Страница 95 из 101
— Ну что же, надо подумать, — отвечает с улыбкой им Кожина. — Тут как присудит наш бабий сход.
Сход порешил мужиков принять. Давно ведь женщины этого ждали. Не бабье дело вести войну.
Хоть и не бабье, да все же мало кто из женщин оставил ружья. Огромный теперь отряд. Старшим по-прежнему Кожина. Мужики послушны во всем.
— Приказывай, матушка, слушаем.
— Бей до конца француза! Ныне это единый приказ.
Вот какая она, Василиса Кожина, русская женщина, храбрая женщина. Ее не то что на место старосты, Кожину хоть в губернаторы назначай, хоть в военный совет сажай.
В белорусских непроходимых лесах под Оршей расположился партизанский отряд — крестьяне из ближних сел. Тут под Оршей они воевали, тут же в лесах и жили.
В отряде среди других мужичонка, по имени Петрусь, по фамилии Глебка. Он и выбрал-то это место.
— Хорошее место для вас я выбрал, — любил похвастать Глебка. — Можно по французам отсюда ударить, можно и снова сюда утечь!
Так крестьяне и поступали. Ударят по обозу, небольшому отряду французских солдат или по фуражирам и снова в леса.
— Нет, все же хорошее место я выбрал, — не унимается Глебка.
А место-то, по правде говоря, было не очень хорошее. Болота кругом да топи. Мошка безжалостно ест. Нет бы выбрать где выше, где суше.
— Зато неприятель сюда не сунется, — рассуждает все тот же Глебка. — Сиди тут, как лыцарь в каменном замке.
— Твой замок одни болота.
— Болота для нас тут потверже камня, — отбивается Глебка. — А главное, можно всегда утечь. Любому из любого места можно всегда утечь, — философствует Глебка.
И вот однажды крестьяне было напали на какой-то обоз. Да тут подоспела французская полурота, и партизанам пришлось бежать. Добежали они до леса — думали, дальше француз не тронется. Однако полурота попалась отважная. Гнала она мужиков и дальше, шла по пятам и загнала в такие топи, что стой! Дальше вперед ни шагу. Тут, к счастью, спустился вечер. Французы тронуть крестьян не успели. Зато обложили со всех сторон — конечно, кроме той, где болото. Расположились солдаты на ночь. Противник надежно схвачен. Завтра ему конец.
— Ну вот тебе и твой замок! — кричат крестьяне на Глебку. — Лыцарь ты этакий… Вот тебе и утечь!..
— Да кто же думал! Француз какой-то чудной попался, — разводит руками Глебка. Он и сам понимает, что делу, поди, конец. Однако для храбрости и себе и другим: — Оно же, болото, не очень топкое.
Попробовали крестьяне — сплошная трясина. Шаг — и сразу по шею, два шага — катись с головой. Хотят они снова ополчиться на Глебку. Нет, не видно, пропал куда-то проклятый Глебка.
— Может, утоп?
А Глебка в это время пробирался все-таки по болоту. Сук у него длиннющий в руках. Щупает им трясину. С кочки на кочку, где бухнет по пояс, где еле удержится, и все же пролез.
С той стороны болота была деревня.
Поднял Глебка на ноги мужиков, объяснил поспешно, в чем дело. Набрали крестьяне сена, кладок и досок, пришли к опасному месту, соорудили шаткий настил. По настилу весь партизанский отряд и убрался из-под самого носа французов.
— Ну, говорил я, что можно любому всегда утечь! — опять торжествует Глебка.
Вырвались мужики из окружения. Осмелели. Думают, а что, если им самим теперь захватить французов. Мысль озорная, всем нравится. Обошли крестьяне болото сухими местами, взяли с собой мужиков из местной деревни, послали в другие, чтобы и те приходили на помощь. В общем, к рассвету все были на нужном месте.
Проснулись утром французы. Где же крестьяне?! А те у них за спиной. Вот уже и крики слышны, и самодельные пики пущены в ход, рогатины, косы, вилы. Правда, и ружей у мужиков с десяток, и две настоящие сабли. Заметались французы. Одни к трясине — тут их голубит верная смерть. Другие к крестьянам — навстречу им тянутся косы и вилы. Погибли французы.
Довольны крестьяне.
— Ну как?! — смеясь, обращаются к Глебке. — А говорил, что любому можно утечь!
