Жрица моря

Подумал я и о бедном тельце, принесенном в жертву ради постройки храма луны: он встретил смерть с улыбкой на лице, как и подобает жертве, а его бедный старый отец с любовью отнесся даже к этой пародии на человечность.

Затем мне вспомнилась Морган — такой, как я видел ее в последний раз — растворявшейся в сиянии и тумане. И я обратился к морю и сказал ему, что оно может забрать и меня, если желает. Я выждал немного; однако ничего не произошло, и мне ничего не оставалось, как воротиться назад. Трет уже покинул внутренний дворик, и я постоял там минуту-другую, оглядываясь по сторонам. Все зияло пустотой, подобно ожидающему гробу.

Теперь я знал: Морган покинула этот мир после того, как ее эксперимент удался.

Подойдя к машине, я увидел Трета, укладывавшего в нее дельфинов.

— Уверен — ей бы понравилось, что вы их забираете с собой, — сообщил он. — Трастовой компании они все равно ни к чему.

Назад мы возвращались молча, никак не обсуждая увиденное, хотя, мне кажется, мы оба думали об одном и том же. Каким бы странным это не казалось, но поездка в форт успокоила нас. Мы приняли ситуацию такой, как она есть, более не находясь в самой ее середине, а наоборот, начиная укладывать ее в багаж прошлого. Я преподнес миссис Трет обещанную индейку, попил чаю и отправился домой.

Когда я проезжал в зимнем предвечерье над болотами, меня неожиданно ослепило видение, подобное тому, которое видел Павел по дороге в Дамаск, — я увидел Лунного Жреца, маячившего впереди на дороге. В плену собственных мыслей я промчался прямо сквозь место, на котором он появился. Я был слишком подавлен и поглощен своей скорбью о Морган, чтобы задумываться о значении этого явления.

Когда я въезжал в Дикфорд, церковные колокола звонили, возвещая о начале праздничной службы. В нашей приходской церкви колокола просто замечательные — лучше их только колокола собора. Остановившись в небольшой аллее позади северного портала церкви, я вышел послушать орган, исполнявший рождественские гимны. Сам не знаю почему, но мысленно я вновь возвратился к моему ночному бдению в пещере, когда я слышал рев отелившейся коровы где-то на болотах и думал о том, что это была сама Хатор. Я вспомнил и о странной маленькой статуэтке, виденной мною: она изображала Изиду, кормящую грудью Гора. Вспомнились мне и Великие Глубины, в которых зарождалась жизнь, и то, что еще их называли Марой, Самой Горькой; и то, что Наша Владычица звалась Стелла Марис, то есть Звезда Моря; а еще подумал я о словах Лунного Жреца, гласивших, что все боги есть один Бог, и все богини — одна Богиня; и я подумал: «что бы это значило?». Это было все, что мне удавалось рассмотреть в течение некоторого времени на темной стороне луны. То, что касалось Морган и морской магии, закрылось для меня, как будто никогда и не существовало.

Затем я сел в машину и вновь поехал по улицам; увидев, что в нашем офисе все еще горит свет, я заглянул туда и обнаружил секретаршу Скотти, заканчивавшую уборку перед праздниками. Вспомнив, как это прелестное дитя с честью справлялось с навалившимися на нее трудностями, я вышел в ближайшую кондитерскую и купил ей рождественский подарок — коробку шоколадных конфет.

Обмениваясь стандартными любезностями с мамзелькой за стойкой, с нетерпением ожидавшей, когда ей подарят букетик омелы, я вспомнил об искусственном красителе для волос, которым пользовалась другая мадмуазель, ранее стоявшая за той же стойкой и послужившая причиной преждевременного падения моего школьного учителя; я задумался: сколько же сроку отпущено этим чарам из перекиси водорода, любит ли эту барышню ее дружок и, что более проблематично, любит ли еще его она? Затем я поспешно завел машину в гараж и, оставив там дельфинов в одиночку коротать рождественскую ночь (они были весьма тяжелы), поспешил с подарком прямо в офис. Там я торжественно поздравил зардевшуюся от смущения секретаршу, имя которой я так и не удосужился узнать. Затем я вернулся домой к Салли, которая бережно сложила на кровать то, что от меня осталось; а на следующее утро, как и положено в семьях добрых христиан, мы пожелали друг другу счастливого рождественского утра, устроив грандиозный скандал, ибо я не собирался подниматься на заутреню, по каковому поводу сестра неумолимо решила: раз я отказываюсь идти на утреннюю службу, то и поспать мне все равно не удастся.

