Страница 1 из 23
Арка 1: Письмо, которое нельзя прочитать. Часть 1: Груз, который не значится в списках. Глава 1: Прибытие антиквариата в лавку
***
Раннее утро было серым, как несвежее полотно, наброшенное на город. Лавка ещё дремала в предрассветной мгле, тяжёлыми ставнями отгораживаясь от мира, который, кажется, сам ещё не проснулся окончательно. Холодный воздух, насыщенный запахами сырости и пыли, заполнил склад, когда тяжёлый грузовик, взревев, остановился у входа. Железные борта дребезжали, глуша тягучее, неохотное гудение мотора. Водитель, ни слова не говоря, вышел, хлопнув дверью так, что в тишине этот звук разошёлся, как удар молота.
Грузчики, сонные, ссутулившиеся, начали медленно, без лишних разговоров переносить ящики. Дерево скрипело под их пальцами, старые доски протяжно хрустели, словно сопротивляясь новому месту. Евгений стоял чуть в стороне, наблюдая.
Что-то в этих вещах было неправильным. Не то чтобы он мог точно сказать, в чём дело, но ощущение липкой, вязкой тревоги, окутывавшей его, не отпускало. Он следил за каждым движением, неосознанно прислушиваясь не к людям, а к звукам предметов. Шелест ткани, будто чей-то приглушённый шёпот. Лёгкий звон фарфора — не такой, какой бывает, когда вещи случайно сталкиваются друг с другом, а другой, более живой, будто кто-то внутри этого закрытого пространства шевелился.
Эта тревога была странной. Она не была похожа на обычное беспокойство, возникающее из-за недосыпа или тяжёлого дня. Она вползала в сознание постепенно, как туман, который сперва кажется лёгкой дымкой, а потом вдруг оказывается, что он заполнил всё пространство вокруг, что он забирает воздух, и дышать становится трудно. Тревога не давила, не кричала, но она сидела внутри него — терпеливая, холодная, как гвоздь, вбитый в древесину. Глубоко. Так, что не вынуть.
Он следил за каждым движением, неосознанно прислушиваясь не к людям, а к звукам предметов.
Аркадий стоял у стола, вцепившись в накладные так, словно от этого зависела его жизнь. Узкие, быстрые глаза пробегали по строкам, выхватывая цифры, даты, маркировки. Он что-то шептал себе под нос — точные числа, сверяя их с тем, что выгружали из машины. Уверенность его движений успокаивала, но не для того, кто слушал тишину
Евгений всегда завидовал этому — способности Аркадия не задумываться о том, что лежит за границами документов, цифр и бумаги. Для него не существовало невидимых нитей, протянутых от одного предмета к другому, не существовало ощущения, что за вещами тянутся призрачные следы их прошлых владельцев. Волков работал с фактами. Евгений — с тенями. И сейчас эти тени сгущались.
Он что-то шептал себе под нос — точные числа, сверяя их с тем, что выгружали из машины.
Евгений ощутил, как у него закололо в висках. Пространство вокруг медленно сжималось, как плотно закрытая шкатулка. На секунду он ощутил себя внутри этих ящиков — плотно уложенным между вещами, не в силах пошевелиться, не в силах выбраться. Эта мысль пришла внезапно, как резкий порыв ветра, который ударяет в окно и тут же исчезает, оставляя только дрожь в стекле. Он даже не понял, почему представил это так чётко — как если бы он сам был частью этого груза, его запечатали, скрыли, отправили в темноту. И тишина вокруг — тишина, которая казалась полной, — вдруг обрела странный вес. Как будто кто-то в этой комнате молчал слишком осознанно.
«Сколько чужих жизней и судеб спрятано в этих вещах?», — промелькнула в голове мысль, и он сам не понял, сказал это вслух или нет.
Эти предметы — не просто предметы. Кто-то держал их в руках, кто-то ими пользовался. Старый сервиз, наверняка бывший частью чьего-то праздника, ночной ужин при свечах, радостный смех. А теперь — пустота, ничего, кроме пыли и времени. Книги с потрёпанными страницами, пропахшие старостью, несут в себе следы чужих прикосновений. Какую историю они хранят? Читали ли их в одиночестве? Спорили ли о них? Были ли они когда-то любимыми?
