Мама

— А что у нас прямо и что слева?

— Я знаю, что и там, и там. Мне не разумное мнение, мне интуиция нужна. Счастливый случай, — суетливо отрубил Анри.

— Тогда прямо, — пожал плечами Слава.

Анри хохотнул, врубил передачу и поехал вперед. Славу подобная реакция насторожила еще больше.

— Что-то не так?

— Все так, дядька. Все так. Будем надеяться, что твоя интуиция нас не подвела. Потому что ехать к сумасшедшей бабе для меня равносильно самоубийству. А тебе, беспредельщик мой дорогой, эта поездка и подавно смерти подобна.

И сутенер расхохотался.

24

Борик работал быстро и четко. Всегда считал ниже своего достоинства халтурить и халявить, как ниже своего достоинства ставил всякую поспешность в беседе. Держал паузу, подчеркивая собственное превосходство, что так бесило Анри. Об этом Борик тоже догадывался, но менять привычки не собирался даже ради приятеля. Да и не только ради приятеля. Сейчас перед Григорянцем он стоял спокойно, уверенно и держал паузу.

В отличие от сутенера, Григорянц бесился открыто, не сдерживая себя в выражениях и эмоциях. Такая реакция вызывала в Борике новый приступ самоуважения, и, вместо того чтобы поторопиться и отчеканить доклад, бритоголовый вел беседу, приближенную к светской. Говорил только то, о чем спрашивали. Делал это спокойно и размеренно. С чувством, с толком, с расстановкой.

— Ну и? — сквозь зубы выдавил Григорянц после очередной паузы.

— И все, — миролюбиво отозвался Борик. — Анри взял беспредельщика и они поехали за девкой. Я взял остальных и вернулся. Коляна жалко. Девка ему в грудь пулю всадила. Одно хорошо, что сразу наповал, не мучался.

Григорянц встал и прошелся по комнате, заложив руки за спину. Туда-сюда, туда-сюда. Борик следил за ним, как за маятником в руках гипнотезера. Туда-сюда, туда-сюда. Григорянц остановился так же резко, как и ходил. Вытянутая рука босса уткнулась острым указательным пальцем в Борика.

— Ты поедешь обратно.

— Ок, шеф.

— Возьмешь пару лбов. Догонишь этого клоуна. С бабой он будет, с беспредельщиком или еще с кем — не важно. Положишь всех на месте. Я больше не хочу видеть этого псевдофранцуза. Его закидоны меня достали. Если выполнишь все в лучшем виде, его цыпочек и весь этот бизнес возглавишь сам. Если нет… — Григорянц выразительно поглядел на бритоголового.

— Понял, шеф.

— Вопросы?

— Если они поехали к сумасшедшей бабе? — попытался отвертеться Борик.

— Значит, поедете следом, и постреляешь их там, заодно припугнете эту блаженную богадельню. Хватит уже правовые сопли жевать. Потребуете выдачи, если откажется, стреляй, разрешаю. Еще вопросы?

— Нет, — отчеканил Борик, забыв про собственное достоинство.

— Возьми с собой Змия с его ребятами, скажи, что я велел оказывать всестороннюю поддержку. А вообще… скажи ему, пусть заглянет ко мне на два слова. Ты еще здесь?

Борик кивнул и молча вышел. Такой приказ бил его по самому больному месту — по старой дружбе, которую водил с Анри, и по юношеской клятве…

25

Анри тогда было восемнадцать, Борику — двадцать с небольшим. Он всегда оставался старше и всегда уступал мелкому, верткому, заводному приятелю. Анри умел заводить толпу. Анри умел зажигать людей собственной идеей. Борик всего этого не мог, ему оставалось брать исполнительностью, ровностью, непробиваемым спокойствием и чувством собственного достоинства.

Борик помнил все те безумные затеи, в которые его втягивал приятель. И все последствия этих затей. Помнил, как пытались варить самогон под Саратовом. И как их отметелили до полусмерти местные наркодилеры. Хотя какое, собственно, отношение самогон имеет к сфере интересов наркош?

