Страница 41 из 41
Болеслав Берут умер в 1954-м году.
Но даже после его смерти отец-офицер, вскоре найденный "органами", ежегодно навещал уже повзрослевших детей (и бывшую жену, разумеется), правда, не пел при них о том, что надо "выпить за Родину и за Сталина, а выпив, снова налить". Дальнейшая судьба вдовы Берута и всей его семьи с "примкнувшим" к ней "папочкой" - неизвестна. (Помните самую длинную фамилию, ставшую в нашей стране нарицательным термином?) Меня до сих пор настораживает одно обстоятельство: почему многочисленные "акулы пера и орала" в пору свободы слова и тотальной гласности все же не ринулись на поиск "правды", какой бы она ни была: скандальной или спокойной? Подозреваю, как минимум, два варианта: либо история была настоящим фольклором, что уже не казалось притягательным профессионалам-журналистам, хотя тем же "трем богатырям" наши предки не пожалели времени для их "раскрутки" и сейчас еще крутят; либо тайна была заложена "ведомствами" столь глубоко, что с раскопками до сих пор все еще сложно и вряд ли вообще досягаемо. До банков, до государственных секретов, до сплетень, до саун и датков-взятков мои братья-коллеги докопались, а тут откат по всей линии фронта. Тоже, скажу вам, тайна в тайне, как разукрашенные матрешки "ваньки в ваньках".
Надеюсь, вы представляете себе, как нас, студентов, потрясла эта легенда, не зря мы передавали ее друг другу из уха в ухо. Могу предположить, какой начнется "бунт" на журналистской палубе, как только появится эта публикация. Да, я сознательно вызываю на себя шквальный огонь; кто-то откликнется бранью, требуя приковать меня к позорному столбу за посягательство на честь и достоинство легендарного поляка, даже от правительственной ноты я не уберегу наших чиновников из министерства иностранных дел. Кто-то должен в конце концов либо поставить точку (вопросительный или восклицательный знак) на этом загадочном деле? Что тут ущербного для достоинства человека, который, как Штирлиц, забрался в самое логово врага и смело выполнил патриотический долг, да еще полюбил еврейку с ее волчатами-сыновьями, спасая их от неминуемой гибели? Что во всем этом неприемлемо, если все это было именно так, а не иначе? Любовь и долг: вечные спутники противоречивых сюжетов детективного жанра и реальных коллизий нравственного и морального свойства.
Теперь поставьте себя на мое место (если это возможно) и подумайте: имел ли я право соорудить конструкцию Рудольфу Абелю, как у Болеслава Берута? Если один, будучи видным коммунистом, оказался в роли полковника-"абверовца", почему... даже дух захватывает... Абель, не отягощенный идеологией коммунизма, а всего лишь профессионалом-разведчиком не может в иной ситуации тоже стать абверовцем? Вы меня, надеюсь, правильно поняли: не вымысел мною руководил, а домысел, который был логичен и даже закономерен, не так ли?
Тем более что Абель сам предложил (нам, Багрякам) сначала себя "Варламом Константиновичем", потом резидентом советской разведки в Америке, а здесь полшага до "полковника-абверовца" в Гродно. Смущает меня одно обстоятельство: я сам ловлю себя на "извинительной" и "самооправдательной" интонации, в данном случае неуместной. Боюсь случайного совпадения совершенно разных ситуаций?
(Помните известный рассказ о человеке, который, упав с колокольни, остался живым? Здесь положено рассказчику сказать слушателю: как называется эта ситуация? Не мучайся, я сам скажу: случайность. Но если этот же человек снова падает с колокольни и остается в живых? Совпадение. Если же этот же тип в третий раз падает с той же колокольни и вновь остается в живых, как зовется эта ситуация? Сам тебе скажу: привычка!)
Вернусь к нашим (извините) "баранам". Кто не знает, что совпадения обычно встречаются в жизни, причем чаще, чем в заштампованных детективах, а уж из реальности естественно переходят в литературу. Здесь и Раскольников, убивающий старушку-процентщицу у Достоевского, и офицерик из Купринского "Поединка", на дуэли стреляющий в соперника и отправляющий его на тот свет, а великие рассказы Лермонтова и Пушкина: все эти трагические сюжеты приходят из литературы в реальную жизнь.
Как принято говорить в таких случаях: варианты возможны. Но что мне особенно интересно знать: почему и зачем пресс-центр Комитета госбезопасности спокойно пропустил искусственно сконструированную мною ситуацию в дуэте Молодый-Абель?
Неужели их (не гипотетически, а уже на самом деле) устраивала "деза" или я (о, совпадение; о, привычка!) угадал правду? Или их это вообще "не колышет"? В реальной жизни у разведчиков все до такой степени взаимоизвестно, что все настоящие тайны хранятся только от нас с вами, читатель, не от друзей-соперников по разведке. Не потому ли члены комиссии (о чем я раньше догадывался и вспоминал) в полглаза и в четверть уха знакомились с повестью "Профессия: иностранец": интересно читать? - ладушки; нет идеологических проколов? - тоже ладушки. "Чтиво"? - пожалуйста: ложками и от пуза.
Во всем остальном: табу.
И вообще: чего я к ним привязался? Мне ж за эту повесть даже премию дали, признав лучшей публикацией о работе разведчиков и вручали прилюдно диплом. Поскольку премия была совместной: Союза писателей с Комитетом госбезопасности, в специальном кабинете на Лубянке сидели визави представители двух профессий: с "той" стороны никого из джентльменов я в лицо не знал, зато с "этой" - о, Господи! - всех по фамилиям и даже именам-отчествам, до сих пор не понимаю: они на работу пришли или из любознательности?
Право дело: садись за стол и сочиняй новый детективчик. Название возможно любое, даже не весьма оригинальное, зато актуальное: "Писатель меняет профессию". А закончу любимой (как утверждают историки) пословицей Нерона: "Кто ничего не услышит, тот ничего не оценит".