Глава 27

Нет ничего худшего, чем встречать Рождество в совершенно непраздничном настроении. Не имея возможности носить официальный траур, я никоим образом не мог выразить своего горя, так что пришлось запрятать его внутрь себя как можно более глубоко. Думаю, что Салли догадывалась обо всем, однако я был не в состоянии обсуждать это с ней: ведь я многое не мог рассказать ей, а если бы и рассказал, то бедная, простая душа старой женщины все равно почти ничего не поняла бы. Скотти был болен; к тому же, он совершенно не сочувствовал мне в этом. Посему я отправился в отель «Георг» и спросил метрдотеля: не найдется ли чего-нибудь в его погребке, что могло бы утешить разбитое от любви сердце? Следующим утром я проснулся в отеле; домой меня забрала Салли со словами, что в свое время ее старик преподносил ей точно такие же рождественские подарки.

В тот вечер моя сестра организовала вечеринку «Союза девушек»; она настаивала на моем присутствии там как кавалера. Поначалу я пытался отказаться от ее предложения, намереваясь пораньше лечь спать, ибо чувствовал себя полумертвым; однако избавиться от назойливости сестры было не так просто, и в итоге я уступил, повинуясь какому-то внутреннему толчку. Скольких барышень я поцеловал под букетом омелы — не перечесть! — так что сестра в конце концов забилась в истерике и принялась звонить викарию; после чего, смешав находившиеся на столе бренди и шампанское (сия адская смесь должна была символизировать мою умеренность в потреблении алкоголя), я вышел вон. К приходу викария достойные девицы уже успели испить моего коктейля; наутро по всему дому валялись остатки букетиков омелы. Да, это была вечеринка, какую еще поискать! Судя по степени распространенности омелы в пределах территории нашего дома, викарий нашел членов вышеупомянутого союза просто-таки изумительно дружественными. На следующее утро я с удовольствием почувствовал, что жизнь моя вернулась в нормальное русло. Я чувствовал, что с меня достаточно всех этих празднеств и рождественских попоек; думаю, что моя сестра полностью разделяла мою точку зрения. Салли также была не в лучшей своей форме: она встречала Рождество у своего женатого сына, но праздник ей, что называется, не пошел. Перед самым утром ее хватил сердечный приступ, лечить который мне пришлось с помощью остатков приснопамятного коктейля собственного изготовления. Выйдя затем утром в банк, я увидел, что в дом Скотти заносили баллоны с кислородом. В общем, Рождество получилось достаточно бурное.

Но это было еще далеко не все. В офисе меня встретила секретарша Скотти, чье скромное личико украшал тщательно закамуфлированный синяк под глазом. Смущаясь и краснея, она спросила, чем я руководствовался, когда преподнес ей рождественский подарок. Подумав, что среди царивших вокруг сражений, убийств и неожиданных смертей в шоколад, очевидно, закрался яд, я поинтересовался, что не так. Она спросила: знаю ли я, что я ей подарил. Я ответил, что, покупая подарок, предполагал, что это шоколадные конфеты. На это она возразила, что вместо шоколада в коробке оказались драгоценные камни.

Теперь я понял, что произошло. Старина Трет передал мне коробку со звездчатыми сапфирами Морган, чтобы я положил их на хранение в банк на случай крайне маловероятного события: вступления в законную силу уже упоминавшегося пункта из завещания Морган. Я же в темноте гаража вынул не тот пакет из багажника автомобиля, куда я свалил кучей все барахло. Так что шоколадные конфеты чувствовали себя в совершенной безопасности, находясь в банковском сейфе, а секретарша Скотти получила сапфиры.