Ревность

Она дотронулась до его плеча.

– Тебе там будет скучно.

Шон поехала в бар. Она практически не пила, но куда еще могла она поехать? В собственном офисе ей будет неуютно. Здесь она будет, по крайней мере, не одна и затеряется в толпе, сидя в прохладном темном углу бара. Но там собралась солидная вечерняя публика, и ей не на чем было сосредоточить внимание, кроме спиртного. К девяти часам, когда она встала, чтобы уйти, то почувствовала, что пьяна, так пьяна, как никогда в жизни. У двери какой-то мужчина взял ее за руку.

– Мадам?

Она повернулась, чтобы посмотреть на него. Над костюмом-тройкой вырисовывалось лицо койота.

– Да? – ответила она.

– Вы сами ведете машину?

«Да, – подумала она, кивая, – я веду машину как сумасшедшая». Она громко рассмеялась.

– Позвольте мне вызвать для вас такси.

Ее щеки пылали. Он думает, что она слишком пьяна, чтобы вести машину. Шон оглянулась. Посетители бара смотрели на нее. Она опустила голову.

– Я позвоню своему мужу, – тихо пробормотала она.

Койот подвел ее к телефону и оставил одну. Она набрала номер Ивена и обрадовалась, когда он подошел к телефону. Шон не знала, что бы она стала делать, если бы трубку сняла Робин.

Она объяснила Ивену ситуацию, собственный голос эхом отдавался у нее в голове. От этого болели уши, и она, уже шепотом, сообщила Ивену, где находится.

– Не садись за руль, Я сейчас приеду.

Тут она позвонила мальчикам в спортивный лагерь. Близнецы уже легли спать. Воспитатель сказал ей, что они не могут подойти к телефону.

– Они живы?

Воспитатель ответил после минутного замешательства.

– Да, миссис Райдер. С ними все в порядке. Шон повесила трубку. Боже, она надеялась, что не произвела впечатления алкоголички. Утром в лагере о ней наверняка распространятся черт знает какие слухи. Она боялась, что это как-нибудь затронет ее мальчиков.

К моменту прибытия Ивена она чувствовала себя совсем трезвой, но он только покачал головой, когда она выразила желание ехать домой и сесть за руль автомобиля. Ивен привез ее в свой кабинет и приготовил кофе. В кабинете было душно, так как окна на уик-энд закрывались. Плакаты на стенах казались иссохшими и выцветшими. Ивен включил кондиционер и раздвинул для нее диван. – Давай позвоним Дэвиду и скажем ему, где ты, чтобы он не беспокоился.

– Нет, я сказала ему, что вернусь поздно. – Шон калачиком свернулась на диване.

Ивен сел на краю постели.

– Я был рад, что ты позвонила.

– Правда? Он кивнул.

– Не люблю уик-энды. Мне трудно так долго тебя не видеть, с пятницы до понедельника.

Это опасный разговор, Ивен, подумала она. Говорил ли он правду? Его взгляд был ясным, арка левой брови выглядела, как всегда, призывно. Она многое бы отдала за то, чтобы этот призыв был выражен словами.

Ивен достал носовой платок из заднего кармана джинсов и вытер лоб.

– Я жутко нервничаю из-за ребенка. И не могу сказать этого Робин. Я должен делать вид, что все идет отлично. К концу уик-энда я чувствую, что готов взорваться от всего того, что скапливается у меня внутри.

– Чего ты, собственно, боишься? Он пожал плечами.

– Думаю, того, что мы с Робин не подходим друг другу. Что, когда появится ребенок, мы будем заперты в клетку пожизненного брака.

– Ничего пожизненного не бывает. Он возразил:

– Нет, бывает. Мои дети должны расти в стабильной семье.

– Все беспокоятся о своем браке до рождения ребенка. Это нормально. – Все, кроме нее и Дэвида. С тех пор, как они поженились, она никогда не сомневалась в правильности этого шага. Теперь это казалось невероятным. Должны ведь были существовать какие-то признаки того, что все может рухнуть в одночасье.

Ивен обхватил рукой ее запястье, нащупывая большим пальцем пульсирующую жилку.

– Для меня Робин – это суррогат, замена тебя, надеюсь, ты это понимаешь. Ты недоступна, и я должен либо найти кого-нибудь взамен, либо примириться с мыслью о пожизненной незаконной связи с тобой.

Шон закрыла глаза, почувствовав головокружение от духоты и выпитого спиртного.

