Страница 6 из 6
– Орать будешь?
Тот отчаянно замотал головой. Седой на секунду открыл Дрюнин рот и тут же закрыл его. Поскольку никакими звуками окрестность оглашена не была, Дрюне позволили говорить, убрав ладонь с его рта. Он отчаянно зашептал:
– Да вы что, изверги?! Ее, может, там пытают...
– А койка у них от пыток скрипит, что ли? – спросил Седой.
– Да... Там что-то странное, – глубокомысленно заявил Дынин, почесывая дулом пистолета свой висок. – Что бы это могло быть?
– Да пытают, пытают, я вам точно говорю! – снова отчаянно зашептал Исмутенков.
В этот момент из дома донесся женский голос: «Ну давай, давай!», «Смелее, не бойся!» Далее последовали уже знакомые нам междометия: «Ох!» и «Ах!», сопровождаемые еще более интенсивным, чем прежде, скрипом кровати. Последняя информация с места событий смутила даже бедного Андрюшу, и он вытянул свою шею в направлении окна. Туда же воззрился, раскрыв рот, и Дынин.
– Андрюша, – неожиданно спросил я. – А сколько лет твоей Таньке?
– Семнадцать, – неуверенным голосом произнес Исмутенков. – С половиной.
– Да, – подвел итог Седой. – Пытками что-то и не пахнет...
– Так они что там? – повернулся к нам Дынин. – Трахаются, что ли? Гы-гы!
Диму эта мысль чем-то порадовала. В глазах Дрюни же растерянность снова сменилась ужасом, и он прошептал:
– Насилуют!
Повторить это спорное утверждение более громко ему не дали, поскольку Седой снова «спеленал» его. После этого из окна раздался очередной женский крик: «Давай! Давай! Еще сильнее!» Кровать заскрипела с угрожающей частотой, и мужчина пронзительно застонал. Седой резонно заметил:
– Если и насилуют, то скорее всего не ее...
Исмутенков, до этого периодически дрыгавшийся в объятиях Седого, снова стих. Когда ему открыли рот, он как-то устало прошептал:
– Остановите это безобразие! Она же еще совсем маленькая девочка!
– Да? – с сомнением посмотрел на окно Седой.
Мне были понятны переживания Андрюши, поскольку младшей из моих собственных детей тоже была дочь. Однако интенсивность действий внутри дома была столь велика, что мы могли навлечь негодование дамы, если бы прервали этот процесс прямо сейчас. Мы хоть и отцы, но если женщина просит... Хотя на Дрюню было больно смотреть: он присел на корточки, обхватил свою лысую голову руками и тихо постанывал: «Варвар! Негодяй! Бесстыдник! Убью паскуду!»
Наши сомнения по поводу того, вмешаться ли в происходящее или подождать, были отметены самим течением жизни. Из дачи донеслись почти одновременно два вопля: «А-а-а!» и «О-о-о!», после чего раздался какой-то непонятный треск и грохот. Далее, после некоторой паузы, послышалось более тривиальное мужское высказывание: «Твою мать!»
Это послужило для Дынина мощным импульсом перейти к последней стадии операции. Он, крикнув: «За мной!» – бросился к окну дачи. Засунув пистолет в карман и раздвинув руками оконные рамы, участковый рыбкой проскользнул в окно, после чего в комнате раздался еще больший грохот. Его причину великолепно проиллюстрировало выражение Дынина:
– Какая скотина поставила здесь табуретку с посудой?!
В ответ на это раздался отчаянный женский вопль, и воцарилась тишина. Когда мы все втроем заглянули в окно, то обнаружили сидящего на полу Дынина, прижавшего носовой платок ко лбу. В дальнем углу, на сломанной кровати, прижавшись друг к другу и прикрывшись простыней, лежали двое молодых субъектов мужского и женского пола. Дынин, не отрывая платок ото лба, бодро поднялся и задал сакраментальный вопрос:
– Что здесь происходит?
Молодые люди уставились на него непонимающе. И тут голос подал Исмутенков:
– А... А это... А это не Таня!
Мы с Дыниным воззрились на девицу под простыней и пришли к такому же выводу. После чего Седой влез в окно и открыл нам дверь на дачу, которая, впрочем, была не заперта, а просто плотно прикрыта. Дынин, заложив руки за спину, принялся расхаживать по комнате взад-вперед. Я поднял с пола початую бутылку водки, которая, к счастью, была закрыта, иначе бы Дима разлил ее, приземляясь на табуретку, налил себе немного в металлическую кружку и опрокинул. То же самое проделал и Седой. Исмутенкову пить не дали, так как он был за рулем. Хотя, конечно, ему в связи с последними нервными переживаниями очень хотелось это сделать.
