Страница 14 из 14
Вот поэтому-то, как вы понимаете, я был не в лучшем настроении для "Суаре иллюзий", но какое-то чувство противоречия побуждало меня отправиться туда, а поэтому я купил билет на самую галерку, где, как я полагал, меня никто не узнает. Многие ходили на это шоу по два, а то и по три раза, но я не хотел, чтобы меня причисляли к таким.
Программа оставалась прежней, однако я не испытывал скуки, которой ждал от шоу, виденного мною раньше, и это раздражало меня. Я не хотел, чтобы Айзенгрим был столь хорош. Я считал его опасным, и мне отнюдь не нравилось, с каким восторгом встречает его публика. Должен признать, шоу было очень умным. В нем присутствовала настоящая тайна, очень умно и со вкусом демонстрировались хорошенькие девушки, а еще было в нем какое-то фантастическое начало, которого я никогда не ощущал на представлениях других иллюзионистов, и очень редко - в театре.
Вы когда-нибудь видели "Диббука" в постановке "Хабимы"?* ["Хабима" была еврейской национальной труппой в театре Станиславского в Москве. Находясь на гастролях, труппа во главе с ее основателем Давидом Иткиным осталась в Америке и в 1929 г. влилась в известный чикагский театр Гудмана. "Диббук" пьеса Шолома Ански (1863-1920), писавшего на русском и на идише. Тема пьесы - одержимые и изгнание бесов. Диббук - в еврейской мифологии злой дух покойника, вселившийся в живого человека; в буквальном переводе с иврита означает "прилепившийся".] Я видел, очень давно. Вот в том спектакле что-то фантастическое ощущалось, будто видишь какой-то незнакомый мир, не в пример лучше повседневности, - почти торжественная радость. Но скорбь моя оставалась при мне и чем лучше было "Суаре иллюзий", тем сильнее мне хотелось его испортить.
Наверное, выпитое подействовало на меня сильнее, чем я думал, и я что-то пробормотал два-три раза, и люди стали на меня шикать. Когда началась "Медная голова Роджера Бэкона" и были опознаны владельцы взятых из зала предметов, а Айзенгрим стал обещать ответы на сокровенные вопросы, я вдруг услышал свой крик: "Кто убил Боя Стонтона?" - и обнаружил, что успел вскочить на ноги, а в театре пахнет скандалом. На меня озирались. В одной из лож раздался грохот, и мне показалось, что кто-то упал, перевернув стулья. Голова начала мерцать, и я услышал голос, говоривший с иностранным акцентом; до меня донеслось что-то вроде: "Его убила группа...", потом что-то о "женщине, которую он знал... женщине, которой не знал", но на самом деле я не очень уверен в том, что слышал, потому что как сумасшедший несся вверх по балконным ступенькам, - а они там очень крутые, - а потом сломя голову вниз по двум лестничным пролетам, хотя, думаю, за мной никто не гнался. Я выскочил на улицу, запрыгнул в одно из такси, которые уже начали собираться у выхода, и вернулся домой совершенно разбитый.
Но именно в этот момент, когда в таком смятении покидал театр, я ощутил абсолютную уверенность: надо что-то делать с собой. Вот поэтому-то я и оказался здесь.
- Понимаю. Что ж, в мудрости этого решения можно не сомневаться. Но вот в записке доктора Чуди сообщается, что вы подвергли себя, как вы говорите, "обычному освидетельствованию". Что вы имели в виду?
- Что имел? Вы ведь знаете, что я адвокат.
- Да. Значит, это было своего рода судебное освидетельствование?
- Знаете, я дотошный человек. Пожалуй, обо мне еще можно сказать, что я ничего не делаю наполовину. Я верю в закон.
- И?..
- Я полагаю, вы знаете, что такое закон. О процедурах закона много говорят, и люди знают о юристах, судах, тюрьмах, наказаниях и прочем, но это всего лишь инструмент, с помощью которого работает закон. А работает он во имя правосудия. Так вот, правосудие - это постоянное и непреходящее желание всем воздать по заслугам. Это должен знать каждый, изучающий закон. Но, видимо, огромное число людей об этом забывают. А я вот помню.
- Да, понимаю. Но что такое "обычное освидетельствование"?
- Ну, это довольно личная вещь.
- Конечно. Но очевидно, что это важная личная вещь. Я бы хотела услышать об этом.
- Это трудно описать.
- Освидетельствование такое сложное?
- Не могу сказать, что сложное, просто для меня это довольно неловко.
- Почему?
- Постороннему это может показаться какой-то игрой.
- Игрой, в которую вы играете сам с собой наедине?
- Можно и так сказать, но это не отражает того, что я делаю, и последствий того, что я делаю.
- Тогда уж позаботьтесь, пожалуйста, чтобы я все правильно поняла. Эта игра - своего рода фантазия?
- Нет-нет, все очень серьезно.
