Ревность

Он поднес магнитофон к губам и мягко произнес:

– Шесть часов тридцать пять минут. Флэш и Тика сидят на плоском камне в квадрате Б; Флэш чистит Тику; дети приближаются, и Флэш отталкивает их. – Он нажал на кнопку «Пауза». – Похоже, что нам придется выкармливать с рук тех двоих… Боже, я надеюсь, что они самки. – Они еще не могли определить пол малышей.

Ивен снова заговорил в магнитофон:

– Люси и Ланс сидят на ветках в квадрате А. Ланс вылизывает спину Люси… О! Ты только посмотри. – Он указал на Люси, которая терлась грудкой о ветки безлиственного дерева, стоявшего в клетке, метя их своим запахом.

– Она каким-то образом узнала, что Тика умирает и что она становится следующей производительницей потомства, – заметила Шон.

Ивен записывал:

– Шесть тридцать восемь. Люси в квадрате А метит своим запахом окружающие предметы.

Ивен встал и подошел к клетке, оказавшись лицом к лицу с Люси. Это был первый признак, по которому Шон могла судить, насколько он выведен из равновесия. Он никогда не общался с игрунками, ведя наблюдение. Шон не знала, было ли это профессиональное беспокойство по поводу потери одного из животных или оно вызвано тем, что этим животным была Тика. Раньше ей не приходилось угадывать его чувства. Он все ей рассказывал. Но с некоторых пор такие разговоры прекратились. Они не говорили о чувствах, избегая таящихся в этих разговорах опасностей.

В течение длительного времени они были вполне откровенны друг с другом. Лучшие друзья и, целый год после смерти Хэзер, любовники. В Ивене было то, чего ей недоставало в Дэвиде. Ей хотелось бы, чтобы устоявшиеся взаимоотношения длились вечно, но когда появилась Робин, все изменилось. Шон это поняла. Она заключила с Ивеном что-то вроде пакта: отныне их отношения будут носить чисто деловой характер. Она думала, что со временем ей станет легче, что влечение, которое она испытывала к нему, постепенно сойдет на нет, но этого не происходило. Шон ловила себя на том, что постоянно хочет, чтобы он дотронулся до нее, поговорил с ней о своих переживаниях, о чем-нибудь более близком сердцу, чем витамины для эльфов. Но он пресекал эти попытки как эмоционально, так и физически. Он говорил с ней только о работе и закрыл ей доступ к своим чувствам. Реальный Ивен был для нее потерян. Это походило на общение с тенью.

Люси вскарабкалась на сетку напротив Ивена и заверещала.

– Чего тебе, малышка? – спросил он. Люси просунула свою тонкую лапку сквозь сетку и потянулась к нему длинными пальцами. Ивен дотронулся до ее ладони и позволил ей обхватить кончик своего пальца, но успел отдернуть палец прежде, чем она поднесла его ко рту с маленькими, острыми, как бритва, клыками.

Он снова сел.

– Проклятье! – воскликнул он. – Это сущее наказание – потерять трехгодовалую самку.

– Она всегда была моей любимицей. Он кивнул.

– Ты выкормила ее.

Речь шла о чем-то большем, и Ивен знал это. Дело было во времени. Тика родилась сразу после смерти Хэзер. Ивен находился тогда в Южной Америке, и Шон ничего не оставалось, как только самой выходить малышку – или позволить ей умереть. Получилось так, что это и для нее оказался лучший выход: забыть о себе, заботясь о Тике.

Ивен поднял магнитофон и начал говорить, но тут же повернулся, заслышав шаги на тропинке за своей спиной.

– Это, должно быть, Сэм. – Шон повернулась, чтобы посмотреть на седовласого смотрителя, который вез тележку с едой по тропинке, спускавшейся от кухни.

– Лососи на завтрак! – закричал он.

Шон подошла к краю тропинки и приложила палец к губам, чтобы он так не шумел.

– Тика умирает, – сказала она.

– Нет! – Он перевел взгляд на Пентагон и снова посмотрел на Шон. – Мне казалось, что ветеринар сказал…

Шон покачала головой.

– Минувшей ночью ей стало хуже.

Сэм потер рукой подбородок, серебряные бакенбарды шуршали под его пальцами, как наждачная бумага.

– А вчера она была веселой. Я еще подумал, что она хочет показать детям, что все в порядке. – Он опустил руки и посмотрел на Пентагон. – Жаль. Ведь вы не можете себе позволить потерять самку, не так ли? Пожалуй, я оставлю тележку здесь, чтобы не мешать вашим наблюдениям.