– Ну! – сказал Дынин, внезапно остановившись. – Тебя, кажется, Лехой зовут?
– Алексеем, – поправил милиционера молодой человек.
– Так что, Алексей, сам будешь рассказывать или в отдел тебя везти?
– А что рассказывать-то? – выжидательно смотря на Дынина, прогундосил Леха.
– Как что? – сказал я. – Сам знаешь что... Плохи твои дела.
– Да, – вторил мне Седой, поддерживая нашу игру. – Серьезные, пацан, у тебя проблемы возникли. Тебе сколько лет-то?
– А вы кто? – заносчиво спросил Леха.
– Следователь по особо важным делам областной прокуратуры господин Борисов. Между прочим, полковник юстиции, – представил я Седого.
– Да-а? – протянул Леха, вытаращив на пьяненького Седого глаза. После чего ответил: – Мне вообще-то двадцать.
– Ну вот, – радостно заметил Седой. – Значит, из тюрьмы выйдешь в тридцать.
– Как это! За что? – заверещал Леха. – Я, в общем-то, ничего и не делал.
– Мы, Леха, знаем все, что ты делал. Осталось собрать несколько незначительных фактов, и тебя посадят, – произнес я.
– Как десять лет? Да вы что! За что?!
– Могут и расстрел дать, – продолжал убивать пацана Седой.
– Дядя Андрюша! – заканючил Леха. – Чего мне делать?
– Что делать? – взревел Дрюня. – Он меня еще спрашивает, что ему делать! Дочь мою похитил, записки мне шлет, и еще спрашивает... Говори, где Танька!
Мне почему-то показалось, что Дрюня поторопился. Не стоило бы ему влезать раньше времени. Леха вытаращился на Дрюню непонимающим взглядом.
– Таньку? Похитили? Кто похитил?
– Нет, он еще издевается, – окинул меня с Дыниным взором Дрюня. – Да я тебя!
И он кинулся в направлении кровати. Мы с Димой едва успели его остановить.
– Никаких Танек, – уже более твердым голосом заявил Леха, – я не похищал. Да и на хрен она мне сдалась! Я ее уже три дня в глаза не видел. Тоже мне, было бы кого похищать! И главное – зачем?
– Чтобы выкуп взять, – неуверенно ответил Исмутенков.
– С кого? – недоуменно спросил Леха.
– С меня, естественно, – гордо произнес Дрюня.
– А что? – еще более недоуменно спросил Леха. – У вас есть деньги?
– Ну, в общем, нет, – замялся Исмутенков. – Так, немного... И какая тебе разница, если ты ее не похищал?
– Да нет, это я так... Если бы мне пришло в голову кого-нибудь похитить с целью выкупа, ваша дочь была бы последней в списке, – уже снисходительно глядя на Дрюню, заявил Алексей.
– Он что, мне хамит? – поинтересовался у общественности Дрюня.
– Вряд ли, – ответил Седой. – Похоже, что он говорит резонные вещи.
Все снова посмотрели на уже повеселевшего Леху.
– А это кто такая? – Дрюня нашел новый повод, чтобы снять свое раздражение, и указал на лежавшую рядом с Лехой девицу.
– А вам-то какое дело? – спросил Леха.
– Что значит какое? Гуляешь, понимаешь, с моей дочерью, ходишь ко мне в дом, потом Танька исчезает... А ты хрен знает с кем трахаешься, да еще при этом мебель ломаешь отцовскую...
– Да вы что мне тут – тесть, что ли? – возмутился вконец Леха. – Приехали меня проверять... С кем я тут на даче трахаюсь... Вы лучше за своей дочерью следите. Она уже месяца два как со Славкой мотается. А я к вам просто так заходил, о Славке узнать...
– Каком еще Славке? – раздраженно спросил Дрюня.
– Каком-каком! – обиженно отвернулся от него Алексей. – Карцев его фамилия. Вот с ним она и ездит. Они и ко мне на днях на дачу приезжали вместе. На Cлавкином «фордяшнике».
– Зачем? – спросил Седой.
– Просили с деньгами помочь.
– С деньгами? – встрял в разговор Дынин.
– Так, так... Тихо, – сказал я. – Давайте не будем пороть горячку и не спеша поговорим. А то что-то я снова стал плохо соображать.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.