- Любая настоящая фантазия серьезна. Только надуманные фантазии несерьезны. Именно поэтому нельзя навязывать детям надуманные фантазии. Я не буду смеяться над вашими фантазиями. Обещаю. А теперь, пожалуйста, расскажите мне, что такое "обычное освидетельствование".
- Ну ладно. Это способ разобраться в том, что я сделал или собираюсь сделать, понять, чего стоит содеянное. Понимаете, я представляю себе суд все абсолютно реально и точно до последней детали. Я судья в судейском кресле. Я обвинитель, который выставляет подсудимого в наихудшем свете, но не нарушая правил обычной процедуры словопрения в суде. Это означает, что я не вправе выражать свое личное мнение о том, что считаю правильным и неправильным в этом деле. Но я еще и выступаю в роли адвоката и прилагаю все свои способности, дабы представить дело в лучшем виде, но и тут я не имею права давать личные оценки и тем самым профанировать судебную процедуру. Я даже могу вызвать себя на свидетельское место и подвергнуть перекрестному допросу. А в конце Его Честь судья мистер Стонтон должен определиться и принять решение. Это решение является окончательным и обжалованию не подлежит.
- Понимаю. Весьма цельная фантазия.
- Наверно, так это и следует называть. Но уверяю вас, для меня это чрезвычайно серьезно. На рассмотрение дела, о котором я вам рассказываю, ушло несколько часов. Мне было предъявлено обвинение в нарушении общественного порядка в нетрезвом виде, а были еще и отягчающие обстоятельства - я, например, стал причиной скандала, который мог нанести серьезный ущерб репутации семьи Стонтонов.
- Но ведь это вопрос этический, а не юридический.
- Не совсем. И в любом случае закон среди прочего - это кодификация норм общественной этики. Он выражает нравственную оценку обществом различных ситуаций. А в суде Его Чести мистера Стонтона мораль имеет большое влияние. Это очевидно.
- Правда? Что же делает это очевидным?
- Что? Отличие в Королевском гербе.
- В Королевском гербе?
- Да. В том гербе, что над головой судьи, как обычно.
- И в чем же это отличие?.. Ну вот, мистер Стонтон, вы снова колеблетесь. Вероятно, это для вас много значит. Пожалуйста, расскажите мне об этом отличии.
- Да оно совсем незначительное. И состоит только в том, что звери полноценные.
- Звери?
- Геральдические животные. Лев и единорог.
- А они иногда бывают неполноценными?
- В Канаде почти всегда. Они изображаются без их причинных мест. Чтобы они были правильными с точки зрения геральдики, у них должны быть отчетливо выраженные, довольно вызывающие половые органы. Но в Канаде мы холостим все, что можем, и я десятки раз сидел в зале суда, смотрел на этих прискорбным образом искалеченных животных и думал о том, что они отражают наше представление о правосудии. Все, что свидетельствует о страсти (а говоря о страсти, вы тем или иным образом затрагиваете и мораль), исключено из заведенного порядка или каким-либо образом закамуфлировано. Приветствуется только логика. Но в суде его чести мистера Стонтона лев и единорог полноценные, так как там воздают должное морали и страсти.
- Понимаю. Ну и как же прошел процесс?
- В конце концов все уперлось в правило Макнафтона.
- Вы должны мне рассказать, что это такое.
- Это формула определения ответственности. Она названа по имени Макнафтона, убийцы. Он жил в девятнадцатом веке. Защита его упирала на невменяемость. Он сказал, что сделал это, когда был не в себе. Именно этот способ защиты и был избран для Стонтона. Обвинение упорно пыталось выяснить у Стонтона: крича в театре, отдавал ли он в полной мере себе отчет в характере и особенностях своего поступка, а если отдавал, то знал ли он, что поступает плохо? Адвокат защиты, мистер Дэвид Стонтон, довольно известная личность в канадской адвокатуре, приводил всевозможные смягчающие обстоятельства: обвиняемый Стонтон в течение нескольких дней пребывал в стрессовом состоянии, он самым трагическим образом потерял отца, у него были сильнейшие психологические нагрузки из-за этой потери, умерла его последняя надежда возвратить доверие и одобрение покойного. Но обвинитель, мистер Дэвид Стонтон, от имени короны не желал признавать ни одно из этих оправданий, а в конце поставил вопрос, которого защита опасалась на протяжении всего процесса. "Находись у вас под боком полицейский, вы бы все равно сделали то, что сделали? Если бы полицейский сидел рядом с вами, прокричали бы вы на весь зал ваш скандальный вопрос?" И, конечно же, обвиняемый Стонтон потерял самообладание, разрыдался, вынужден был сказать: "Нет" - и на этом процесс по существу закончился. Судья, его честь мистер Стонтон, известный своей твердостью и беспристрастностью, даже не покидал судейского места. Он счел обвиняемого Стонтона виновным и вынес приговор: обвиняемый должен немедленно обратиться за помощью к психотерапевту.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.