Шон кивнула, посмотрев на пять подносов с обезьяньей едой и на яркие фрукты. Она отвернулась от небольшой миски со скользкими розовыми мышатами – деликатесом для эльфов. Обычно такие вещи ее не волновали, но сегодня у нее что-то неладное с желудком.

– Мне правда жаль Тику, дорогая. – Сэм протянул руку, чтобы крепко обнять ее, и ей показалось, что от его флотской синей формы разит лососями и дохлыми мышами. Она мягко высвободилась из его объятий, чтобы глотнуть свежего воздуха.

Ивен выключил магнитофон, когда она вернулась на свое место.

– Лососи? – спросил он. – Что же ты их не принесла? Я сегодня еще не завтракал.

– Ивен, пожалуйста, только не сегодня.

Он наклонился вперед, потирая глаза ладонями.

– Мне тоже не спалось, – сказал он. – У нас и так не хватает самок. Когда Тика умрет, положение станет безвыходным.

Она представила себе, как прошлой ночью он, должно быть, тихонько соскользнул с постели, стараясь не разбудить Робин, и до утра просидел за составлением графика кормления. Шон вообразила его склонившимся над племенной книгой в тот самый миг, когда проснулась, вся в поту и слезах, и Дэвид отвернулся от нее в темноте.

– Я звонил в Перу вчера вечером, после того как мы получили заключение ветеринара, – сказал Ивен. Это было признание в том, что он позвонил, не посоветовавшись с ней. – Я сказал им, что у нас не хватает самок для размножения без родственного спаривания. Они ответили, что мы можем взять двух самок и пару детородного возраста в районе Даку, если отловим их сами.

Шон прислушалась к звучанию его слов, к тому, как осторожно он их отмеривает. Она отметила, что он смотрел на нее, пока она наблюдала за Тикой. Ивен не знал, как – с энтузиазмом или с тревогой – отнесется она к его словам; похоже, она сама этого не знала.

Шон глубоко вздохнула.

– Ты хочешь сказать, что мы оба едем в Перу ловить…

– С Робин и Дэвидом, – добавил он слишком быстро. – Робин говорит, что сейчас самое подходящее время, пока Мелиссе девять месяцев. Она говорит, что в возрасте от восемнадцати до двадцати четырех месяцев расставание было бы для нее чрезвычайно болезненным, но теперь оно даже полезно.

Шон взяла у него магнитофон и почувствовала, как ее пальцы внезапно похолодели.

– Семь часов две минуты. Дети отошли от Тики и Флэша и приблизились к Лансу в квадрате А. – Она выключила магнитофон и посмотрела на Ивена. – Чудесно, что смерть Тики так точно совпадает с потребностью Мелиссы в развитии.

Ивен даже присвистнул.

– Что ты предлагаешь? – спросил он.

Она потупилась, пристыженно глядя на магнитофон. Она всегда старалась говорить о Робин и Мелиссе с уважением, даже с почтением.

– Сейчас для меня не лучшее время, чтобы ехать.

– Я знаю, что ты хочешь поехать.

Хотела ли она? Если бы она могла просто проснуться в лесу под дождем; не помня о телефонном звонке в Икитосе, который прервал ее поездку еще до того, как ее нога успела ступить на землю джунглей.

– Я все же твой начальник, – сказал Ивен, улыбаясь. – Я могу тебе просто приказать. – При обычных обстоятельствах мысль о том, что Ивен ее начальник, могла бы только рассмешить Шон. Он пришел в питомник за три года до ее появления там, и поначалу она многому у него научилась. Но после семи лет совместной работы о его превосходстве напоминали только титул и лишняя тысяча долларов в год. Сейчас она была раздражена неуместностью начальственного давления.

– Близнецы пойдут в сентябре в среднюю школу, – тихо сказала она.

– Ну и что? – Ивен поднял левую бровь, верный признак того, что он раздражен.

– А то, что для них это большое испытание, и я хочу помочь им его выдержать. – Так оно и есть. Ее сыновья немного тревожатся. Они на пару лет моложе своих одноклассников, потому что пошли в школу рано и, перескочив через класс, сэкономили еще как минимум год. Иногда они все еще играли в солдатиков. Иногда и того хуже, – начинали дурными голосами распевать песни в стиле кантри с новой пластинки или уносили телефон в другую комнату, чтобы никто не смог подслушать их разговоры с друзьями. Они отдалялись от нее.