Страница 19 из 52
– Я хотела бы показать вам прямо сейчас бюро. Кажется мне, вы описали похожее на мое.
– Я готов. – Он кивнул, но волосы не дрогнули.
Елизавета Степановна быстро встала. Погремела ключами.
Ее экипаж стоял перед входом. Сегодня при ней был кучер.
На Варварку путь недалек, он домчал их в минуту.
Дом был хорош, богат, но убранство на вкус гостя не то. Конечно, ее вещи не просто кричат о цене громко – они вопиют. Иностранная мебель нынешней выделки. И видно, что она гордится и диваном в коже, и столами, и посудой, и хрусталем более, чем старинным бюро.
Вот что у нее по-настоящему хорошо – так это «Веджвуд». Угадала купчиха… случайно. Надо же, все-таки не удержался, впустил это слово в свой обиход, от которого старался себя отвадить. Михаил Александрович почувствовал, как печаль сдавила его сердце.
Он осмотрел бюро, тщательно – подпись. Мельчайшая деталь указала ему – это подделка, недавняя.
– Мне жаль вас огорчать, Елизавета Степановна, но это не Веретенников. Но подделка неплохая.
Она усмехнулась:
– Пускай бы на моей мебельной фабрике такое стачали.
Он промолчал. Тем не менее ему нравились ее цепкость и азарт.
Еще более он убедился в этих качествах, когда она сказала ему:
– Правда или нет, но я слышала, что английские помещики пьют херес в шесть вечера. Вы, я знаю, англоман, а также помещик. Прошу вас откушать.
Он поморщился от этой смеси любезности и услужливости слов.
Но не стал отказываться, объясняя себе, что он еще глубже внедряется в интересующую его среду.
Хозяйка вынула бутыль хереса. Но какого! То было… точнее, был, – он поморщился – напиток не далее чем с острова Кипр. Неведомая смесь, лукаво названная «херес». Такой пьют алкоголички в Лондоне – дешево и сладко. Он хотел сказать все, что думает о таком хересе. Но не позволил себе опуститься до замечания по отношению к женщине.
Он выпил рюмочку, на сердце потеплело. А что, если, допустим, жениться на такой, как она? Возможна удача. Конечно, с ней пришлось бы спорить не раз, объяснять, учить. Но она будет стараться.
Ведь это брат ей рассказал о том, что он англоман. А она не поленилась узнать хоть что-то. И нате вам, херес подан. Причем в шесть вечера, это тоже надо было узнать.
Он ушел от нее, отказавшись от извозчика, он хотел пройтись пешком. Подумать, посмотреть по сторонам. Морозная погода всегда разогревала мысли лучше всякой жары.
Он был уверен, что еще вернется в этом дом.
К тому же вопрос о племяннице, заданный ею, он вдруг услышал иначе.
А что, ее брат Николаша, с которым они так нежно лобызались в Татьянин день, недурен…
Он усмехнулся. Наверняка Елизавета Степановна думает о том же.
Нет, ничего подобного. Она уже думает дальше – как увидеть Шурочку… И как…
Он засмеялся. Ему нравился подвижный ум в любом человеке.
Беседуя с ней позднее, всякий раз восхищаясь ее прирожденной деловой хваткой, он понимал, какое перспективное дело у нее в руках. На нем можно въехать в самый настоящий рай… Извоз. Кое-какие свободные деньги у него были, в иностранных бумагах. И если они заключат союз, то его доля в деле тоже будет.
Она расспрашивала его о Лондоне, он говорил, что у него там особняк, маленький сад, кухарка, грум. Лошадей он выписал из России, они хороши и дешевы на фоне европейских цен.
Он любил бывать в театрах и там, и здесь. Она просила его составить ей компанию, и он ходил с ней в частные театры, в один – на Кисловке, и в другой – на углу Мерзляковского переулка и Поварской.
Но чем больше он думал и наблюдал, как развивается общество в России и то, как оно делает это в Европе, он смог сделать один главный вывод: Шурочкино происхождение дороже денег. Сейчас. Пока. Он подчеркивал это себе всякий раз, когда ход его рассуждений останавливался на этой мысли. Пока, потому что купцы, нажив денег, скупив у дворян их поместья, переселившись в их дома, чувствовали себя не так уютно, как желалось. Поэтому брак с такой девушкой, как Шурочка, придавал тот лоск деньгам, которого они жаждали.
Это было не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Дворянские девушки и дворянские юноши не жаждали отправиться под венец с кем попало. Они словно надеялись, что в одно прекрасное утро восстанут из гробов их отцы и деды и все будет по-прежнему. Но такого не случится, понимал Михаил Александрович, изучивший не только историю России и стран европейских, но вкусив тамошней жизни. Деньги, единожды осыпавшиеся на человека золотым дождем, меняют его навсегда.
Большой любитель изучать нравы и человека в его рамках, он понимал еще одно, чего не дано было понять многим из его окружения.
Для того чтобы соединение происхождения и новых денег произошло легко и безболезненно, человека нужно готовить. Шурочку в данном случае.
Вот почему он отправил ее в английский пансион.
Галактионов был англоман, он верил, что для Шурочкиного образования нужна среда. Где «стриты» ассоциировались с Кинг-стрит или Бонд-стрит, а не с чем-то пыльным и трясучим, как, допустим, Варварка в Москве. А «сьюты» – с идеально сидящим английским костюмом лондонского денди, а не с мешковатым и потому вечно мятым костюмом неизвестно от кого.
Шурочка к девятнадцати годам превратилась в европейскую барышню, жадную к знаниям самого разного толка. Она изучала по совету дяди и по требованию собственного характера все стороны жизни – биологию, медицину, у нее был острый ум, который позволял ей освоить математику, химию, физику. Книжный магазин на Никольской славился. Книги старые и новые.
А ее детская привязанность к другу Алеше, который выучился на геолога, толкала ее к изучению географии и вызывала зуд к путешествиям.
Это нравилось Михаилу Александровичу, и он гордился собой – он воспитал новый вариант человека для переменяющегося мира.
Но он так и не решил до конца, что ему сделать с собой. Знакомство с Елизаветой Степановной задело его не только мужское естество – его влекло к ней, как влечет сильных мужчин к еще более сильным женщинам. Но и разум. Он прекрасно видел, что такое ее дело в нынешние времена. В Европе уже электричество возит людей, значит, извоз, которым она занимается наследственно, перейдет на электричество, она будет в первых рядах. И вот тут-то его деньги могут сработать. Перевозить Москву, Питер, всю Россию…
Михаил Александрович охотно бывал с ней в концертах, Русское музыкальное общество устраивало в Москве концерты.
Она вдовела, и, казалось, ничто не могло остановить общего желания соединиться. Она была из семьи удачливых людей. Изворотливость, сообразительность помогли создать ее отцу полдюжины разных объединений. То были компании, сообщества. А потом дела пошли хуже, но он вовремя сообразил и продал свои паи. Он устоял, но прежних высот достичь не сумел. Кое-чем и поступился – картинами, лошадьми, каретами. Но сохранил главное – он дал образование детям, дело. А также оставил своих людей среди министров, генералов.
Но из каждого положения можно найти выход. Они искали – и нашли его в ее брате Николае и Шурочке. Если их поженить, то тогда…
Оставалось сделать на первый взгляд не слишком трудное дело – за братом Елизавета Степановна давала столько, что какая-нибудь дочь короля Люксембурга не стала бы долго думать.
Но Шурочка…
Михаил Александрович подсмеивался над самим собой – не он ли воспитал себе племянницу, с которой не так просто справиться?
Но он не просто любил ее, он ею гордился.