Отступают французы. Есть хочется. Нечего есть. Бродят французы по русским селам. Рыщут, где бы и чем поживиться.
Не забыта и деревня Ивановка. Недавно побывало здесь двадцать французских солдат. Сегодня явилось семеро.
Ходят французы по избам. Пусты закрома крестьянские. Скотина куда-то припрятана.
Явились они к деревенскому старосте, вцепились в белесую бороду:
— Отвечай, где зерно укрыто.
Разводит старик руками:
— Третье лето у нас недород.
— Недород?
— Недород.
Обозлились французы, хлесть старика нагайкой:
— Недород?!
— Недород!
— Ах ты мошенник старый! — кричат французы. — Не желаешь добром, силой сказать заставим.
Схватили солдаты деда. Швырнули, как сноп, на лавку Теперь уже двое стоят с нагайками.
Крутилась здесь Мотя — внучка упрямого старосты. Жалко ей деда, знает она, где зерно зарыто. Взлетели над спиной старика, как цепа в обмолот, нагайки. Зажмурилась Мотя:
— Стойте!
Остановились французы, смотрят на Мотю.
— Дедушка хворый. Не бейте. Я покажу.
— Ах ты душа окаянная, — сплюнул старик с досады, потянулся к печному ухвату.
Съежилась Мотя.
— Но, но, — вмешались французы. — А ну, собирайся! — командуют Моте.
Собралась девочка. Идет, от обиды и страха всхлипывает Вывела она французских солдат за околицу. Повела за бугор к оврагу.
Кусты над оврагом. Место укрытое. Пойди разыщи здесь зерно без Моти.
Спустились французы в овраг. Отмерила Мотя четыре шага от какой-то коряги, указала:
— Вот здесь.
Отложили солдаты ружья. Сняли мундиры. Лопаты в руки. Довольны французы: близка удача.
— А ну, не мешайся! — кричат на Мотю.
Роют французы. Потеют французы. Французы вовсю стараются.
А в это время там наверху, над краем оврага, из-за кустов высунулась чья-то бородатая голова. Следом за ней другая: улыбнулся Моте безусый парень, глазом хитро моргнул.
Смешно, хихикнуть хотела Мотя. Однако сдержалась.
Зашевелились кусты над оврагом. Поднялись крестьяне в свой полный рост. Один за другим прыгают вниз партизаны.
Минута, вторая — вповалку лежат французы. Руки вожжами скручены.
Идут партизаны домой. Гонят солдат французских.
— Эка, удачлива ты, Матрена, — хвалит девочку тот бородатый.
— Ахтеры вы с нашим старостой, — хихикает парень.
— Семь штук — дела нешутейные, — рассуждает «акой-то мужик.
— Подумаешь, семь, — улыбается Мотя. — Намедни их было двадцать.
Вот и все. Вот и рассказ про деревню Ивановку, про отважную Мотю, Мотю-Матрену — русскую девочку.
Наловчились крестьяне села Локотки арканом ловить французов. Спрячутся где-нибудь в кустах при лесной дороге, ждут — не прейдет ли какой отряд. Дождутся — конных ли, пеших. Подстерегут того, кто отстал, — аркан немедля ему на шею. И сразу к себе. Кляп ему в рот, пока тот не вскрикнул. И будь тут здоров, мусье. Как карась, на уду попался.
Как-то снова крестьяне засели на выгодном месте. Вначале была неудача — никто не движется. И вдруг конный отряд рысями. И, как всегда, кто-нибудь сзади. На сей раз рослый, с чубом француз. Подъехал француз к кустам, где притаились крестьяне. Взвился аркан. Полетел наездник с коня. Кляп во рту у него немедленно.
Приволокли мужики француза к себе в Локотки. Дорогой еще пристукнули. Уж больно ершистый француз попался. Все ногами крестьян пинал. Положили крестьяне пленного в каком-то хлеву. Притащили воды, плеснули на голову. Вынули клял. Решили вести в уезд, в Сычевку. Там принимали пленных.
Поднялся француз, как закричит:
— Путаны бороды! Сивые мерины! Рог вам бугаев под самое дыхало!
Крестьяне так и разинули рты. Икота на иных напала.
Оказалось, то был не француз, а донской казак из отряда Дениса Давыдова. Казаки специально оделись во французскую форму. Ехали то ли в разведку, то ли еще по какому делу.