Помнил, как создали рок-группу под названием «Тараканы». Анри надыбал каких-то старых записей, тиражированных еще при президентской власти, нашел какого-то сутулого мальчика в очках с толстыми стеклами, который эти записи перевел на русский. И они стали петь песенки типа «О, телка» или «Вчерась». Впрочем, как пристрелили их барабанщика, когда они давали выступление перед какими-то седеющими мужиками, видать, пожившими, и не хило, при президентской власти, также осталось в памяти. И как их — его, Анри и третьего паренька — гнали много километров, закидывая камнями и постреливая с воплями «Что вы, суки, с битлами сделали?», тоже помнил. Пареньку не повезло, как и барабанщику. Ему прострелили ногу, а когда упал, били, пока не помер. Да и когда отдал душу высшим сферам, труп продолжали пинать.

А потом… да много еще чего было. Торговали оружием, тачками, дурью. Анри все время находил какие-то беспроигрышные варианты и какое-то время они в самом деле оказывались беспроигрышными, но потом приходилось убегать.

Один из беспроигрышных вариантов закончился плачевно. Борика тюкнули по башке и увезли, бросив в какую-то бетонную коробку. Не комнату, а именно коробку, потому как окон в ней не было: была плотно, без намека на самую узкую щелочку, подогнанная железная дверь и пространство два на два метра. Борик просидел тогда в заточении неделю. Без еды, воды, в четырех стенах, выкрашенных ровным серым цветом. И дверь была того же тона, что создавало впечатление, будто ее нет вовсе. Серость была настолько ровной, что глазу остановиться не на чем. От этой невозможности зацепиться хоть за что-то можно было сойти с ума. А еще больше сворачивались мозги, когда от невозможности ощутить что-то материальное и нежелания смаковать тошнотворные мысли в голове начали возникать слова. Просто слова, вне смысла. Если не задумываться над смыслом, а вслушиваться в звучание, слова выглядят абсолютным идиотизмом. Это Борик осознал тогда на сто процентов. Берешь любое слово и повторяешь его бесконечно много раз подряд, вслушиваясь в звучание. Сперва теряется смысл, потом пропадают возникающие созвучия и ассоциации с этими созвучиями, потом ты растворяешься в этом слове и больше ничего не остается в мире, кроме идиотского набора букв и звуков. Потом, гораздо позднее, теряешь сознание…

Пока он сидел и постигал нехитрые способы схождения с ума, у Анри потребовали немеряный выкуп. Тот мог бросить, но не бросил. Отдал все, что было, нашел где-то недостающее. Выкупил. Те фраера, что держали Борика в бетонной клетке, оказались мужиками честными и не лишенными своего беспредельщицкого благородства. После того как Анри отдал выкуп, их отпустили. Борик доплелся до машины, уселся и, улыбнувшись кисло, отключился.

Анри вывез его подальше от тех, с кем была разборка, затащил в махонький домик в какой-то глуши и выхаживал. А ведь мог и бросить. И Борик оценил каждый поступок приятеля.

Теперь по приказу Григорянца он должен был его грохнуть. Но не мог, это означало бы не только смерть друга, но и его, Борика, собственную смерть. Моральную смерть, при которой умирает честь, достоинство, самоуважение. Пачками дохнут принципы. Однако пойти на открытый конфликт с Григорянцем означало лечь с пулей в башке прямо здесь, чего Борик тоже не шибко жаждал.

Будь, что будет, решил Борик. Отъедем подальше, пусть даже со Змием и его братками, а там поглядим, кто кого. Здесь-то, у большого босса Григорянца под крылышком, все крутые да смелые. А когда отъедем километров на двадцать от его владений, посмотрим, что это за Змий такой со змеенышами. Змии тоже разные бывают: подколодные, зеленые, искусители… А еще бывают воздушные, которые взлетают высоко, только когда ветер в нужном направлении дует.