Но это ещё не всё. Что-то среди этих вещей не хочет быть здесь. Это странно, но это чувство крепло. Оно не имело формы, не имело логики, но Евгений знал — есть среди них что-то, что хочет остаться в темноте. Что-то, что нельзя трогать.
Он моргнул, резко повернул голову в сторону ящиков. И вот оно — мимолётное, но явственное ощущение: один из них будто бы дышал. Будто изнутри кто-то, сдерживая себя, не давал звуку вырваться наружу. Мгновение — и пустота. Грузчик поставил коробку на пол, грубо развернулся, продолжая работу, и всё снова стало обычным.
Но Евгений не мог отделаться от ощущения, что кто-то здесь был.
Может, это просто усталость. Недосып. Может, голова всё ещё гудит от бессонных ночей, и эта липкая тревога — не больше, чем след его мыслей.
Но может, есть вещи, которые не должны попадать в этот мир. Если это правда — если вещи могут не принадлежать этому миру — то как они попадают сюда? Кто их приносит? Кто делает так, что они оказываются среди обычного хлама, среди книг, фарфора, старых столовых приборов, списанных вещей? Случайность? Или кто-то оставляет их специально, зная, что найдётся тот, кто их заметит? Найдётся тот, кто почувствует, что что-то не так?
Грузчик хмыкнул, тяжело поставив ящик на пол. Дерево сухо хрустнуло, будто нехотя принимая удар. Но в этом хрусте было что-то неправильное. Что-то, что отзывалось на грани восприятия. Как будто коробка не просто встала на пол — как будто что-то внутри неё сжалось, замерло, вцепилось в стены изнутри. Евгений даже не успел осознать, что делает, когда сделал полшага вперёд. Но тут же остановился. От коробки не исходило ничего, кроме тишины. Абсолютной, густой, словно она вбирала в себя все звуки вокруг.
— Эта коробка… Пломба какая-то не такая. Ну, не важно, вон туда поставлю, — голос его был небрежен, пропахший застарелой усталостью, равнодушием к вещам, которые не принадлежали ни ему, ни кому-либо ещё.
Евгений, не изменив позы, повернул голову. Его взгляд, цепкий, напряжённый, заскользил по деревянной поверхности.
Печати. Не такие, как обычно. Криво наложенные, небрежные, словно сколоченные в спешке. Ошибка? Или что-то иное?
Внутри что-то хрустнуло. Не физически — в сознании.
— Давай быстрее, не отвлекайся на ерунду, — голос Волкова был холоден, не допускал возражений.
Ерунду? Какое слово. Легко сказанное, будто удар кисти по пыли. Но была ли это ерунда? Некоторые вещи только притворяются обыкновенными. Только выглядят как пыльные предметы, забытые кем-то, кому они больше не нужны. Но что, если это не так? Что, если кое-какие вещи остаются не потому, что их забыли, а потому что они не могут уйти? Или — не хотят?
Евгений снова посмотрел на коробку.
Потом. Он мог бы сказать что-то, мог бы заговорить, но не стал. Что говорить? Как объяснить, что эта коробка неправильная? Чем? Отсутствием формальной пломбы? Нет, всё дело не в этом.
Она не должна быть здесь.
Он чувствовал это, но объяснить не мог. Словно бы всё вокруг говорило: пропусти её, оставь, не прикасайся, пусть стоит в углу — смирись с её присутствием. Но разве можно просто смириться?
Его пальцы дрогнули.
Не подходи.
Он понял это раньше, чем осознал. Инстинкт, чутьё, голос, который пробирается через вязкость разума, не спрашивая разрешения.
Не подходи.
Он стоял, не двигаясь.
— Не такая… — тихо выдохнул он.
Словно бы коробка слышала.
Как же странно — можно ли считать предмет живым? Могут ли вещи слышать? Чувствовать? И если могут… если могут, то что?
Что тогда?
Он задержал взгляд, но не подошёл.
Не сейчас.
Пока что.
Все ящики наконец были выгружены, склад заполнился глухим запахом старого дерева, влажного картона и едва уловимой горечи — будто вещи, оказавшись здесь, начали медленно разлагаться. Этот запах всегда был одинаковым — смесь сырости, древнего дерева и чего-то неуловимого, что можно было бы назвать «запахом прошлого». Но сегодня в нём было что-то другое. Что-то слишком тяжёлое, слишком густое. Как будто воздух внутри лавки стал плотнее, и каждый вдох давался сложнее, чем прежде.