Рождество Шарпа

— Но завтра он будут здесь, — взволнованно отозвался д'Алемборд.

— Верно, завтра. В самый Сочельник, — сказал Шарп.

— Что-то их многовато, — вымолвил д'Алемборд.

— Верно, — сказал Шарп. Он снова выдвинул трубу и стал разглядывать приближающихся французов. — Ни кавалерии. Ни артиллерии. Только пехота.

Он еще долго вглядывался в меркнущий свет, чтобы убедиться, что ни всадников, ни пушек у французов нет.

— Бочки, — внезапно сказал Шарп. — Бочки — вот что нам нужно!

— Бочки, сэр? — д'Алемборд уставился на Шарпа, словно майор вдруг тронулся умом.

— В таверне в Ирати, Дэйли, должны быть бочки. Я хочу, чтобы сегодня вечером они были здесь, все до одной.

Потому что завтра враги будут спереди и сзади, и от Шарпа потребуется удержать дорогу и выиграть сражение. Под Рождество.

Генерал Максимилиан Пикар был недоволен. Его бригада опаздывала. Он ожидал, что будет в Ирати в полдень, но люди плелись, словно стадо хромых коз. В сумерках им еще оставалось пересечь долину с крутыми склонами и подняться на отвесный холм. Так что он наказал их, приказав разбить лагерь прямо в долине.

Он знал — они ненавидят его за это, и позволял им это. Большинство из них были новобранцы, их нужно было закалить. Ночь на холодных скалах отлично послужит для этой цели.

На растопку здесь годились лишь низкорослые деревца, растущие в расщелинах скал и заметенные первым зимним снежком. Однако новобранцы не имели понятия о том, как разжечь сырую, жесткую древесину, и продолжали страдать. Из пищи у них был лишь черствый хлеб, однако в реке было вдоволь чистой, холодной воды.

— Еще две недели, и она замерзнет, — сказал Пикар.

— Здесь так же плохо, как в России, — согласился Сантон, начальник его штаба.

— Хуже, чем в России, быть не может, — ответил Пикар, хотя, по правде говоря, российская кампания ему даже понравилась. Он был из тех нескольких людей, кто все сделал правильно, он был приучен к успеху. Не то что полковник Гюден, гарнизон которого он собирался спасать.

— Гюден совершенно бесполезен, — сказал Пикар.

— Я никогда его не встречал.

— Надеюсь, завтра вы встретитесь. Но, зная Гюдена, в этом можно и усомниться. Он вечно вносит путаницу. — Пикар наклонился к костру и разжег трубку.

— Я наблюдал за его падением. Он был многообещающим офицером, но после Индии… — Пикар пожал плечами. — Неудачник, вот он кто. А тебе известно, как Император относится к удаче. Он считает, что только она и нужна солдату.

— Удача может вернуться, — заметил Сантон.

— Не к Гюдену, — отозвался Пикар. — Этот человек обречен. Если бы к нему не присоединился 75-й, мы бросили бы его гнить в Испании.

Сантон взглянул на темный северный холм.

— Будем надеяться, что англичане не ждут его там.

Пикар усмехнулся.

— Пускай. Кого они могут послать? Один батальон? Полагаешь, нас это остановит? Мы выставим вперед гренадеров, чтобы они подстрелили себе ростбиф на завтрак. А потом мы займем Ирати. Что там?

— Ничего, — ответил Сантон. — Несколько пастухов.

— Баранина и пастушки к Рождеству, — сказал Пикар. — Последний привкус Испании, а?

Генерал улыбнулся, предвкушая. Ирати мог быть самой убогой приграничной деревушкой, но деревушкой, принадлежащей врагу. А это означало разграбление. Пикару даже хотелось, чтобы деревня оказала сопротивление: тогда он проверит своих новобранцев в бою. Это всего лишь уличные мальчишки, слишком юные, чтобы бриться, и они должны ощутить вкус крови, прежде чем армия Веллингтона вступит на французскую землю. Дай молодому солдату почувствовать вкус победы, и он будет стремиться к ней снова и снова, считал Пикар.

Проблема была в полковнике Гюдене. Он привык к поражениям, а Пикар — победитель, невысокий ростом, как и Император, и такой же безжалостный. Верный солдат Франции, он провел бригаду по заснеженной России. Его отряд уцелел, сумев скрыться от преследования казаков, случайно обнаруживших врага.