– Ивен… – Она открыла глаза и посмотрела прямо на него. – Может быть, займемся любовью? Только один разок… Кому мы этим навредим?

– Нет. – Он покачал головой и встал. – Я не собираюсь опять начинать все сначала. – Он направился к двери. – Я сказал Робин, что у нас в питомнике чрезвычайное происшествие с игрунками, поэтому хочу осмотреть их, раз уж я здесь.

Прошло немало времени, прежде чем он вернулся. Полосатая наволочка сохраняла запах Ивена, и Шон повернула голову, чтобы вдохнуть его. Боже, как ей его недоставало! Кому было бы хуже, если бы они сегодня занялись любовью? Он просто дразнил ее, хотя в глубине души она знала, что Ивен делает это непреднамеренно. Он считал, что не имеет права хотеть того, чего он хочет, поэтому его сердце находилось в состоянии непрекращающейся войны с его же словами и поступками. Она попала под перекрестный огонь.

Телефон на его столе зазвонил, и Шон вскочила с дивана. Должно быть, кто-то ошибся номером, кому могло прийти в голову звонить сюда в такое время? Она и не подумала, что это могла быть Робин. Она не стала снимать трубку, и телефон замолк, всего после трех звонков.

Через несколько минут вернулся Ивен. Он открыл дверь, и комнату захлестнул порыв горячего ветра. Ивен прислонился к дверному косяку и смотрел на нее. На его груди рубашка была почему-то мокрой. Он подошел к Шон, взял из ее руки кофейную чашку и поставил на стол. Сел на диван и прижал ее к себе. Как он соскучился по этой женщине! Как ему хотелось вновь обнять ее! Он целовал ее глаза, подбородок, шею. Его руки снимали с нее рубашку.

– Только один разок, Ивен, – прошептала она, ее тело буквально таяло под жаром, исходившим от его пальцев. – Последний раз.

Шон добралась до дому в половине двенадцатого и приняла душ, прежде чем лечь в постель.

– Сегодня жуткий ветер, – сообщила она Дэвиду. – И жара. – Она могла не беспокоиться по поводу объяснений: Дэвид и не пытался вступить с ней в контакт. Он лежал на своей половине кровати, так, как будто супружеская постель была разделена перегородкой.

На следующее утро ей стало известно, к каким тяжким последствиям едва не привело ее желание переспать с Ивеном. Ивен сидел за своим столом, безвольно опустив руки на колени. В лице ни кровинки, волосы растрепаны. Он говорил тихо, а она сидела на диване, охваченная всепоглощающим чувством вины.

Ивен рассказал ей, что когда он вернулся домой, Робин, пошатываясь, шла ему навстречу, пытаясь найти в сумочке ключи от автомобиля. На ней была только серебристая ночная рубашка, свет уличного фонаря освещал жемчужный шар ее живота. Увидев Ивена, она припала к его груди и затряслась от судорожных рыданий. Она рассказала, что несла белье в стирку вниз, по лестнице, споткнулась и пролетела несколько ступеней, прежде чем успела схватиться за перила. Она решила, что все в порядке, только ушиблась немного. Но тут начались боли и кровотечение. Доктор посоветовал ехать в больницу. Она попыталась связаться с Ивеном, даже позвонила в диспетчерскую питомника, но о чрезвычайном происшествии с игрунками никто ничего не знал.

Шон охватило чувство жалости к Робин. Ей хотелось бы вернуть время, чтобы вчерашнего вечера не было вовсе. Она вела себя так эгоистично. Она не имела прав на Ивена.

– Как она сейчас? – спросила Шон.

– Сначала ее хотели подержать в больнице несколько дней, чтобы убедиться, что с ребенком все в порядке. – Ивен поднял голову и взглянул на нее. – Если что-нибудь случится с ребенком, Шон… Я не знаю, что я сделаю.

Она взяла его за руку, ставшую ледяной.

– Ивен, мне так жаль.

Он отпрянул и сложил руки на груди.

– Если мы хотим продолжать работать вместе, ты и я, – отчеканил Ивен, глядя мимо нее в окно кабинета, – мы должны найти способ… взять себе за правило… Тут он запнулся, стараясь подыскать нужные слова. – Мы должны заключить пакт о том, что между нами все кончено. Работа, и больше ничего. Я настаиваю на этом, Шон. Я серьезен как никогда. Я ничего не хочу знать о твоих проблемах и не собираюсь рассказывать тебе о своих.