуждение. Она так и не решила для себя, насколько в будущем сможет доверять Габриэлю, но в конце концов его досье оказалось в стопке тех, кого она наметила к Пробуждению в числе первых.

Следом за Габриэлем шла Беатрис Дуайр, наотрез не желавшая ни с кем общаться, пока она оставалась голой, но стоило ей только облачиться в одежду, как она превратилась в разговорчивую и приятную собеседницу, быстро наладившую контакт со своими хозяевами, почти что став с ними на дружескую ногу. Один из проводивших допросы Беатрис, опытный оолой, настойчиво предлагал ее кандидатуру в «матери» одного из будущих семейств. После чего Беатрис подверглась проверке независимыми экспертами, и ее кандидатура по необъясненным причинам была отклонена. Возможно одной из причин была обостренная физическая стыдливость Беатрис. Как бы там ни было, но она определенно сумела заинтересовать оанкали, и даже очень.

Далее следовала Хилари Баллард, поэтесса, художница, драматург, актриса, певица и профессиональный клиент биржи труда в одном лице, большую часть жизни просуществовавшая исключительно на пособие по безработице. Хилари блистала разнообразнейшими талантами – держала в голове множество стихов, без малейшего напряжения запоминала с одного прочтения огромные куски будущих ролей, знала сотни песен, своих и более удачливых коллег по цеху. Она была просто ходячим кладезем культуры, тем человеком, кто сумеет открыть будущим детям тайны искусства, показать им то, чем они являются на самом деле. По мнению оанкали, художественная натура Хилари отличалась нестабильностью, но в достаточно безопасной степени. В конце концов оанкали пришлось усыпить Хилари, поскольку та, впав в депрессию, несколько раз ранила себя, раз за разом повторяя попытки вырваться из того, что она называла своей клеткой. Во время одной из таких попыток освободиться она сломала обе руки.

И это они называют безопасной нестабильностью?

Нет, это более чем опасно – такая в порыве ярости может голову проломить врагу. А впрочем не она одна, множество других людей могут выйти из себя. Возможно паника, обуявшая Хилари, просто развивалась чуть более бурно, чем у других. Ей нельзя будет доверить ответственную работу и выживание группы определенно не может зависеть от нее, хотя то же самое можно сказать и о каждом члене группы в отдельности. Это был непреложный факт, и причиной здесь был обычный изъян человеческой натуры, в чем винить эту натуру конечно было нельзя.

Далее шел Конрад Лоэр – предпочитавший, чтобы его называли Курт – бывший некогда нью-йоркским копом и уцелевший только лишь потому, что его жена в кои-то веки вытащила его в гости к своим родственникам, в Колумбию. До этой поездки чета Лоэров не покидала пределов Нью-Йорка долгие годы. Жена Курта погибла во время одной из волн панических беспорядков, начавшихся сразу же после первого обмена ракетными ударами. Во время этих беспорядков, еще даже до наступления холодов, погибло множество людей. Тысячи и тысячи просто затаптывали или разрывали на части в панике. Когда Курта отыскали, он находился вместе с семерыми детьми, ни один из них не был его ребенком – он взял их под свою опеку. Его собственные четверо детей, оставшиеся в Штатах у родственников, к тому времени уже погибли. Курт Лоэр видел свое призвание в защите окружающих – ему нужны были люди, чтобы их оберегать. Присутствие людей действовало на него умиротворяюще, успокаивало его, давало ему в жизни цель. Один без людей он мог превратиться в преступника – или покончить с собой. Находясь в полном одиночестве в своей комнате на корабле оанкали, он коротал время за тем, что безуспешно пытался разорвать себе горло собственными ногтями.

Дэрик Вольский работал в Австралии. Неженатый, двадцати трех лет, он еще не знал, что хочет от жизни, и не определился, что ему делать с отпущенным ему временем, и до момента катастрофы так ничего и не совершил, кроме того, что закончил школу, да работал на различных временных работах, зачастую не на полный день, нигде подолгу не задерживаясь. Он готовил в закусочной гамбургеры, крутил баранку грузовичка доставки продуктов, работал на стройке и коммивояжером принадлежностей домашнего хозяйства – последнее весьма неудачно, – служил у зеленщика упаковщиком овощей, мыл полы в официальных зданиях и, для души, время от времени занимался фотографией, выбирая дикие пейзажи родного материка. Он любил бывать на природе и любил животных. По мнению отца Дэрика подобные увлечения были полной чушью, и, как признавался сам Дэрик, иногда он начинал склоняться к тому, что отец возможно тут прав. Но как бы там ни было, в час когда началась война Дэрик наводил объектив своего фотоаппарата на очередной уголок австралийской природы.