Настанет утро, и он покажет любому, кто бы ему не противостоял, как умеет сражаться ветеран российской кампании. Он заставит их надолго запомнить это Рождество, кровавое Рождество в высокогорном, суровом местечке. Ведь он — генерал Пикар, и он не отступает.

— Это как-то неправильно — воевать в Рождество, — сказал Шарп.

— Рождество завтра, сэр, — возразил Харпер, как будто от этого сегодняшнее сражение становилось более приятным.

— Если сегодня нам придется драться, пригляди за мальчишкой Николсом. Я не хочу потерять еще одного знаменосца, — сказал Шарп.

— Да, он чудный парнишка, — сказал Харпер. — Я пригляжу за ним, обязательно.

Знаменосец Николс стоял в центре линии Шарпа, под двойным знаменем полка. Добровольцы Принца Уэльского заняли позицию шагах в 50 от границы, обозначенной лишь пирамидой из камней, — достаточно далеко, чтобы французы, приближаясь с юга, не увидели их за гребнем холма. Позади, на испанской стороне, ущелье плавно спускалось к деревне, а перед батальоном холм сначала поднимался, а потом резко обрывался вниз. Дорога зигзагами взбиралась на холм, и вражеский отряд должен был выйти прямо на мушкеты Шарпа.

— Это будет все равно, что стрелять крыс в западне, — довольно сказал Харпер.

Так оно и было, но вражеский отряд все еще мог причинить неприятности. И потому Шарп держал батальон на границе, оставив лишь небольшой пикет оборонять дорогу на юг.

Пикетом командовал капитан Смит. Он должен был предупредить Шарпа, если отступающий французский гарнизон появится в поле зрения. Но что Шарп будет делать тогда? Если он отдаст приказ двигаться на юг, французская бригада поднимется на холм и атакует его с тыла, но пока он стоит на гребне холма, гарнизон вот-вот появится в деревне позади него. Оставалось надеяться, что гарнизон не успеет подойти сегодня.

Пока впереди не было никаких признаков французов, разбивших лагерь в долине по ту сторону границы. Сейчас им, должно быть, очень холодно. Холодно, страшно, сыро и неуютно, в то время как люди Шарпа провели время со всем возможным комфортом, который возможен в таком убогом местечке. За исключением часовых, его солдаты ночевали в тепле в домишках Ирати и вполне прилично позавтракали хлебом с засоленной говядиной.

Шарп переступил с ноги на ногу и подул на замерзшие руки. Когда же французы появятся? Не то чтобы он спешил с ними встретиться. Но чем больше они запаздывали, тем больше была вероятность, что ему придется простоять на этой дороге весь день. Однако солдатам (он чувствовал это) хотелось поскорее покончить с этим кровавым делом. Кровавым для французов, которым Шарп расставил ловушку.

По ту сторону границы дорога, извиваясь, ныряла в небольшой овраг, постепенно переходящий в долину — там и ночевали французы. А в овраге, куда едва заглянул рассвет, стояла 21 бочка с вином. Бочки были сгруппированы по три и начисто перекрывали путь французам.

Над бочками, укрывшись в скалах, неприятеля поджидали 15 стрелков. Французы стрелков ненавидели. Сами они не использовали винтовки, полагая, что их слишком долго приходится заряжать, но Шарп научился любить это оружие. Возможно, оно не обеспечивало достаточной скорострельности, но по убойной силе винтовка намного превосходила гладкоствольный мушкет, и Шарп не раз видел, как горстка стрелков решала исход сражения.

Шарп обернулся и посмотрел на юг. Он не мог видеть Ирати, до деревни было больше мили, а пикет располагался еще полумилей дальше. Внезапно он забеспокоился, что не услышит предупреждающих выстрелов капитана Смита. Но было уже поздно что-либо менять. Хватит об этом думать, сказал он себе. Не стоит беспокоиться о том, чего нельзя изменить.

— Неприятель, сэр, — тихо сказал Харпер, и Шарп, развернувшись, взглянул на дорогу.

Французы приближались. Их было не слишком много, всего лишь пол-роты гренадеров, отборные подразделения вражеской пехоты. Они носили высокие медвежьи шапки с медной бляхой. Но никто из них, как видел Шарп в подзорную трубу, не щеголял высокими красными плюмажами на киверах. Французские гренадеры трепетно относились к своим плюмажам, и во время походов предпочитали хранить их в кожаных футлярах, прикрепленных к перевязи.